Она вообще очень бойкая, за словом в карман не лезет. Мне кажется, ее даже Сова слегка побаивается — вдруг при всех что-нибудь ляпнет. Муж у Лили дальнобойщик, дочка ходит во второй класс, сынишка — в садик, живут со свекровью. В общем, классика жанра.
Наташа совсем другая. Ее хочется защищать. Даже мне. И даже Сове: Наташа пришла в прошлом году, и Сова уже дважды давала ей самых маленьких — пятые и шестые. На перемене на нее смешно смотреть — точно наседка с цыплятами: галдят около нее, прыгают, к крылышку жмутся… Девушка Наташа свободная, хотя фигурка, личико — все на месте. И характер ровный, без заскоков. Как сказала бы Ирка, «степной». Любительница всяческих ассоциаций, Ирка считает их проявлением если не самого ума, то его оригинальности, а потому вставляет по поводу и без. Вот у Мадам по ее шкале норов «горный»: твердый, неприступный; в хорошую погоду можно белоснежные вершины увидеть, но есть опасность и под лавину попасть. А у Лили характер «речной»: с ледяными ключами, потаенными омутами, бурными перекатами, и, куда течение должно в конце концов вынести, кажется, она и сама толком не знает. А то возьмет вдруг и найдет себе новое русло и опять потечет, понесется без оглядки…
— Ну, если не тайга (она велика, но жидковата) и не импортные джунгли, то наш родной дремучий лес — точно, — говорила Ирка уже про меня. — И чего в тебе только не пасется! Иногда без ружья лучше не подходить, — смеялась она.
Я тихонько ворчала; казалось, что насчет меня Ирка, конечно, перебарщивает, и взывала к маме. Та шутливо отмахивалась:
— Не знаю, лично я лицензию на оружие не оформляла.
В общем, ландшафт у нас получился весьма разнообразный. Есть где погулять.
Зато не скучно!
8 октября
Дали зарплату, а я уже порядком потратилась. Мама сказала: все правильно, первая получка должна запомниться. А глаза грустные.
Но ведь действительно должна запомниться! Еще летом в отделе подарков наткнулась на две изумительной красоты чайные пары. Попросила продавщицу показать поближе и долго смотрела на выпуклую фарфоровыми боками чашку — ну точь-в-точь раскрывший атласные лепестки лотос. Девушка не отходила и все тревожно поглядывала — товар дорогой, как бы не разбила… Стало неудобно, и потом я в отдел заглядывала лишь мельком: не купили ли?
И вот они мои. С пушистыми (чуть не написала «душистыми»; и не соврала бы — действительно как живые!) соцветиями сирени и нежной зеленью на молочной белизне, с золотым ободком по волнистому краю. Тонкие, хрупкие, звонкие — из таких пьют в благородных домах. А чем мы хуже? Вот и грохнула треть зарплаты. За возможность полчаса в день чувствовать себя аристократкой не так уж много.
10 октября
Напросилась к Танюше на урок. Неужели такое еще бывает? Тишина, никакой суеты, дерготни, все спокойно, почти по-домашнему. Будто попала в очень правильный, идеологически выверенный фильм, какие столь умело мастерили лет пятьдесят назад. Ну почему у меня не так?! Почему у всех не так?
Танюша ответила не сразу и с некоторым сомнением:
— Ведь, если скажу, что главное — любить детей, не поверишь?
— Ну это было бы слишком просто, — разочарованно покачала я головой. — Разве я детей не люблю? — Но тут же спохватилась, вспомнив Рубина: — Да и нельзя всех подряд любить. Я что, и хамов с бездельниками должна обожать?
Еще не успела договорить, а уже поймала себя на мысли: еще пару месяцев назад такое разделение мне бы и в голову не пришло.
— А говоришь — «просто»… Умного да пригожего легко любить, ты попробуй глупого… Думаешь, мне было сладко? Тоже расстраивалась, переживала, один раз даже уходить собралась.
— Вы?! — не поверила я. — Из школы?!
— Я. Уже года два проработала, а тут новенький пришел. Умный, но своенравный и дерзкий к тому же. Я ему слово — он мне два. Что на уроке запомнит, с тем на следующий и придет. Учебник никогда не носил. Спрашиваю, почему, а он: больно нужно… Я кипячусь: чтоб завтра же учебник на парте лежал! В общем, нашла коса на камень. Однажды после очередной стычки стою у доски, домашнее задание записываю. В классе тишина, и только руку убрала — как об доску грохнет! Чернильницей запустил, а она тяжелая. Хорошо, что в голову не попал, мог на всю жизнь калекой сделать.
— И?..
— Что «и»? Поняла: в этот раз не изувечили, зато в другой убьют. Я ведь по молодости горячая была, упрямая… А вообще раньше, конечно, проблемы проще решали. Если родителей в школу вызывали — ЧП, а уж если к директору или на педсовет, тогда дело совсем дрянь. Могли по комсомольской линии пустить, собрание устроить, но от этого меньше толку. В крайнем случае в школу рабочей молодежи отправляли. Чего нормальных-то детей маять…
— А с тем мальчишкой что?
— В спецшколу отправили. Раньше не церемонились…
Мы помолчали. Не знаю, о чем думала Танюша, а я прикидывала: сейчас по-другому, сейчас только и делают, что церемонятся. А мне как быть? Ни комсомола нет, ни школ рабочей молодежи. Подозреваю, потому что нет и самой рабочей молодежи.
Танюша словно прочитала мои мысли:
— Знаешь, Леночка, с чего начни… Детей сразу полюбить действительно сложно. Ты дело свое полюби. А через него и остальное придет.
Почти обиделась:
— К каждому уроку готовлюсь, планы пишу…
— Конечно-конечно… — Она примирительно похлопала меня по руке. — Но — не обижайся! — одно дело дежурную отписку на полстранички написать, и совсем другое — действительно понять, что ты хочешь ребенку объяснить, чему научить. Глядишь, и он поймет. А когда люди вместе делом заняты, им не до конфликтов.
Чуть не вылетело: «Что значит дежурную?! И не полстраницы вовсе!» Хорошо, язык вовремя прикусила. Ее учат, время свое тратят, а она, вместо того чтобы благодарить, еще и ерепенится!
— Тот парнишка, что чернильницей запустил, я ведь его лет через двенадцать встретила…
— Прощения просил? — спросила я, почти не сомневаясь в ответе.
— Нет, — поморщилась Танюша от моего радостного ожидания, но решила закончить неприятный разговор: — Сказал, что я ему жизнь искалечила. После детской колонии еще дважды сидел, ни семьи, ни работы… Вот тогда я и хотела уйти из школы, даже заявление написала. Одно спасло: уже несколько выпусков было, да и кое-что понимать начала…
Она вздохнула:
— Поэтому, если не сможешь ладить с детьми, не терпи — уходи. Не порть жизнь ни им, ни себе. Никчемных учителей в школе и без тебя хватает.
Помолчав, добавила:
— А учебник — я потом узнала — у него отец по пьянке разодрал…
12 октября
Сегодня подсмотрела весьма показательную сценку.
Погода отличная, и после обеда я вышла погулять в скверик. Сижу на лавочке, читаю журнальчик. Ребятишки лепят в песочнице куличи, мамаши щебечут поодаль. В общем, идиллия.
Вдруг мальчишка с ревом бежит к матери:
— Катька!.. Со… совок отняла-а-а!
А девчонка жалуется своей:
— Ломка меня за воёсы делнул!
Мамы начинают разбираться, что первично, что вторично, и вот уже доходит до обязательного: «Да вы на своего посмотрите!..»
На самом деле совок оказался случайно затоптан в углу песочницы, а в пылу выяснения отношений пострадала не только Катькина косичка, но и Ромкин нос. Меньше чем через пять минут малыши игрушку откопали, помирились и забыли о слезах и царапинах. А вот мамаши не успокоились. Одна сидела неподалеку, и я слышала, как она рассказывала подошедшей подружке о ссоре «с этой, из третьего подъезда, у которой совершенно невоспитанный ребенок»:
— Ромочка у меня добрый, всегда всем свои игрушки дает… А Катька знаешь какая хитрющая! Она ведь специально совок спрятала, чтобы потом себе забрать. У нас уже столько игрушек пропало…
Подружка согласно кивала, временами поддакивала, и, подозреваю, именно ее поддержка способствовала буйству мамочкиной фантазии.