Наконец дверь в гостиную отворилась, и вошла Норма Валенти. Простая и элегантная, с сигаретой в руке и боязливыми прозрачными глазами, размыты­ми тяжелыми стеклами очков. На ней были туфли на низких каблуках, узкая кожаная юбка табачного цвета и черный джемпер с глубоким треугольным вырезом. В этот вечер она напоминала ученого, который с голо­вой ушел в свои исследования и прервал труды, чтобы немного передохнуть. Когда она увидела Фанеку, ее ли­цо приняло серьезное и изумленное выражение, слов­но она едва сдерживала смех.

— Простите, что заставила вас ждать...

— Не беспокойтесь обо мне, сеньора. Рад приветст­вовать вас, — произнес чарнего новым, хрипловатым и грубым голосом, одновременно проникновенным и глубоким. Услышав этот голос, он не поверил собст­венным ушам. — Позвольте поблагодарить вас за дове­рие и интерес и еще сказать, что вы гораздо красивее, чем мне говорили...

Она смотрела на него, удивленно улыбаясь. Они молча пожали друг другу руки.

— Вы очень любезны. Честно признаться, у меня не очень много времени... Садитесь, пожалуйста. — Она села напротив него и устало вздохнула. — Боюсь, что напрасно заставила вас прийти. У меня, к сожалению, не было времени, чтобы поискать альбом этого... как его...

— Фу-Манчу. Вероломный китаец с барабанами.

— Всю неделю верчусь как белка в колесе. Тетя Эль­вира нашла несколько книг Жоана, но альбом исчез бесследно...

Пока она говорила, Марес откинулся немного в кресле, стараясь держать голову в тени и повернув­шись профилем под этим ясным и пристальным, но доброжелательным взглядом. Он заметил, что Норма смотрит на него с любопытством, но без малейшего недоверия: она чуть улыбалась уголком рта, словно эта необычная ситуация ее чрезвычайно забавляла, а жу­ликоватый и пижонский вид южанина с кудрявой ше­велюрой, единственным глазом и черной повязкой и его вычурные манеры казались ей, по меньшей мере, занятными. Она пообещала, что лично поищет альбом, раз уж он так понадобился Жоану.

— Я же говорила, что если он здесь, дома, то он най­дется. Но вам придется прийти в другой раз.

— Как скажете, сеньора. Нет проблем.

Норма устроилась на софе и несколько секунд по­молчала, внимательно разглядывая мужественного и принаряженного гостя. Она закинула ногу на ногу, по­том выпрямила ноги, сжав колени, потом снова заки­нула ногу на ногу, и этот нетерпеливый жест свиде­тельствовал о снедавшем ее любопытстве. Легкий шо­рох ее шелковых чулок взволновал Мареса.

— Так как вы сказали, ваше имя? Фанега?..

— Фанека. Хуан Фанека.

— Кажется, вы близкий друг моего мужа?

— Не то слово, сеньора. Таких друзей в целом свете не сыскать.

Норма вздохнула.

— Расскажите мне о нем. Что с ним?

— Он, сеньора, теперь полностью ушел в себя, — произнес он неторопливо и, повернув голову, проде­монстрировал ей резкий орлиный профиль и чер­ную повязку. — А такие люди — сплошная загадка, се­ньора.

— Что же за беда с ним приключилась?

— Он изменил своей фортуне, сеньора, и она боль­ше не желает иметь с ним дело.

— И Жоан не пытается выйти из этой ситуации? Что он собирается делать?..

— Он много думает о вас. Целыми днями. И это ме­ня пугает. Ты пропадешь, Марес, говорю я ему, эта бе­зумная любовь убьет тебя. А он и слышать ничего не хочет. Очень он меня огорчает, сеньора Норма. Кому нужны эти безумства, спрашиваю я себя? Разве есть в мире женщина, которая стоит таких жертв? Вот уж лю­бовь так любовь — изнуряющая, запутанная, просто дьявольская. А если хорошенько подумать, что такое безумная любовь? Не могу я вам сказать, сеньора... О ней говорили поэты, великие мудрецы, даже, может быть, профессора и ученые, но никто так толком и не объяснил, что же это такое. Безумная любовь — это очень серьезно, сеньора, очень...

Говоря все это, он причудливо и выразительно жес­тикулировал. Норма смотрела на него как заворожен­ная.

— Я слышала, он стал уличным попрошайкой, —

сказала она. — Это правда, что он играет на скрипке на ступенях метро?

— На аккордеоне.

— Он никогда не рассказывал, что умеет играть на аккордеоне.

— О том, что он акробат и чревовещатель, он вам тоже наверняка не рассказывал. Он всегда этого не­много стеснялся, бедолага.

— А где он выучился играть на аккордеоне?

— Это было еще в детстве. Его научил Маг Фу-Цзы, фокусник. Этот маг был мастер показывать всякие фо­кусы, такие, что словами не опишешь... Он не был Ма­ресу хорошим отцом, но пацан его очень любил. Не го­ловой, понимаете? Он сердцем его любил. А повелева­ет нами сердце, сеньора.

Норма сдержанно улыбнулась.

— Как мило вы это сказали.

— Вы находите? — Чарнего прикрыл свой изумруд­ный глаз, искоса поглядывая на Норму.

— А вы тоже играете в метро?

— Нет, сеньора. Я много лет проработал в Герма­нии. Кое-что удалось скопить. Я представляю одну очень престижную марку итальянских жалюзи... Но мы с Маресом друзья с детства. Мы выросли вместе, в од­ном квартале.

— Я знаю. На улице Верди, в самом верху.

— Именно там, сеньора. Очень славное место. Вы там бывали?

— Жоан не любил говорить о своем детстве. Даже про семью ничего не рассказывал.

— Семьи у него давно нет. Один в целом мире, как пес.

— Ах, не говорите так!

— Это чистая правда, сеньора. У меня просто серд­це разрывается, когда о нем думаю.

— Но у него же есть друзья...

— Пара оборванцев. Конченые люди, как и он сам.

Очки слегка соскользнули вниз, и Норма быстро поправила их безымянным пальцем. Этот жест, холод­ный и брезгливый, ясно свидетельствовал — она не имела ничего общего с кончеными людьми.

— Но... Были же у него какие-нибудь женщины, — сказала она ровным тоном. — Хоть одна женщина при­няла в нем участие?

— В его собачьей жизни есть только одна женщи­на: вы.

Норма почесала коленку и вздохнула.

— Что поделаешь... Мне очень жаль. Ну а как у него с деньгами?

— Денег у него достаточно, сеньора. Он зарабаты­вает на хлеб честно и достойно. С этим у него все в по­рядке. А вот жизнь — совсем дерьмовая. Если бы вы только знали, сеньора, как он проводит свои дни, как убивает время с утра до вечера! Да вы бы заплакали, ес­ли бы узнали...

Рассуждая, Марес поднялся с кресла и принялся тя­желовато, словно на нем старинный костюм знатного сеньора, расхаживать по гостиной, не забывая немно­го прихрамывать. Неторопливый и мужественный, с откинутыми локтями и поднятым подбородком, он ловко, как волчок, поворачивался на каблуках, кокет­ливо держа руку на талии. Его слегка презрительный гордый профиль четко вырисовывался на сдержанном фоне темных занавесей, закрывающих высокие окна.

Он прервался на полуслове и отработанным жестом, словно и вправду стал другим человеком, закурил сига­рету.

— Простите, сеньора... Может, вам неприятно слы­шать о Жоане Маресе? Или вас пугает огонь прежних чувств и вы боитесь счастливых воспоминаний о про­шлом, о той великой любви, которую вы к нему чувст­вовали когда-то, ставшую лишь пеплом на ветру?..

Очарованная Норма Валенти моргнула.

— Нет, — ответила она спокойно. — Жоан для меня даже не воспоминание. Он — ничто.

— Не говорите так, сеньора, ради бога! У вас нет сердца!

— Да, вы правы.

Марес заметил, что она пристально изучает его, и, продолжая говорить, смотрел куда-то в сторону, стара­тельно избегая ее взгляда.

— Дом у вас, сеньора, — настоящий дворец... Потря­сающе. Кстати, Жоан мне рассказывал о ваших тетуш­ках. Они живы?

— Тетя Марта умерла.

— Примите мои соболезнования. Я передам Жоану.

— Он любил ее.

— Да, кажется, кое-что еще припоминаю... Жоан просил, чтобы я узнал у вас, когда вы хотите развес­тись. Сейчас в этой стране развестись — пара пустяков.

— Да, надо бы это уладить, — вздохнула Норма. — Что касается меня, то мне все равно, я не собираюсь снова выходить замуж Она продолжала разглядывать его задумчиво и с любопытством. Это был умный взгляд, который при других обстоятельствах польстил бы любому мужчине.