Поскользнувшись на мокрой брусчатке у входа в лавку, вошел брат Дэна Редж с тяжелым саквояжем в руках.
– Умираю, пить хочу, – сказал он, снимая плащ. – Господи, пошли Лазаря, чтоб омочил конец перста своего в воде и прохладил язык мой.
– Как же ты доехал, поезда ведь не ходят из-за забастовки?
– Невероятный случай. Встретил в Ньюпорте сослуживца с того проклятого корабля, что вез русских, как скот на убой, в Одессу. Он ехал на машине с сыном и двумя внуками. Подбросил меня до Челтенхема, а там я успел на последний автобус. В Стоуке меня подобрал попутный грузовик. Потом десять миль шел пешком, совсем в глотке пересохло, – повторил он. – И возьми наконец у меня этот саквояж, у меня уже руки отваливаются. И дверь не забудь запереть.
Когда братья открыли дверь, свечи, которые горели в пивной, задуло сквозняком и на новых посетителей обрушилась дружная брань. Те, кто сразу учуял исходящий от Дэна неистребимый запах рыбы, начали ругаться еще сильнее. Редж уплатил за пиво, и братья пристроились с кружками в темном углу.
– Фу, полегчало, – сказал Редж, залпом выпив полкружки.
– Что ты там прячешь?
– А то ты не знаешь, черт возьми.
– Опять что-то спер, ворюга?
– Нет, на сей раз не спер, – соврал Редж. – Мать сама дала мне ключ тогда, в Ленинграде. Он принадлежит тебе и Трикс. Это теперь целое состояние.
– Как она там? – спросил Дэн, подразумевая, конечно, не мать.
– Ты мою вторую телеграмму получил?
– Прямо перед тем как почта забастовала. Как она?
– Пулевые ранения оказались не опасными, ничего важного не задето. Ее ранило в локоть, запястье и плечо. Повезло. Во всех газетах о ней писали. Видел?
– Я газет не читаю, там сплошное вранье.
– Шок был сильный, ее до сих пор таблетками пичкают. Все зовет какого-то Дэна, так мне по телефону передали. Бредит тобой. Я отвезу тебя туда.
– Где она?
– В шикарном частном санатории в Дидсбери. За счет израильского правительства. А что это за толстый ублюдок, который на нас уставился и морду кривит?
– Ты забыл, что запаха не чувствуешь.
– Да, последствие боевого ранения. Как твоя-то дырка?
– Никак не сохнет.
– Посмотри на этих лоботрясов. При свечах они выглядят благороднее.
Краснорожие пьяницы у барной стойки смеялись и знай себе прихлебывали из кружек.
– Торговцы синтетическим дерьмом. Вон тот, видишь, тощий – хозяин магазина игрушек. А рядом с ним тип с трясущимися руками…
– Господи, кажется, я его знаю. Как же это он…
– Ты о ком?
– Нет, это не он. Мне показалось, что за мной был хвост. Они поклялись снова его отобрать у меня. Что это за вспышки?
– За углом пожар. Так и сгорит все дотла. Кругом бастуют, никому дела нет. Подонки. Как же мы туда доберемся?
– На своих двоих. С Божьей помощью. Страстная пятница обычно лунная. Если повезет, поймаем попутку. Ну, давай угощай, теперь твоя очередь.
– У меня в кармане пусто. Придется опять тебе.
Редж подошел к стойке. Невзрачный человечек в дорогом, прекрасно сшитом костюме спросил его, как он выносит такую вонь. Редж ответил, что от родного брата и не такое снесешь.
– Почему он не пользуется специальными средствами? – удивился тот.
– Легко советы давать, когда денег куры не клюют, – бросил ему Редж.
– Почему этот день называют Страстной пятницей? – спросил брата Дэн.
– Потому что в этот день страстно жаждущие крови евреи пригвоздили к кресту другого еврея и, сгорая от страсти, стали ждать, когда тот испустит дух.
– И поэтому ее назвали Страстной?
– Ладно, допивай, и пошли отсюда. Ей бы следовало называться черной пятницей, но этот эпитет закрепился за понедельником, причем за каждым. В цивилизованном государстве понедельник должен быть выходным. Тогда вторник станет черным. Как ни крути, все плохо. Весь мир – лечебница, принадлежащая разорившемуся богачу, – процитировал Редж. – Элиот украл эту цитату из кантаты Баха – Die ganze Welt ist ein Krankenhaus.
– Кто такой Элиот и тот, другой умник?
– Забудь. Идем.
Они вышли из бара через черный ход. В кабинке без дверей кряхтел и стонал какой-то мужчина. Каменная раковина со сломанным крапом была ярко освещена почти полной луной. На кирпичной степе сортира виднелась надпись мелом: «Мыла нет и не будет». Редж и Дэн, спотыкаясь в полутемном переулке, вернулись в рыбную лавку, затерянную среди других мелких магазинчиков. Объевшиеся тухлой рыбой кошки лежали посреди тротуара и умывались, готовясь к ночным похождениям. У дверей лавки топталась какая-то старуха.
– Уходи, бабка, закрыто.
Она продолжала канючить, что хочет купить копченой селедки на ужин для зятя. Дэн отвесил ей семги и опустил монеты в карман испачканных рыбьими потрохами штанов.
– В таком виде нельзя ехать. Переоденься во что-нибудь приличное.
– У меня остался мундир с демобилизации. – Дэн пошел наверх по темной лестнице, туда, где, судя по всему, находилась его спальня. – Значит, говоришь, прихватить эту чертову штуку с собой?
– Да. Мы возьмем его с собой.
– Слава богу, наконец-то от него избавлюсь. Светится по ночам, как тухлая селедка. Да еще и говорит.
– Правда? Он с тобой разговаривает?
– Так, бормочет что-то по-валлийски, когда качается на шнуре.
– Здорово. Давай тогда пошевеливайся.
Дэн принес Каледвелч, завернутый в грязный, провонявший рыбой полосатый фартук.
– Отработался, – сказал он и запер лавку.
Им предстояло пройти пешком не менее двух миль по главной улице Нидербери. Дэн, кряхтя, тащил тяжелый саквояж. Ноша Реджа была гораздо легче.
– Что ты теперь с ним будешь делать?
– Он мой. Я за него отвечаю. И я распоряжусь им, как считаю нужным.
– Значит, он твой? Ты и есть Аттила, Артур или кто там еще? А что ты сделал с отцовскими книжками?
– В этой его энциклопедии полно вранья. Там, например, есть статья на три страницы об антропологии, где приводятся кулинарные рецепты новогвинейских папуасов. Еще написано про две неизвестные пьесы Шекспира: «Если меня не знаешь, то никого не знаешь» и «Не будь собакой на сене». Они якобы хранятся в банковском сейфе в Остине, штат Техас. А Бетховен, оказывается, написал Десятую симфонию, где в последней части есть соло фортепиано.
– А он что, не написал ее?
– В общем, я отдал энциклопедию доктору Льюису, а семейную Библию отправил в Израиль с багажом. Пригодится при изучении иудейской культуры. Как ты думаешь, те двое за нами – это хвост?
– Давай на всякий случай свернем в подворотню и поглядим.
Подворотней Дэн назвал дыру между лавчонкой, торговавшей порножурналами, и парикмахерской. Они прошмыгнули вглубь. Подворотня, в лунном свете походившая на зияющую рану, вывела их на канал Стэнли. На противоположном берегу торчали трубы заброшенной фабрики. Тусклый свет луны, пробивавшийся сквозь дымовую завесу, осветил фигуры людей на корме баржи, груженной отходами. Баржа подошла к шлюзу, и по палубе забегали двое парней.
– На той большой реке на Украине был паром. Этот придурок на барже очень похож на паромщика. Тот решил, что мы немцы, и сдал нас красным. Тогда-то меня и ранили.
– Забудь об этом, Дэн, бога ради, забудь. Думай о том, что было до войны. Ведь неплохо жилось. Вспомни, какие люди у нас обедали, хотя тебе их имена незнакомы. И Джек Трои, который играл женские роли, и сопрано Джули Фалкон, и греческие жонглеры, и танцовщица Лавиния Эннис. Великий Зенон распиливал пополам женщин, весь зал падал в обморок, думая, что кровь настоящая, а отец ходил серьезный, как генерал, среди своих котлов и сковородок. Все знаменитости у нас бывали. Помнишь судью сэра Оливера Ардгура?
– Да, хорошее было время, – согласился Дэн.
Позади раздался взрыв. Плиты мостовой задрожали прямо у них под ногами.
– Господи Иисусе, – пробормотал Редж.
– Взорвалась все-таки. Все время об этом болтали. Смотри, сколько грязи накидало. Идем скорее.
Выйдя из подворотни между полуразвалившимся складом и разрушенной фабрикой по производству корсетов, они с опаской огляделись. Вокруг никого. Они пошли дальше по темной улице, где разорившиеся частные заведения уступили место государственным: управлениям бескормицы, дезинформации, безработицы и бестолкового распределения. Навстречу им выскочил здоровый кобель и, преградив дорогу, принялся яростно лаять. Редж обнажил Каледвелч, по пес злобно зарычал, как будто его надули, подсунув вместо кости железо. Дэн безуспешно пытался отогнать его тяжелым саквояжем. Редж запустил в собаку валявшейся палкой, но и это не помогло. Наконец появился хозяин.
