В зале послышался ропот недовольства: люди пришли не для того, чтобы слушать осторожные речи ученого сухаря. Кто-то за спиной Реджа проворчал:
– Хватит рассуждать, покажите нам эту штуковину, а мы уж сами решим, настоящая она или нет.
Профессор Гриффитс продолжал:
– Мы живем в эпоху, когда две великие державы хотят уничтожить прошлое. И Соединенные Штаты, и Советский Союз мечтают построить будущее, оборвав все нити с прошлым. Истории место только в музеях и в кино, где над темным прошлым можно потешаться как над свидетельством невежества и грязи, чтобы светлое будущее на его фоне казалось лучезарнее. Но не стоит забывать: настоящее есть всего лишь зыбкая граница между известным и неизвестным. Будущего, каким бы прекрасным оно ни грезилось, еще не существует, а настоящее призрачно и неуловимо. Возможно, это прозвучит парадоксально, но все, что мы можем ожидать от будущего, это более глубокое знание прошлого. Окончившаяся совсем недавно мировая война совершила невероятный бросок в будущее, создав оружие такой силы, о котором в мирное время мы рассуждали бы как о далеком несбыточном мифе. Война столь же неожиданно вернула нам и осколки нашей древней истории. Я имею в виду развалины кельтско-римской крепости в Бреконшире, а также храм Митры и римские бани в Лондоне, невольно открытые нам вражескими люфтваффе. И как из небытия возник из огня и дыма этой войны легендарный меч. Я заканчиваю и призываю вас сохранять здоровый скептицизм, когда вы воочию увидите то, ради чего здесь собрались, но не забудьте при этом и воздать должное прошлому, которое он символизирует. Те же из вас, кто происходит от древних кельтов, я надеюсь, захотят больше узнать о своем культурном наследии и о том месте, которое оно занимает в истории мировой цивилизации.
Под жидкие аплодисменты профессор вернулся на место. Редж, сидевший в третьем ряду, оглядел зал. Валлийцы нетерпеливо скрипели жесткими деревянными сиденьями, не ласкавшими их худосочные зады. Тысяча с небольшим человек, одетых бедно, но опрятно, переживших долгую войну и уравниловку, в результате которой они все обнищали, замученные посулами лживого правительства, согласились присутствовать на жалкой демонстрации былого величия и пришли поглядеть на что-то вечное, незыблемое. Что для них сейчас Артуров меч? Разве только напоминание о старых добрых временах, когда вожди заботились о своем народе.
К микрофону вышел толстый человек в очках. Аудитории он не представился, значит, будет говорить о политике. Резким движением он запустил руки в карманы расстегнутого пиджака, продемонстрировав набитый авторучками жилетный карман, и заговорил как типичный валлийский демагог:
– Diolch yn fawr [74]профессору Гриффитсу за его высоконаучный доклад, который даст нам всем богатую пищу для размышлений в будущем, когда мы сможем позволить себе такую роскошь. Но сейчас нас больше интересует, как действовать в настоящем, и перед актом освящения мы хотим представить вашему вниманию нашу программу. Будьте уверены, мы, «Сыны Артура», чьи ряды растут и ширятся как на родине, так и за рубежом, хотим восстановить независимость Кимру, вернуть себе контроль над нашими природными ресурсами, многие из которых еще не разведаны, отдать зеленые поля и луга тем, кому они принадлежат по праву рождения – валлийским крестьянам, и перекрыть чужеземцам доступ к нашим родным рекам и озерам. Если нас сегодня слушают англичане, пусть знают, что это не пустая угроза: мы будем вредить им до тех пор, пока не осуществим нашу мечту. Парламентская демократия есть бесполезный фарс. Мы поклянемся на этом мече, принадлежащем королю Кимру во веки веков, изгнать иностранных захватчиков любыми средствами. Никто в Англии отныне не сможет чувствовать себя в безопасности, потому что мы объявляем войну. Не войну больших армий, воздушных линкоров и морских армад, а войну длинных ножей в темных переулках и бомбовую войну в общественных местах, войну, направленную на то, чтоб, запугивая английских обывателей, заставить их сказать своим избранным лидерам: «Довольно! Дайте Уэльсу свободу!»
Его прервал голос с ирландским акцентом, долетевший с задних рядов:
– Размечтались. Пусть сначала уберутся из Ольстера.
– Борьба кельтов – это борьба за общее дело, – продолжал, кивнув ирландцу, толстяк. – Мы должны сообща сражаться против английского господства. Мы ценим поддержку наших ирландских братьев, так же как и единомышленников в Северной и Южной Америке. Освобождение малых наций есть главное дело современной эпохи.
– А откуда здесь этот черномазый? – раздался явно валлийский голос.
– Пожалуйста, без расистских реплик. Естественно, что наше дело находит понимание и на Ближнем Востоке. Я передаю слово господину Ибрагиму ибн Мохаммеду Сауду.
Ибрагим ибн Мохаммед Сауд в бурнусе и темных очках подошел к микрофону. Говорил он недолго, на безукоризненном английском, избегая всякой романтической чепухи:
– Проклятие колониализма есть не столько проклятие угнетения, сколько проклятие расточительства. Валлийский уголь горит в топках британских кораблей и паровозов, но богатство Уэльса не ограничивается углем. Грядет новая эксплуатация минеральных ресурсов, которыми богаты недра Уэльса, что приобретает особое значение в наш атомный век. Да простят мне краткий экскурс в мифологию, но мы, арабские народы, всегда считали валлийцев потерянным племенем исмаилитов, или катанитов, что переселилось на север, в земли, которых не достигло слово Пророка. Может быть, эта легенда и не имеет исторической подоплеки, но не следует относиться к ней с презрением. Борьба палестинских арабов с сионистскими захватчиками ничем не отличается от борьбы валлийцев против англичан. И саблю и меч куют из одного металла. Да здравствует свободный, процветающий Уэльс!
Его лаконичную речь приветствовали снисходительными аплодисментами. Следующий оратор с тщательно уложенной седой шевелюрой взошел на трибуну, рукоплеща предыдущему. Он, как и его соотечественник, не представился и, в отличие от толстяка, одет был в дорогой серый костюм. Говорил он властно и политики почти не касался:
– Пусть вас не смущает внешний вид меча Калед-велч. Он, безусловно, старый, время наложило свои следы, и выглядит как и положено выглядеть старому, побывавшему в боях клинку. С нашей стороны было бы гораздо разумнее представить вашему взору декоративное оружие, вроде того меча, которым английский король наградил защитников Сталинграда. Но то, ради чего мы собрались, – настоящий боевой меч. Он символизирует доблесть древних, подтвержденную недавним актом искупления. Наши братья кимры выхватили Каледвелч прямо из рук захвативших его русских не потому, что испытывают к ним вражду. Мы не питаем ненависти к русскому народу и его правительству. Такого рода чувство недостойно доблестных кимров. Русские ошиблись, не распознав исторической ценности меча, и поставили Каледвелч вровень со множеством прочих трофеев, захваченных у нашего общего врага. Русские – народ упрямый, к новому невосприимчивый, но со временем они поймут и простят нас. Позвольте мне сказать…
– Нет уж, позвольте мне сказать! – воскликнул Редж, вскакивая с места. – Меч был спасен из русского плена только одним валлийцем, и этот валлиец – я. Его бесцеремонно отобрал у меня мой бывший однополчанин, причисляющий себя к основателям «Сынов Артура». Хотя я теперь и признаю правомочность этой экспроприации, ясно понимая, кому по праву принадлежит Каледвелч, я все же намерен добиваться справедливости: я требую, чтобы честь доставки меча на родину принадлежала не каким-то безымянным братьям кимрам, а тому, кто действительно это сделал. Пропустите меня к микрофону.
Раздались аплодисменты. Редж видел, как сидевшие в первых рядах важные персоны разинули рты от удивления. У одних на лицах был написан восторг, у других – замешательство. Редж добрался до трибуны.
– Представьтесь, – попросил прерванный оратор.
– Реджинальд Морроу Джонс. Это имя стоит в моем паспорте и на недавней советской визе. Советский перебежчик Юрий Петрович Шульгин, живущий ныне в Вашингтоне, с удовольствием подтвердит, что я и есть тот человек, который организовал похищение меча из ленинградского Эрмитажа. Полагаю, я заслужил право участвовать в церемонии освящения. Покажите наконец его всем нам.
