–  Тен шун! –И все встали по стойке «смирно», а Нэбби Адамс, лейтенант полиции, ответственный за транспорт окружной полиции, гордился и радовался.

Вместе с облегчением пришло болезненное желание очутиться в кедае с большой бутылкой «Тигра», или «Якоря», или «Карлсберга» перед собой. Что, конечно, невозможно. Пока Робин Гуд пользовался джамбаном на заднем дворе, Нэбби Адамс поспешно выпрашивал у капрала Алладад-хана взаймы десять долларов, грамматически чисто говоря на урду.

– Твоя жена уехала. Когда вернется, можно сказать, будто тебе новые штаны надо сшить. А потом купишь, когда я с тобой расплачусь.

– Но мне штаны не нужны. – Трогательные карие глаза над гордым носом Алладад-хана смотрели серьезно, усы образцовые, аккуратные.

– Хотя к ее возвращению я с тобой все равно расплачусь. Так что, может быть, ничего объяснять не придется.

– Обождите, – сказал Алладад-хан. И завел по-пенджабски долгие переговоры с констеблем-сикхом. Вернулся с десятью долларами. – Я у Хари Сингха занял. Придется женину копилку открыть, чтобы ему отдать, ему деньги сегодня нужны. Я вам дам, а потом в конце месяца мне отдадите.

– Спасибо тебе, Алладад-хан.

Вернулся Гуд и сказал:

– Надо будет крутых яиц поесть по дороге.

Стояло утомительное сухое утро. Они быстро ехали по тимахской дороге, по земле террористов, мимо аккуратных регулярных лесов каучуковых деревьев. Видели рудокопов на оловянных рудниках за работой; видели грузовики, нагруженные латексом; проезжали через деревушки, через один городок побольше под названием Сунгай-Каджар, – широкая главная улица, несколько питейных заведений, афиша синемаскопа, – и к тому времени, как добрались до Саван-Ленья, Нэбби Адамс был близок к смерти. Но пришлось ему горбиться над автомобилями, осматривать двигатели, ругать никчемных капралов-механиков. Наконец Робин Гуд сказал, пора завтракать, и все направились в гостиницу.

Гуд заказал порцию жареной рыбы, бифштекс с жареной картошкой и луком, блюдо рубленых ананасов, сметану в банке. Нэбби Адамс сказал, что обойдется бутербродами с сыром.

– Вам надо как следует завтракать, – заметил Гуд, – в таком климате это необходимо. Кажется, слава богу, дизентерия моя чуть полегче. Если хотите, выпейте пива, – великодушно предложил он. – И я с вами маленькую бутылочку «Тигра».

– Нет, – сказал Нэбби Адамс. – Нехорошо опять начинать. С этим покончено, раз навсегда. Лучше совсем отказаться.

– Рад это слышать из ваших уст, Нэбби. Знаете, все конфиденциальные сообщения па ваш счет одно говорят: «Хороший человек, первоклассный, только тянет его к бутылке».

– Больше никогда. – сказал Нэбби Адамс. – Это для дураков.

Гуд за едой деликатно прихлебывал из маленькой бутылочки «Тигра», Нэбби Адамс мрачно играл бутербродом с консервированным белым сыром. Они были одни в единственном помещении, служившем и рестораном и гостиной. Звуков почти не слышалось: только хлюпанье, производившее впечатление, будто все блюда Гуда – суп; медленное чавканье пересохшего рта Нэбби, рокот вентилятора, тявканье боя-китайца на кухне.

Вскоре Гуд сыто рыгнул, поковырял в зубах, поглядывая на диван из ротанга.

– Всего десять минут второго, – сказал он. – Я только на минуточку. Тяжелое было утро.

– Правда, сэр.

– У вас нету такой дизентерии, как у меня. Просто душу выворачивает.

– Теперь она у вас снова на месте, сэр.

– Я только на минуточку, Нэбби. – И вытянул на диванчике маленькое коренастое тело, скрестил на полном животе руки. Нэбби Адамс за ним очень пристально наблюдал. Глаза закрыты, дыхание как бы спокойное, регулярное. Нэбби на цыпочках прокрался к буфету, по-прежнему щурясь, присматриваясь. Гуд вздохнул, оглянулся.

– Нэбби, смотрите, чтоб я не проспал.

– Ни в коем случае, сэр. – Нэбби Адамс зашипел, приманил боя, проделал серию жестов: изобразил налитый стакан, выпитый стакан, бутылку большого размера, на локоть расставив огромные руки.

Бой громко весело резюмировал:

– Пиво «Якорь».

– Не так громко, старик, черт возьми. – Обезьяньи руки Нэбби Адамса изобразили трепку за волосы, а лицо – дьявольскую маску. Он взял протянутый стакан и бутылку, палил, опрокинул, налил, опрокинул, налил. С дивана раздался сонный вздох. Нэбби Адамс опрокинул остаток, вернулся на цыпочках, сел за стол, – чистое золото.

Гуд открыл глаза и спросил:

– Что там со временем?

– Полный порядок, сэр. Навалом времени. Сосните, сэр.

Гуд повернулся к нему толстым задом. Слава богу. Нэбби Адамс снова пошел на цыпочках к буфету, заказал другую бутылку, прикончил. Начинал себя чувствовать гораздо лучше. А после следующей почувствовал еще лучше. Старик Робин Гуд, бедняга, неплохой тип. Глупый, коробку передач от запасной покрышки не отличит, но не злой. Мир в целом выглядел лучше. Солнце сияло, пальмы дрожали под легким ветерком, мимо окна прошла по-настоящему хорошенькая малайская девушка. С гордой осанкой, в облегающем байю, в богатом саронге, покачивая пышными бедрами. В иссиия-черных волосах какой-то цветок; до чего нежен теплый коричневый цвет плоского, словно чашечка цветка, лица.

– Сколько времени, Нэбби?

Нэбби Адамс нервно сглотнул свое пиво.

– На часах без четверти, сэр, только они, по-моему, чуть-чуть спешат.

– Пять минут нас не волнуют, а, Нэбби?

– Нет, сэр. – Слава богу, не повернулся. Со следующей бутылкой будет шесть долларов восемьдесят. Это значит, день можно закончить с бутылкой самсу. Нэбби Адамсу не правился горелый вкус рисового спирта, но не тревожили жуткие россказни про высокое содержанье свинца. Или можно послать куки в лавку, где торгуют тодди; конечно, после наступления темноты, потому что продавать тодди навынос запрещено законом. Перебродивший пальмовый сок довольно дешевый. Жутко гнилью воняет, да всегда нос можно заткнуть. Вкус тоже не очень хороший: горелая оберточная бумага, но все равно выпивка. Вполне годится. Если 6 не вкус и не запах, была бы чертовски хорошая выпивка.

Нэбби Адамс прикончил еще бутылку. Приканчивая, услыхал, как Гуд с глубокими вздохами и зевками зашевелился, поскрипывая ротангом. Значит, все. Два часа. Он пошел от буфета к столовой-гостиной. Гуд, сидя на краю дивана, протер сонные глаза, потом почесал голову сквозь седоватые редкие волосы.

– Снова за работу, Нэбби.

– Да, сэр.

Весело подскочил бой-китаец со счетом Нэбби Адамса. Нэбби Адамс адресовал ему такой зловещий взгляд, что рот боя, открывшийся для объявления суммы, захлопнулся, как крысоловка.

– Эй, парень, давай сюда счет, – велел Гуд. – Я плачу, Нэбби. Ваши бутерброды с сыром меня не разорят.

– Нет, сэр. – Нэбби Адамс в панике перехватил счет. – Я плачу, сэр. Я хочу сказать, давайте каждый за себя заплатим.

– Я плачу, Нэбби. Вы кое-чего заслуживаете за избавление от дурной привычки. Сколько там, парень?

– За мой счет, сэр, пожалуйста, – умолял Нэбби Адамс.

– Ладно. – Гуд зевнул широко, долго, показав задние пломбы и мягко поднявшийся язычок. – Вы должно быть, в деньгах теперь купаетесь, если бросили, по вашим словам. Наверно, целые кубышки накопили. Ладно, в другой раз я заплачу.

Десяти долларов не хватило. Пока Гуд потягивался на веранде, Нэбби Адамс обещал бою в другой раз принести остальное. Бой запротестовал. Нэбби Адамс продемонстрировал шесть футов восемь дюймов кавказской мужественности и предложил свистнуть за два доллара сорок. Бой пошел за тукаем. Нэбби Адамс поспешил увлечь Гуда к поджидавшей машине.

Подлый гад. Нэбби Адамс чувствовал, что с ним поступили несправедливо. День тянулся на земле, пропитанной вонючими отходами карбюраторов, усеянной бензиновыми прокладками. Вечер? Нэбби Адамс простонал в самом чреве. Есть ли горести пуще моей?

Виктор Краббе проспал банг(неудачное персидское слово, означающее слабый неощутимый звук) биляля, и будет спать до тех пор, пока банг-банг(удачное яванское слово) полудикой зари не принесет ему чай и бананы. Спал он на втором этаже старой, выходившей па реку Резиденции.