— О, профессор, вы слишком чопорны! Сам черт не узнал бы вас в этом наряде. Вид у вас более внушительный, чем у старика Бута. [34]

— Вы слишком любезны, мистер Исаакс. Впрочем, говоря между нами, я действительно питаю слабость к такого рода вещам. Мой сегодняшний костюм — один из самых скромных; именно в нем я арестовал детектива Кэниона, имевшего на руках ордер на мой собственный арест. Помните?

— Помню ли я? Это было два года назад, в Лондоне, тогда вы арендовали для гостей пол-улицы. Было чертовски весело! Но на вашем счету есть проказы и похуже, профессор!

— Так-так, мистер Исаакс, вы, значит, до сих пор не забыли того маленького дельца?

— Ну, если вы похищаете человека, пользуясь помощью актера, у которого имеется на то разрешение полиции, то, поверьте, этот человек не скоро об этом забудет. Особенно если вы подсылаете к нему Крофтона и просите его назвать улицу и номер дома, где все произошло!

— Ну-ну, мистер Исаакс, не будем злопамятны. На самом деле вы так же мало сердитесь на меня за тот случай, как я на вас за то, что вы всучили мне акции компании «Дигамма», о которых вам также должен был напомнить Крофтон.

— Хм, с чего бы вам на меня сердиться? Эти акции вы вернули мне по самому свинскому курсу — и заработали на этом деле не один фунт!

— Но я рисковал, потому что потерял бы не меньше фунтов, не окажись я столь находчив.

— Хм, ваша находчивость обошлась мне в восемьдесят тысяч, профессор.

— Но в один прекрасный день вы станете пэром Англии.

— Вы мягко стелете. Прошло уже три года, а я не вижу и намека на пэрство — даже на обыкновенное дворянство.

— Но вы стали членом парламента от вашего округа, точь-в-точь как я и говорил.

— Конечно, только какая мне от этого, черт возьми, радость? Масса расходов на подкуп избирателей (только между нами, между нами, профессор!) и на то, чтобы раз в день быть обруганным в консервативных газетах.

— Боже мой, вам следовало бы подумать о том, что вы для них — все равно что бревно в глазу, мистер Исаакс, пожар, разросшийся из зароненной ими искры. Ведь вы начинали как их кандидат — если я смею напомнить вам об этом.

— Да ради бога! Вы преспокойно напоминаете мне о вещах, вспоминать о которых куда неприятнее.

Мистер Исаакс произнес это не без горечи.

— Но довольно об этом, профессор. Я живу вполне сносно и охотно предоставляю жить другим, если они не садятся мне на шею. Я не завидую маленькому триумфу, который вы одержали в 1907 году — хотя тогда он был для меня очень чувствителен. Я многое простил вам за то удовольствие, которое впоследствии мне доставляло ваше восхитительное нахальство. Хотите сигару?

— Благодарю.

Седовласый гость мистера Исаакса срезал кончик сигары и закурил, причем можно было заметить, что его руки совершенно не были ослаблены старостью. Он с удовольствием вдохнул несколько клубов дыма и поклонился.

— Мистер Исаакс, ваши сигары превосходны настолько, насколько этого нельзя сказать о некоторых ваших предприятиях, — восторженно произнес он. — Но я перебил вас. Вы говорили о моем нахальстве и были столь любезны, что назвали его восхитительным. Полагаю, у вас были причины на то, чтобы вызвать меня объявлением?

— Вы восхитительны не только в вашем нахальстве, но и в прозорливости, профессор. Мне нужна ваша бесценная помощь. Потому я и дал объявление. Ведь адрес ваш мне неизвестен. Свой я также не хотел обнародовать, так как полиция немедля установила бы за вами слежку. Потому-то я и поставил только две буквы — E. I. И я рад, что не ошибся в вас.

На минуту мистер Исаакс замолчал, потом продолжил:

— Я бы хотел предложить вам небольшую работу. Не скажу, что, кроме вас, у меня нет никого, кто мог бы ее сделать, но я обратился к вам по той же причине, по какой обращаюсь к своему сапожнику на Саквиллстрит: я хочу быть уверен, что все будет выполнено безукоризненно.

Гость мистера Исаакса поклонился в знак признательности.

— Вам доводилось слышать пословицу, согласно которой нет ничего хуже родной крови? — продолжал финансист. — Должен сказать вам, что мне представился случай убедиться в этом. Еврей, проклятый еврей… о, как я ненавижу этого типа, профессор!

— Надеюсь, не за его еврейство, — произнес гость мистера Исаакса серьезно и с укоризной. — Глупо и несправедливо придерживаться таких предрассудков. Сам я питаю к своим соотечественникам не больше отвращения, чем к представителям других народов.

— Ваши соотечественники, профессор! Интересно было бы знать, кто они, ваши соотечественники. By Jove, [35]я часто и много думал об этом.

— Из уважения к ним я не открою этого, мистер Исаакс. Во всяком случае, я не еврей. Ведь именно поэтому вы простили мне былые проделки. Итак, вы ненавидите некоего еврея — и потому дали для меня объявление?

— Yes, [36]именно так, профессор. Я смертельно ненавижу его.

— Ради всего святого, надеюсь, вы не думаете, что у меня есть агентура наемных убийц!

— Пожалуй, нет — даже скорее всего нет. Впрочем, я бы хотел избежать крайностей. Я очень добродушен и миролюбив.

— И к тому же вы — член парламента. Так значит, вы не собираетесь заказать мне убийство этого еврея. Могу я спросить, как его имя?

— Адольф Горнштейн.

— Он немецкий еврей?

— Нет, польский. Вы помните миссис Дэйзи Бэлл, профессор?

— Помню ли я вашу восхитительную подругу миссис Бэлл! Mais naturellement. [37]Что с ней сталось? Еврей похитил у вас ее сердце?

— Если бы так, профессор. Он завладел тем, что для меня куда дороже, а именно моими письмами к ней. Как это произошло, никто не знает; возможно, он получил их от миссис Бэлл или от ее камеристки. Миссис Бэлл утверждает, что камеристка выкрала письма и продала их Горнштейну. Но я подозреваю, что это была не Розалия, а сама хозяйка. Ведь теперь мы с ней уже не такие друзья, как раньше. К тому же Розалия сейчас в Америке и, таким образом, выключается из игры. Теперь главная фигура — Адольф Горнштейн. Вам уже доводилось слышать о нем, профессор?

— Горнштейн, Горнштейн… не знаю. Он не был замешан в бракоразводном процессе между лордом и леди Берчелл?

— Именно так. Именно он вручил письма, компрометирующие лорда, леди Элис. И именно этот милый господин теперь грозится лишить меня моих избирателей. Сегодня двадцать второе февраля, то есть до голосования по бюджету Ллойда Джорджа [38]остается неделя. Вы знаете, как строг мой избиратель в нравственных вопросах, и вы уже доказали мне это три года назад. Фу, профессор, эта история с биографом! Придумано хорошо, но…

— Ну-ну, мистер Исаакс, я думал, мы уже забыли об этом. Так значит, опубликование писем придется вашим избирателям не по вкусу?

— Не в качестве предвыборной программы, смею вас заверить. Они слишком… гм… либеральны по стилю, даже для либерального кандидата. Если они будут опубликованы, я пропал. Пока эти письма в руках у Горнштейна, он может превратить мою жизнь в ад, когда ему заблагорассудится.

— Пока они у него в руках, понимаю. И поэтому вы послали за мной, мистер Исаакс?

— Yes, профессор, именно поэтому. Освободите меня от Горнштейна, и…

— Освободить вас от Горнштейна? Вы хотите сказать: освободить Горнштейна от ваших писем. И что тогда?

— Я буду благодарен вам по гроб жизни. Вам этого достаточно?

— Все зависит от того, в какую форму вы облечете свою благодарность. Я беден и в поте лица добываю свой хлеб. Прошлая осень оказалась неудачна для моих маленьких спекуляций. Фирма Walkley & Smithers…

— Имею честь быть знакомым. Так значит, вы тоже пострадали от нее, профессор? Рад слышать, что и такой хитрец, как вы, позволил себя одурачить. Я сам…