С 20 по 23 мая Мадонну Импрунетскую проносили по улицам опустошенной чумой Флоренции, а ночи икона проводила в качестве гостьи в трех разных церквях, удостоившихся особой чести. Священный образ представлял Марию сидящей на троне, в красном платье и с драгоценной короной на голове; на коленях, прикрытых синим гиматием, она держит младенца Иисуса. Вокруг шеи закреплены настоящие бусы - одна нить жемчуга, другие из драгоценных камней, - выступающие над гладкой поверхностью иконы, окаймленной красной рамкой с закруглением в виде арки в верхней части. Восемь человек несли шесты, удерживающие украшенный балдахин над Мадонной, а еще не меньше дюжины поддерживали тяжелую икону и причащались славы самого почитаемого образа, установленного на помосте.
Сестра Мария Челесте рассказывала: «Покидая Флоренцию, образ святейшей Мадонны Импрунетской был принесен в нашу церковь; об этой милости стоит упомянуть особо, потому что она перемещалась из Пьяно [деи-Джульяри], так что процессия непременно должна была пройти мимо на обратном пути по той дороге» которую Вы, господин отец, так хорошо знаете. Вместе с ракой и украшениями образ весит свыше 700 либбре[66], а поскольку огромные размеры иконы исключали возможность пронести ее сквозь наши ворота, для этого пришлось ломать стену во дворе и раскрывать верхнюю часть церковных дверей, что мы сделали с огромной охотой»[67].
На продолжении нескольких недель, последовавших за посещением Мадонны, уровень смертности от чумы то падал, то опять поднимался, так что в полной мере воздействие чудотворного образа удалось ощутить лишь к 17 сентября 1633 г., когда власти официально объявили Флоренцию свободной от заразы. Однако в начале июня, когда сестра Мария Челесте писала Галилею в ожидании вынесения ему судебного вердикта, она все еще слышала о семи или восьми случаях смерти от чумы в день. И синьор Рондинелли предупреждал ее, что окрестности Рима будут закрыты для путников все лето: это была дополнительная мера предосторожности, направленная на безопасность Вечного города. Поэтому дочь понимала, что, если Галилею не позволят покинуть посольство в самом ближайшем будущем, он окажется заточенным там, по меньшей мере, до начала осени.
В середине июня Мария Челесте вновь предостерегает отца против скорого отъезда, уговаривает его оставаться в Риме, подальше от «этих опасностей, которые, несмотря ни на что, продолжаются и, возможно, даже умножаются; и в наш монастырь, как и в другие, поступил, в силу этого, указ из городского магистрата, в котором утверждается: в течение 40-дневного периода мы должны, по две монахини одновременно, непрестанно молиться, днем и ночью, умоляя Его Божественное Величие освободить нас от сего бедствия. Мы получили из магистрата пожертвование в 25 скуди за наши молитвы, и сегодня вот уже четвертый день, как началось наше бдение».
Однако беспокойство сестры Марии Челесте по поводу чумы уступало место другим тревогам, так как Инквизиция явно не имела намерения в скором времени освобождать Галилея.
16 июня папа Урбан VIII председательствовал на совете кардиналов-инквизиторов. Урбан ознакомился с официальным докладом, в котором давалось краткое изложение процесса по делу Галилея и перечислялись все обстоятельства, начиная с первых обвинений, выдвинутых против ученого в 1615 г., и вплоть до издания книги; прилагались к этому также его выступления на суде и мольба о прощении. Теперь Его Святейшество требовал, чтобы Галилея допросили «с пристрастием» (это означало позволение при необходимости применять пытки) об истинной цели написания «Диалогов». Сама книга в любом случае не могла избежать цензуры, утверждал понтифик, и, безусловно, ее следовало запретить. Что касается Галилея, ему должны были назначить срок тюремного наказания и наложить на него епитимью. Публичное унижение ученого должно было послужить христианскому миру уроком: вот как будут наказываться безумное неповиновение указам и отрицание Священного Писания, продиктованного самим Богом.
18 июня сестра Мария Челесте писала отцу, не зная ничего об угрожающем повороте событий в Риме:
«Хочу сообщить Вам домашние новости. Начну с голубятни, где со времени Поста выводятся голуби; первая выведенная пара была съедена однажды ночью каким-то животным, и голубку, которая высиживала потомство, нашли висящей на стропиле полусъеденной и полностью выпотрошенной, из чего Ла Пьера заключила, что виновником, вероятно, была хищная птица; остальные перепуганные голуби могли не вернутся туда, но Ла Пьера продолжала прикармливать их, пока они снова не освоились, и теперь две птицы снова сидят на яйцах.
На апельсиновых деревьях цветов мало, Ла Пьера собрала и отжала их, и, как она говорит, сделала целый кувшин апельсиновой воды. Каперсы, когда придет время, вырастут в достаточном количестве, чтобы обеспечить Вас, господин отец, необходимым запасом. Салат-латук, посаженный согласно Вашим указаниям, не взошел, и на том месте Ла Пьера высадила бобы, которые, на ее взгляд, очень красивы, а недавно еще и бараний горох нут, так что, похоже, кролики останутся весьма довольны угощением.
Бобы уже созрели, и их можно сушить, а стебли сгодятся на завтрак маленькому мулу, который стал таким заносчивым, что отказывается кого-либо возить на себе и несколько раз сбрасывал бедного Джеппо, вынудив того совершать невероятные кувырки, однако он, к счастью, не пострадал. Брат Сестилии, Асканио, попросил у нас мула один раз для поездки, но, едва добравшись до ворот Прато, решил вернуться назад, так и не сумев справиться с упрямым животным. Вероятно, мул ненавидит, когда на нем кто-то едет, когда рядом нет настоящего хозяина».
Утром 21 июня Галилея привели в палаты генерал-инквизитора для четвертого и заключительного слушания. Он продолжил отвечать на вопросы отца Макулано[68].
« В. Имеет ли он что-либо сказать? О. Мне нечего сказать.
В. Придерживается ли он или придерживался ли ранее, и как долго, мнения, что Солнце находится в центре мира, а Земля не является его центром, но движется вокруг Солнца, совершая также и суточное вращение?
О. Много времени назад, прежде чем Святая Конгрегация Индекса приняла решение и прежде чем я получил предупреждение, я находился в нерешительности и рассматривал два мнения, Птолемея и Коперника, как спорные, потому что только одно из них могло быть в Природе истинным Но после названного выше решения, подкрепленного разумными суждениями авторитетов, моя нерешительность закончилась, и я принял мнение Птолемея о неподвижности Земли и о движении Солнца и сейчас держусь его как самого истинного и бесспорного.
Тогда ему сказали, что предполагается, якобы он придерживается названного мнения, о чем можно судить как по манере и способу изложения в его книге, в которой он обсуждает и защищает сие мнение, так по самому факту написания и издания вышеупомянутой книги, а также спросили, добровольно ли он говорит правду, что ныне придерживается и ранее держался этого мнения.
О. Что касается моих писаний в опубликованных »Диалогах”, я сделал это не потому, что придерживался убеждения, будто учение Коперника истинно. Напротив, я собирался только обсудить все к общей пользе, а потому выдвигал физические и астрономические основания, кои могут быть высказаны каждой из сторон. Я не пытался показать окончательный набор аргументов в пользу того или иного мнения и, следовательно, не хотел поставить одно из них в качестве бьющего учения, как это можно увидеть во многих местах, “Диалогов”. Так что, со своей стороны, я заключаю, что не придерживаюсь сейчас, после четкого определения властей, и не придерживался ранее осужденного мнения.
Тогда ему сказали, что из его книги и приведенных в ней оснований в пользу утверждения о том, что Земля движется, а Солнце неподвижно, можно предположить, как уже говорилось, что он придерживается мнения Коперника или, по крайней мере, придерживался его в то время, когда писал ее, а следовательно, поскольку он не принял решения утверждать истину, приходится прибегать к лечению с помощью закона и предпринимать против него определенные шаги.
