— Не могу больше, — сказал Марес, повернувшись к Кушоту. — Пойду позвоню ей.

— Совсем спятил.

— Мне бы только услышать ее голос!

— Ты превращаешь свою жизнь в ад, — сказал Ку­шот. — Брось эту дикую идею.

— Другой у меня нет.

— Идиот.

— Услышать, как звучит ее голос, и все, — продол­жал Марес. — Пусть даже по телефону, из этой поганой будки. Что еще остается?

— Этот голос высосет из тебя всю кровь. Ты погиб­нешь.

— Я не умею жить только для себя. Никогда не умел.

— Иди в задницу.

— Немного сострадания, братец.

«Как бесприютна эта любовь, нищая и жалкая, кото­рая бьется в агонии в зловонных телефонных каби­нах, — говорил Марес сам себе, — или покорно бредет за Нормой, укрытая лохмотьями и затянутая черным шарфом, следит за ней издалека, из-за угла, как прока­женный, поджидает в темном подъезде, когда Норма пройдет мимо, чтобы чужим, хриплым голосом обо­звать ее шлюхой, грязной шлюхой... Что еще я могу сделать?»

Он поспешно собрал монеты и бросился бегом вниз по лестнице, спиной к собору, налетая на испу­ганных прохожих и японских туристов. Выбежав на тротуар, он кинулся к телефонной будке и всем телом распахнул дверь. Опустил несколько песет и набрал номер, словно огнем выжженный в его памяти.

Раздались гудки. Он увидел, как там, на краю земли, длинная и тонкая рука, гладкая, словно из алебастра, снимает телефонную трубку.

— Консультация по вопросам перевода. Слушаю вас.

Словно горячее молоко, голос Нормы сладким ядом заструился по его венам. Он улавливал ее нежное дыхание на другом конце провода. Внезапно послы­шались какие-то помехи на линии. Он чуть отстранил трубку, держа ее перед собой, и с вожделением смот­рел на этот холодный предмет, из которого доносился любимый голос.

— Слушаю вас.

Марес прижался лбом к стеклу будки и зарыдал.

11

Норма Валенти сняла трубку.

— Консультация по вопросам перевода. Слушаю.

— Але! Это Главное управление языкового плани­рования?

— Да, слушаю вас.

— Я звоню, знаете ли, за советом. — Голос его звучал мужественно и напористо, говорил он быстро, с силь­ным андалусским акцентом, который намертво вре­зался ему в память за долгие ночи бессонницы.

— Мне сказали, чтобы я обратился к сеньоре Норме Валенти, соци... социо...

— Социолингвисту.

— Точно.

— Я слушаю вас. Назовите ваше имя.

Тишина. Марес кашлянул в трубку, вздохнул и засо­пел. В горле стоял комок. «Просто душа разрывается, — говорил он себе. — А она, наверное, думает, вот, мол, еще один неграмотный робкий чарнего, даже ответить толком не может».

— Простите за беспокойство, — произнес он нако­нец. — Я только хотел кое-что спросить. У меня тут проблемы с переводом, я и говорю себе: «Позвоню-ка в Женералитат».

— Говорите по-каталонски, — перебила его Нор­ма. — По-каталонски, пожалуйста, — добавила она по-испански.

— Я очень плохо говорю, сеньора.

— Тогда по крайней мере постарайтесь говорить без этого акцента, а то я ничего не понимаю. Ваше имя и адрес.

Он кашлянул, и снова повисла тишина.

— Хуан Тена Аморес. Живу в Оспиталете, занима­юсь коммерцией, у меня маленький магазин автозап­частей. В последнее время возникли кое-какие пробле­мы. Вы меня слушаете, сеньора?

— Да, продолжайте.

— Значит, я говорю, дело вот в чем: на витрине мо­его магазина кое-что написано по-испански, так эти поганцы из «Криды» мне без конца заливают стекла из баллончика. И я решил переписать все по-каталонски.

— Отлично... Видите ли, сеньор...

— Тена Аморес, к вашим услугам. Тенаморес.

—... сеньор Тена, поскольку вы хозяин этого магази­на, вам лучше всего связаться с «Асерлус», компанией, которая поддерживает перевод торговых вывесок на каталонский. И свяжитесь с изготовителями вывесок.

— Дельце-то у меня совсем грошовое, сеньора. Вы сама мне можете помочь, если, конечно, будете так любезны... У меня есть вывеска, на которой написано: «Запчасти», и другая: «Выхлопные трубы». С первой я кое-как справился и думаю, с ней все в порядке. А как быть со второй — не знаю, сеньора, хоть убейте. Мо­жет, вы посоветуете, как сказать по-каталонски «выхлопные трубы»? Але! Вы слышите меня, сеньора Норма?

— Да, я записываю. Подождите минутку.

— Не знаю, в чем дело, я слышу ваш голос как будто издалека. Вы меня слышите? Как это пишется по-каталонски, скажите мне, будьте любезны! — Он ясно раз­личал треск печатных машинок. Норма положила трубку на стол, и он расслышал, как она обратилась за подсказкой к кому-то в офисе. «Черт возьми, доро­гая, — послышался мужской голос, говорящий по-ка­талонски, может быть, это был сам Валльс-Верду, — на этот раз ты меня поймала». Норма рассмеялась и взяла трубку:

— Видите ли, любезный, вы нас всех несколько оза­дачили...

Сейчас мы не можем сказать вам точно. Скорее все­го, это звучит почти так же, как по-испански: «выхлоп­ные трубы». Слышите? С апострофом.

— Надо же! С апострофом! А что это такое?

— Но я до конца не уверена. Необходимо разузнать поточнее. Может быть, вы все-таки позвоните в «Асер­лус»?

— Мне нужно срочно. Эти суки, националисты из «Криды» и «Свободного Отечества», могут просто под­жечь магазин. Козлы вонючие...

— Простите, вы не имеете права никого унижать или оскорблять. Вы поняли? Здесь общественное уч­реждение, и прошу вас, будьте более сдержанны. По­вторяю вам, мне надо уточнить. Позвоните послезавт­ра или в понедельник. Всего доброго.

— Подождите, не вешайте трубку! Пожалуйста, еще минутку...

— Звоните в понедельник, и я скажу вам точный от­вет на ваш вопрос.

— Ради всего святого, подождите, умоляю вас! Еще кое-что... Простите меня, пожалуйста, если я чем-ни­будь вас обидел, я не хотел... Но эти сволочи из «Криды» замучили меня, того и гляди яйца, отрежут, сеньо­ра. А ведь я всего лишь бедный андалусиец, простой чарнего, и я очень благодарен каталонцам за то, что они дали мне возможность работать и жить в Катало­нии, такой богатой и щедрой...

— Да, да, прекрасно. Мне пора заниматься своими делами. До свидания...

— ..да я ни за что на свете не обидел бы такую ми­лую и симпатичную сеньору, такую добрую к бедным, неграмотным чарнего...

— До свидания. Перезвоните в понедельник. Всего доброго.

— …

12

— Буэ-э-э...

Мареса рвало у задних дверей автобуса «С-Ж», кото­рый вез его в Сант-Жуст от Университетской площади. Сегодня вечером он явно перебрал, да еще этот плот­ный ужин — фасоль и яичница с картошкой и чесно­ком в забегаловке на улице Оспиталь. На последний ав­тобус, который отходил в четверть одиннадцатого, он едва успел. В автобусе кроме него был только один пас­сажир. Они проехали по Арибау, затем свернули на Корсега, потом на улицу Казановы, а потом еще раз развернулись на Травессере-де-Грасия. Пока они кру­жили по ночной Барселоне, Мареса одолевали присту­пы нестерпимой тошноты, мысли его путались, но он держался стойко и, чтобы не пасть духом, дрожащей рукой воспоминания ласкал прекрасную спину Нор­мы Валенти, сидящей на краешке кровати... Но его сно­ва и снова рвало.

— Буэ-э-э...

— Очень славно, приятель, — обратился к нему вто­рой пассажир, высокий худой господин. — Как раз то, что нужно.

— Простите.

— Самому-то вам как, нравится? — настаивал по­путчик.

— Я плохо себя чувствую.

— Раньше надо было думать.

— О чем?

Пассажир ответил не сразу.

— Да, я все понимаю, — наконец сказал он безжало­стно. — Но если человек чувствует себя плохо, да еще пьян, ему лучше не лезть в автобус.

Марес повернулся к пассажиру спиной, и его вы­рвало на стекло. Теперь они ехали по проспекту Педральбес, и он задумчиво смотрел на ночной город сквозь тусклое облачко: расплывающиеся огни и ку­сочки фасоли поблескивали и сливались на стекле. «Кошмар какой-то, — ворчал пассажир, — им надо бы заставить вас вытереть все это». «Да, да, вы правы, сень­ор». Его отнесло в задний угол автобуса, и там он за­скользил на собственной блевотине. «Ниже пасть про­сто уже некуда», — мелькнуло у него. Пассажир рассма­тривал его со смешанным чувством жалости и омерзения, брезгливо вытирая губы носовым платком, словно досадное недоразумение случилось с ним, а не с Маресом.