– Значит, абсолютных преступлений и абсолютного правосудия не существует? – с ехидцей спросил Редж.

– Значит, нет, – кивнул сержант, хотя и не совсем уразумел, о чем речь.

– Нас учили действовать согласно «Руководству для полиции» Мориарти, – добавил констебль, – там все написано.

– Все, чем мы можем тебе помочь, – сказал сержант, – это позвонить в военную полицию. Мы, так сказать, оказываем друг другу услуги. Мы им пьяных солдат иногда передаем, но они нам, по правде сказать, особенно не помогают. Они же не настоящая полиция, только временная. Ладно, посиди тут, я им сейчас позвоню. Прости, что чаю не предложили, но нынче все по карточкам.

– Я ему дам хлебнуть из своей кружки, – раздобрился констебль.

Редж, как и все солдаты, сталкивался с патрулями военной полиции на улицах и вокзалах, но никогда не подозревал, что у «выродков», как их называли, есть свои казармы, куда его и препроводили двое капралов. Его привели в помещение, похожее на полицейский участок с фотографиями разыскиваемых дезертиров по стенам, и поставили перед одетым с иголочки капитаном.

Редж изложил свою историю.

– Да, помнится, я вчера что-то такое слышал, – сказал капитан. – Тот факт, что вы явились добровольно, говорит в вашу пользу. Мне необходимо связаться с вашим сборным пунктом. Если хотите есть, – мягко добавил он, – можете позавтракать в сержантской столовой. Презабавная история. Никогда ничего подобного не слыхал. Когда вы потребуетесь, вас вызовут.

Сержантская столовая оказалась очень тесной, зато сверкала чистотой. Двое сержантов курили и слушали радио. Передавали концерт классической музыки, баритон пел «Славьте богов». Боже правый, это же «Пир Валтасара». Ну, сучка, ты еще у меня запоешь! Все уже позавтракали. Он один, давясь от ненависти и позора, яростно поглощал жирную ветчину с хлебом, а под звуки музыки – благо рядом никого не было – нарастало осязаемое возбуждение. После второй чашки чая ему удалось успокоиться. Из столовой он вышел под хор о лампаде, которой уже не гореть никогда.

До полудня Редж читал «Дейли миррор»: главной новостью был свежий комикс о легендарной девице Джейн, которая от картинки к картинке теряла предметы своего туалета, – войну упоминали вскользь. Еще подробно рассказывалось о капрале, застрелившем неверную жену в Хаддерсфилде. Все как сговорились, расстроился Редж и собрался было на второй завтрак, когда его вызвали.

Капитан озадаченно посмотрел в бумагу и после паузы сказал:

– Вам предписано явиться в Министерство обороны. В министерство! Сегодня в девятнадцать ноль-ноль. Не спрашивайте меня почему, я не знаю, приказ пришел с вашего сборного пункта. Может, вы сами мне объясните, в чем дело?

– Понятия не имею, сэр. А там сказано, к кому именно в министерстве я должен явиться?

– Нет, сказано только явиться к главному подъезду. Будь я проклят, извиняюсь за выражение, если хоть

что-то понимаю. Вам, офицеру разведки, может быть, все ясно, но выглядит это дико. В общем, я выписываю вам пропуск и плацкарту, в одиннадцать пятьдесят восемь вы должны сесть в лондонский экспресс. Сами, без конвоя.

– Без конвоя?

– Да. Вы несколько поторопились произвести себя в лейтенанты. Вы получаете это звание сегодня в двенадцать ноль-ноль. Поздравляю. – Капитан, выпучив от недоумения глаза, повертел головой, будто проверяя по фотографиям разыскиваемых дезертиров, все ли на месте, и протянул Реджу документы. – Вот ваш пропуск, мистер Джонс.

Так обращались друг к другу только младшие офицеры, старшие считали это ниже своего достоинства. Мистер Джонс принял пропуск и поспешил на вокзал. В поезде его соседями по купе оказались капеллан, читавший «Высокую радость святой мессы» монсеньора Рональда Нокса, молчаливый блондин капонир, смахивавший на штабного адъютанта, и очень некрасивая, курящая с каменным выражением лица дама из женского корпуса военно-морских сил. Мистером Джонсом никто из них не интересовался. Сидевший рядом с Реджем маленький мальчик попробовал поиграть галунами на его рукаве, за что получил от матери вялый шлепок. Ранним августовским вечером того же дня Редж сошел в Юстоне, на подземке добрался до Вестминстера, оттуда пешком – до Уайтхолла и, немного поплутав, вышел к зданию военного министерства. У главного входа его ждала Беатрикс, одетая, как всегда, элегантно, в бежевый костюм с накладными плечами, но усталая, с темноватыми кругами под глазами.

– Ты? Почему ты? – удивился Редж.

– Когда придем ко мне, объясню. Министерство иностранных дел и Министерство обороны сейчас работают совместно над одной проблемой, над какой именно, узнаешь позднее.

– Неважно выглядишь, Трикс.

– Все из-за этих бомб, последнее секретное оружие Гитлера. По ночам глаз не сомкнуть – всех одолевает страх. Хотя что толку бояться? Если уж на тебя бомба свалится – не убережешься. Идем, в моем распоряжении машина военного министерства.

– Бог ты мой!

Машина ждала на стоянке. Шофер-капрал загасил сигарету и, сияя улыбкой, открыл заднюю дверцу.

– Это машина полковника Уэггетта, – объяснила Беатрикс. – Бедняга потерял ногу и стал неврастеником.

Шофер, по всей видимости, знал, где живет Беатрикс. Напротив ее дома валялись булыжники раскореженной мостовой. Постель Беатрикс была не убрана, на мятых простынях валялись два одеяла и мужские трусы.

– Я тебе звонил, но какой-то негодяй послал меня подальше.

– Поэт, довольно известный. Забудь о нем. Нам предстоит серьезный разговор.

– У тебя поесть найдется? Умираю с голоду. Меня вышвырнули из Гибралтара с такой скоростью, что я даже не успел обменять деньги.

– Есть немножко сыра, а водки хоть залейся.

– Откуда это?

– В Лондоне служит наш русский кузен. Сотрудник советского посольства. Племянник матери. Юрий Петрович Шульгин. Может, помнишь, она рассказывала о нем. Ему еще часть пальца оторвало в тысяча девятьсот семнадцатом году, юный герой-революционер. Она ему подарки ко дню рождения посылала, только, похоже, они не доходили.

Редж мигом проглотил кусочек сыра, по величине пригодный разве что для мышеловки, глотнул крепчайшей водки и заел черствым хлебом. Беатрикс пожирала его любящим взглядом: брат загорел, но страшно осунулся, кисти рук пестрели тонкими шрамиками, как от кошачьих когтей.

Потом она сказала:

– Министерство обороны – это тебе не гибралтарская база. Когда туда назначили Дика Уэггетта, все вздрогнули. Ты этого еще не знаешь, в Англии сейчас полно русских, их привезли из Нормандии. Одни служили немцам добровольно, другие были рабами «Тодта».

– Что значит были рабами?

– Немцы использовали их как дармовую рабочую силу. Теперь наши не знают, что с ними делать. Военнопленными в строгом смысле слова их считать нельзя. Пока они просто перемещенные лица – русские, украинцы, кого там только нет, даже несколько тибетских пастухов. Забрели со своими овцами, сами того не ведая, на советскую территорию, а их в Красную Армию забрали, – в результате попали к немцам. В военном министерстве решили привезти их сюда и разместить в лагерях, освободившихся после отправки союзников в Нормандию. Они даже не военные, по крайней мере, большинство из них. Много женщин и детей. И каждый день привозят новых. Тихий ужас!

– А я-то тут при чем?

– Лагерям срочно требуются переводчики, вот при чем.

– Так, значит, ты устроила мое повышение и командировку в один из этих лагерей?

– Это сделал Уэггетт. Он шустрый старичок, несмотря на свою деревяшку.

– Но ты ведь даже не сотрудник военного министерства.

– Нет, но этим вопросом в первую очередь занимается Министерство иностранных дел. Как же иначе? Это же перемещенные советские граждане, их посольство имеет дело с нами.

– И какова позиция посольства?

– Они, конечно, сбиты с толку. Страшно поверить, что некоторые их соотечественники, попав в плен, добровольно перешли к немцам, чтобы воевать с режимом, который они, оказывается, считали хуже нацистского. Поэтому Советы хотят заполучить их назад, причем всех: виновных и невиновных, попавших к немцам добровольно или по принуждению, включая рабов «Тодта», короче говоря, всех.