Утром Дэн добыл наживку – полную мух паутину – и спрятал ее в банку из-под тушенки. Его самодельная удочка торчала из вещмешка, как антенна. Заледеневшая дорога шла вдоль замерзшей речушки, вероятно, притока большой реки, но лед был чересчур крепок, ботинком не пробьешь. Вскоре они набрели на заброшенную деревню с прудом, и, пока остальные рыскали по домам в поисках съестного, Дэн без особых усилий пробил во льду лунку и порыбачил – к сожалению, в пруду водились только мелкие ерши. Еды не нашли, зато капрал Моксли с его острым нюхом снова напал на след почти исправного грузовика, но бензина снова ни капли. Он слышал, что иногда бензин хранят про черный день в укромных местах, под кроватью или еще где-нибудь, и после долгих поисков, к всеобщей радости, нашел под кучей мусора в разрушенном сарае полканистры тошнотворно пахнувшей жидкости, смутно напоминавшей бензин. Он залил в бак это загадочное топливо и с большим трудом, чуть не надорвавшись, завел машину с помощью ручки. Им удалось проехать около двенадцати миль. Дальше дорога пошла в гору, и мотор, зачихав, заглох.

Среди безлюдья они стали забывать о ежеминутной смертельной угрозе, но война снова напомнила о себе громкими взрывами и грязно-желтым заревом на востоке: русские очищали от немцев Скжипце и Пшекрочене и что-то еще столь же непроизносимое для англичан. Позже, заметив на дороге группу немцев под командованием сильно кашлявшего офицера, они поняли, что война совсем близко. В это же время резко усилился ветер, и отряд решил укрыться в ложбине.

– Осторожней надо, ребята, – сказал капрал Моксли, хотя это и так все понимали. – Спрячьте-ка флаг подальше.

Рядовой Кроссбоу снова пожаловался, что совсем не чувствует левой ноги.

– Давай, давай, шевелись!

Он с трудом продвигался по снегу. Эддл и Бакли волоком дотащили его до очередного убежища, сняли ботинок и носок и увидели иссиня-багровые пальцы. Шоу-кросс принялся их растирать, пока не вспотел, и, похоже, ему удалось восстановить кровообращение, хотя кожа так и не приобрела нормальный розовый цвет. Как на беду, и правая нога Кроссбоу потеряла чувствительность. Силы у всех иссякли, а ведь прошли всего ничего. Стали думать, из чего соорудить носилки. Хорошо бы найти старую дверь или что-то в этом роде.

– Я вижу, ребята, как вы на меня смотрите, и знаю, вы думаете, я не дойду, – с усилием проговорил он. – У нас в семье у всех проблемы с сосудами. Сейчас бы таз горячей воды, и я бы встал на ноги.

Все на миг размечтались об уютной кухне с большим черным чайником на плите.

– Все будет в порядке, Фред, вот увидишь, – успокоил капрал Моксли.

– В этом бесконечном походе вы, капрал Моксли, доказали, что не зря носите свою нашивку. Вы настоящий командир, – сказал вдруг Шоукросс. Никто, в том числе сам капрал, его не понял. – Мне кажется, если будем следовать приметам весны, мы придем на юг, где нет снега, быстрее, чем думаем. Таласса, таласса. Помните, что называли греки словом анабасис? [58]

Все посмотрели на него как на помешанного, а капрал Моксли поднял всех на ноги и повел дальше.

Ночью они вошли в деревню, где были люди. Большая часть домов на единственной улице уцелела. Дойдя до середины улицы, капрал Моксли, ободренный рядовым Шоукроссом, постучался в один из домов и спросил:

– Есть тут кто-нибудь?

Из дома тут же вышли трое в немецкой форме и с поднятыми руками. Увидев дюжину невооруженных, бородатых британцев с флагом, они опустили руки и, раскрыв рты, задвигали челюстями, показывая, что хотят есть.

– Мы в таком же положении, как и вы, – сказал капрал Моксли, – жратвы ни крошки.

Рядовой Шоукросс перевел это на немецкий, добавив от себя:

– Вы уж извините нас, джентльмены.

– Давайте хоть воды вскипятим, – предложил рядовой Кроссбоу.

Вместе с немцами они вошли в убогий домишко, казалось состоящий из одной кухни. В очаге горел огонь. Около очага на земляном полу лежал тяжелобольной немец. Рядовой Шоукросс нашел большую закопченную сковородку.

– Господи, – ужасался он, – вы только поглядите на эти мелкие косточки. Они же мышей ели!

Он вычистил сковородку, нагреб в нее снега и поставил на огонь. Сначала все напились кипятку из котелков, а уж потом дали рядовому Кроссбоу попарить в сковородке ноги. Заметив, что у немцев есть ножи, рядовой Шоукросс сказал, что побежденным иметь ножи не полагается, и тут пришлось применить силу. Огнестрельное оружие немцы побросали при отступлении из Клопота и Сподне или другого проклятого места. Потеряв теперь и ножи, они готовы были расплакаться как дети. Вряд ли Шоукросс решился бы отрезать рядовому Кроссбоу омертвевшие пальцы. Нож ему требовался, чтоб добыть пропитание: окоченевшую лошадь в снегу или резвого козлика, наслаждавшегося первой травкой на проталине.

Судно бороздило Лигурийское море. На горизонте появилась Генуя. Майор Машук обратился к соотечественникам со словами ободрения.

– Товарищи, – говорил он в микрофон, – соратники по борьбе с крайней формой капитализма – фашизмом, от которого наша страна понесла огромные потери и против которого наш народ так долго сражался в одиночку. Я хочу развеять внушенный вам необоснованный страх. Некоторые из вас боятся наказания за преступления, которых не совершали. Попасть в плен в бою – не преступление. Быть насильно угнанным в рабство фашистской военной машиной – не преступление. Быть может, тем из вас, кто сдался в плен и пошел служить фашистам из малодушия или вследствие временного умопомрачения, есть чего бояться. Измена есть измена, и это – тяжкое преступление. Но наш великий вождь дал честное слово, что всем вам, как виновным, так и невиновным, прощается ваше прошлое, потому что сейчас, товарищи, нам надо думать о будущем. Нашему народу необходимо восстановить разрушенную страну. Восстановление Советского Союза, чьи новые достижения нанесут окончательный удар капиталистическому миру, требует огромного труда. Мы останавливаемся в итальянском порту Генуя, чтобы принять на борт еще пять советских граждан, которые из-за необоснованного страха, о котором я уже говорил, бросились за борт во время предыдущего рейса на Родину. Их спасли, и советское консульство в Генуе все это время заботилось о них, как мать о своих детях. В Стамбуле мы подберем семерых заблудших советских граждан, которые также пытались бежать. Советские власти в Турции и о них не забыли. Вы видите, что, несмотря на ваши страхи, Родина готова поддержать каждого. Вам выдали теплую одежду и удобно разместили на судне. Если вам не нравится пища, то в этом виноват британский торговый флот. Скоро Родина встретит вас хлебом-солью, тогда вдоволь наедитесь настоящего борща. Не забывайте также и о ваших товарищах, которые все еще воюют, быстро продвигаясь к Берлину. Помните об их героизме и о лишениях, которые они терпят. Многие из них охотно поменялись бы своей долей с вами. Годы тяжелой борьбы позади. Сейчас мы видим яркий свет в конце туннеля. Не забудем! Не простим! Кровь за кровь!

Редж тоже слушал эту речь. Приятная перспектива, ничего не скажешь: не забудем, не простим, кровь за кровь. Его поместили в отдельной каюте, но находился он под неусыпным контролем старшины Ноукса. Тот страдал язвой двенадцатиперстной кишки, поэтому большую часть дня лежал на верхней полке, но безропотно сопровождал Реджа в гальюн. Соседями по каюте они стали по решению советских и британских представителей на корабле после того, как трое русских, якобы по совету Реджа, прыгнули за борт в Бискайском заливе и их не без труда выловили матросы. Кто-то из русских по собственной инициативе попытался перерезать себе горло столовым ножом. Ножи и вилки отобрали, люди ели ложками. Майор Машук потребовал высадить Реджа в Генуе. Британское начальство находило это требование обоснованным, но капитан не согласился из принципа: британские власти и так достаточно много делают для русских и не позволят диктовать им, как поступать с британскими военнослужащими.