29 октября в письме к своему другу, юристу Элиа Диодати, в Париж он писал: «Чтобы дать тебе общее представление о моих теперешних занятиях, должен сообщить, что месяц назад я снова взялся за “Диалоги о приливах”, оставленные три года назад, и благодаря милости Бога я встал на правильный путь, так что, если продержусь зиму, надеюсь довести работу до конца и немедленно после этого опубликовать ее». Они познакомились во время визита Диодати во Флоренцию в 1620 г., и с тех пор между ними завязалась интеллектуальная переписка. Диодати родился в Италии, но переехал сперва в Женеву, а затем в Париж, поскольку его семья придерживалась протестантизма, так что в письмах к нему Галилей мог со всей прямотой говорить, что новая книга направлена в поддержку учения Коперника: «В ней, помимо материала о приливах, будет рассмотрено много других проблем и дано наиболее исчерпывающее подтверждение системы Коперника за счет демонстрации ничтожества всего, что выдвинуто Тихо и другими против его учения. Работа получится весьма большая, полная новшеств, которые благодаря свободной форме диалога я имею возможность продемонстрировать без занудства или излишнего пафоса»[49].

Галилей представил свидетельства существования солнечных пятен в третий день «Диалогов» - в день, посвященный дискуссии о годовом вращении Земли. Эта тема поднималась сразу после вдохновенной демонстрации расположения планет, в ходе которой Сальвиати показывал, что кажущиеся беспорядочными траектории движения Меркурия, Венеры, Марса, Юпитера и Сатурна могут быть объяснены перемещением самой Земли по орбите, расположенной между Марсом и Венерой, вокруг Солнца.

И прямо вслед за этим, на одном дыхании, Сальвиати продолжает: «Но другое следствие не менее замечательно, чем это, оно содержит, вероятно, еще более тугой узел загадки, который необходимо распутать, используя человеческий ум, вынужденный признать годовое вращение нашего земного шара. Это новая и беспрецедентная теория затрагивает само Солнце, которое проявляет нежелание оставаться в стороне от предоставления доказательств, столь важных для построения выводов, и хочет стать величайшим свидетелем всего этого, без исключения. Итак, теперь мы услышим о новом и могущественном чуде».

И Сальвиати приступает к описанию того, как изменяется траектория движения солнечных пятен: от прямой линии, которую можно наблюдать только два дня в году (во время зимнего и летнего солнцестояний), и до кривой, которая полгода изгибается вверх и полгода - вниз. Всем, кто держится за систему Птолемея - кто настаивает, что Солнце ежедневно совершает обращение вокруг Земли, - теперь придется объяснять, почему изменяется угол изгиба пути солнечных пятен в соответствии со временем года - в соответствии с годичным, а не суточным циклом. Некоторые последователи Аристотеля могут истово цепляться за старые представления о солнечных пятнах как об оптических иллюзиях, вызванных линзами телескопа. Однако более серьезные и образованные сторонники взглядов Птолемея вынуждены будут выстраивать сложнейшую схему спирального вращения Солнца, чтобы вписать новые открытия в геоцентрическую и геостационарную систему.

Объяснения Сальвиати касательно перемещения солнечных пятен занимают лишь десять страниц «Диалогов», включая и две размещенные там же диаграммы, с помощью которых Сагредо и Симплицио должны были понять суть его идеи. Три собеседника, таким образом, получали в течение третьего дня массу времени для размышления о других несогласованностях в теориях - например, о размере и форме небесного свода - и для благоговейного разговора о поражающем воображение величии космоса.

Отвечая на выдержанные в аристотелевском духе представления Симплицио о том, что Земля является центром мира, центром Вселенной, осью звездных сфер, Сальвиати предлагает нечто более обширное и туманное: «Я мог бы вполне аргументированно возразить, что неизвестно, существует ли вообще в Природе такой центр, поскольку ни вы, ни кто-либо другой еще не сумел доказать, конечна ли Вселенная и имеет ли она форму или же она бесконечна и безгранична».

Эта крайне современная идея о Вселенной, не имеющей конца, пришла в голову Коперника; она помогла разжечь огонь, на котором сожгли Джордано Бруно, и Галилей прекрасно знал об этом. Он быстро сворачивает тему и вновь возвращается в «Диалогах» к очевидным странностям небес.

Коперник отодвинул звезды в немыслимую даль - чтобы объяснить постоянство их местоположения сравнению с планетами. Причиной того, что звезды никогда не кажутся передвигающимися по небосводу по Мере того, как Земля обращается в течение года вокруг Солнца, Коперник считал слишком большое расстояние до них, из-за чего невозможно наблюдать смещение их Позиции, или параллакс. Галилей соглашался с этим, более того, он предсказывал, что в будущем при улучшении качества наблюдений за счет гораздо более мощных инструментов звездный параллакс будет открыт[50].

Диаграмма, представляющая систему Коперника; иллюстрирует день третий «Диалогов» Галилея. Институт и Музей истории науки; Флоренция

Симплицио и его товарищи - философы-аристотелианцы - буквально ненавидели огромную, неуправляемую Вселенную Коперника. Они не могли поверить, что Бог мог потратить столько пространства на нечто совершенно бесполезное для человека.

Сальвиати возражал: «Мне кажется, что мы слишком много берем на себя, Симплицио, когда полагаем, что забота о нас есть подходящее дело для Божественной мудрости и силы и что мы являемся границей, за пределами которой Он ничего не творит и ничем не располагает. Я не хотел бы связывать Ему руки таким образом… Когда мне говорят, что гигантское пространство между планетарными орбитами и звездной сферой бесполезно и напрасно, что оно инертно и лишено звезд и что все это великое мироздание, выходящее за рамки нашего понимания, избыточно для поддержания неподвижных звезд, я отвечаю, что лишь наша слабость побуждает нас судить о причинах действий Бога и называть напрасным и избыточным все то во Вселенной, что не служит нам».

Сообразительный Сагредо в этот момент подпрыгивает на месте, яростно восклицая, что даже отдаленные звезды могут служить человеку способами, которые пока не доступны нашему воображению. «Я считаю одним из величайших примеров заносчивости, или скорее безумия, говорить: “Поскольку я не знаю, как могут послужить мне Юпитер или Сатурн, они избыточны и вообще даже не существуют”. Потому что, о заблудший, я равным образом не знаю, как мне служат мои артерии или хрящи селезенка или желчный пузырь; я могу даже не знать что у меня есть желчный пузырь или селезенка или почки, если мне не покажут их на рассеченном трупе”

Анатомический театр Падуанского университета. Муниц ипальная библиотека Архигиннацио, Падуя

Частые анатомические аналогии Сагредо на протяжении всех «Диалогов» вызывают в памяти работы Андреаса Везалия по анатомии человека, опубликованные в 1543 г. под заглавием «О строении человеческого тела». Эта книга вышла в тот же год, когда Коперник издал трактат «Об обращениях небесных сфер», и, кстати, в не меньшей мере бросала вызов Аристотелю. Даже век спустя, когда Галилей писал свои «Диалоги», аристотелианцы по-прежнему считали, что сердце является центром нервной системы, хотя Везалий проследил, что нервные окончания тянутся через шею в головной мозг. Везалий, получивший степень доктора медицины в Падуе и читавший лекции по всей Италии, также прославился сенсационными публичными демонстрациями мужских и женских скелетов, имеющих одинаковое количество ребер, чем опроверг широко распространенное мнение, основанное на библейской Книге Бытия, что у мужчины не хватает одного ребра.

И хотя к 1592 г., когда он начал преподавать в Падуе, Галилей уже оставил занятия медициной, ученый, несомненно, посещал сеансы по рассечению трупов, проводившиеся в анатомическом театре университета, освещенном факелами. Именно здесь впервые в истории человечества тело поднимали сквозь люк в полу, доставляя из расположенных ниже хранилищ, а после исследования части трупа сжигали в печи. Некоторые знакомые Галилея по Падуе, учившиеся на медицинском факультете, самоотверженно завещали свои бренные останки университету, чтобы избавить будущих анатомов от похищения тел из больниц или выпрашивания у властей трупов преступников, осужденных на повешение.