— Конечно, нет, так далеко не распространяется монастырская власть. Я думаю, что даже сам папа не мог бы заставить закрыть дело. Суть не в том. Не забудьте, что приор находится пока в стенах монастыря, где он останется до тех пор, пока не будут соблюдены известные формальности по его отлучению от церкви. В течение этого времени его заставят отказаться от своих слов, сказанных по адресу прелата, а когда это будет сделано, ему дадут возможность бежать. Не было еще случая, чтобы при таких условиях виновный не скрылся. Каждый отдаленный монастырь охотно приютит беглеца, чтобы избавить его от ненавистного светского суда.

— Вполне возможно. В таком случае нужно предупредить…

— Не предупреждайте никого, — прервал его Бруно, — это все равно ни к чему не поведет. Монастырь ни за что не допустит процесса, который подорвет его престиж, и всегда сумеет скрыть преступника.

— Я все-таки намекну об этом судье, — сказал Бернгард. — Но как бы там ни было, а признание, сделанное приором, навсегда оставит пятно на репутации настоятеля. Само преступление, вероятно, со временем и забудется, но тот факт, что оно было, а, следовательно, может и повториться, потрясет до основания слепую веру в добродетель католического духовенства.

Приезд в Добру прекратил разговор. Гюнтера уже давно ожидали, так как судья поспешил сообщить Рейх о его освобождении. Эта добрая весть совершенно примирила Франциску с судьей, который третьего дня позволил себе такую «неслыханную гадость», как она выразилась об аресте Бернгарда.

Люси с детской радостью бросилась на шею брату и покрыла его лицо нежными поцелуями.

— Вы, конечно, — тот самый отец Бенедикт, о котором нам рассказывал судья, — обратилась Франциска к стоявшему в стороне Бруно. — Ясно, тот самый — другого монаха господин Гюнтер не привез бы к нам! Должна сознаться, что чувствую глубокую антипатию ко всем, носящим на голове клобук. Простите меня, ваше преподобие, но среди этих людей трудно найти что-нибудь порядочное. Вы составляете исключение, так как вы, несомненно, превосходнейший человек, чего, однако, нельзя предположить ни по вашему лицу, ни по вашему платью. Я чрезвычайно рада знакомству с вами.

Бруно отнесся к приветствию незнакомой дамы с видимым удивлением. Он молча поклонился ей и подошел к Люси.

— Я обещал освободить вашего брата и привезти его сюда; как видите Люси, я исполнил свое обещание.

Рейх была поражена, что ее благосклонный прием был так мало оценен мрачным монахом, — он даже не поблагодарил ее. Но когда она услышала, что он осмелился назвать ее воспитанницу «Люси», причем та зарделась ярким румянцем, ее негодованию не было предела.

Бернгард в свою очередь с удивлением смотрел на сестру.

— Я не знал, Люси, что обязан тебе своим освобождением. Оказывается, это ты разыскала Бруно и просила его хлопотать за меня, а я даже не подозревал, что вы знакомы.

Люси потупилась и ничего не ответила.

— Позвольте мне, господин Гюнтер, поговорить наедине с вашей сестрой, — попросил Бруно. — Не бойтесь результата этого разговора. Люси всегда так избегала меня, что наверно вздохнет с облегчением, когда узнает, что я уезжаю не только отсюда, но даже в другую страну.

Последние слова были произнесены с прежней горечью.

Люси побледнела, услышав об отъезде Бруно, и устремила на него полные тревоги глаза. Бернгард не сомневался больше, что его подозрения были основательны, и молча кивнул головой в знак согласия.

— Что это означает? — спросила Франциска, когда молодые люди вышли в соседнюю комнату.

— Нечто такое, что вы прозевали, несмотря на весь свой ум и догадливость, — ответил Гюнтер и закрыл дверь, чтобы не мешать разговору Люси и Бруно. — Успокойтесь, Франциска, — прибавил он, видя ее волнение, — я тоже ничего не подозревал. Люси с самого начала этой истории проявляла такую самостоятельность, что и конец ее будет зависеть только от нее самой. Да, «дитя» приготовило нам большой сюрприз. Мы считали Люси легкомысленной девочкой, способной только шалить и смеяться, а на деле все было иначе. В трудную минуту она показала себя. Она нашла верный путь для моего спасения, и если бы не моя маленькая сестричка, я не сидел бы теперь здесь, рядом с вами. Да, «дитя» умеет действовать, умеет и чувствовать. Она молча переносила то, что и мы с вами, может быть, не в состоянии были бы перенести. Посмотрим, чем окончится их разговор, действительно ли прощанием или чем-нибудь другим. Вероятно, последним!

Когда дверь закрылась, Бруно быстро подошел к молодой девушке.

— Вы должны мне ответить, Люси, на один вопрос, прежде чем я прощусь с вами, — сказал он. — Кто направил вас ко мне третьего дня? Вы уже тогда знали то, о чем еще никто не подозревал. Вы знали, что граф Оттфрид не упал в пропасть, а был убит; вы знали, что только я могу доказать, что ваш брат невиновен, и таким образом только я могу освободить его из тюрьмы. Как вы проникли в эту тайну? Ведь я открыл ее одному прелату, и, кроме приора и нас двоих, никто ни о чем не догадывался.

Люси робко взглянула на Бруно. Ее прелестное личико снова побледнело.

— Я не знала ничего определенного, а только предполагала, — тихо ответила она. — Слава Богу, мое предположение не оправдалось. Я страшно боялась… я думала, что вы принесете себя в жертву, чтобы спасти Бернгарда.

Бруно с удивлением отступил на несколько шагов.

— Как принесу себя в жертву? — переспросил он. — Ах, понимаю! Вы, значит, считали меня виновником смерти графа?

Молодая девушка с виноватым видом опустила голову.

— Вероятно, я похож на убийцу, — с горькой улыбкой проговорил Бруно. — Граф Ранек тоже заподозрил меня. Поэтому вы задрожали от ужаса, когда я осмелился прикоснуться к вам? Вы думали, что мои руки обагрены кровью?

— У вас был такой страшный вид, когда вы ушли тогда из часовни, — возразила Люси, и ее голос задрожал при этом воспоминании. — Я не могла забыть ваш взгляд, ваш голос. Я думала, что по выходе из церкви вы встретились с графом и между вами произошла ссора… А потом ваше загадочное молчание! Не сердитесь на меня!.. Ах, если бы вы знали, сколько я выстрадала, как поплатилась за свое подозрение!

Молодой человек мрачно отвернулся от Люси; на его лбу появилась фамильная грозная складка, он не мог простить девушке ее оскорбительной мысли.

Люси подошла к нему ближе, тихо прошептала: «Бруно!» и с мольбой взглянула на него своими прекрасными синими глазами.

Как по мановению волшебной палочки морщина на лбу Бруно разгладилась, и лицо потеряло горькое выражение. Кажется, только одни эти глаза во всем свете имели власть над ним, но их власть была беспредельна.

— Жертвой преступления должен был стать я, — тихо сказал Бруно, — но преступник ошибся — в ущелье было темно, и он принял Оттфрида за меня. Его ввели в заблуждение сходство наших фигур и одинаковые темные плащи. Я каждый день в один и тот же час проходил мимо Дикого ущелья, и, очевидно, преступнику это было известно. Если бы я не задержался в часовне, то был бы раньше Оттфрида на месте происшествия, и рука злодея сразила бы меня. Вы знаете, что меня задержало в часовне, что спасло меня?

— Да, знаю!.. — еле слышно прошептала Люси.

Она ни на минуту не забывала пламенного признания Бруно. И именно это признание спасло ему жизнь.

— Я был на мостике как раз в тот момент, когда графа сбросили вниз, — продолжал Бруно свой рассказ, — но пришел слишком поздно, чтобы помешать убийству, зато достаточно рано, чтобы узнать в преступнике отца приора. Услышав мои шаги, он обратился в бегство; у меня не было времени догонять его, так как я надеялся, что еще можно будет спасти Оттфрида. Я быстро созвал ближайших жителей, и мы с большим трудом извлекли из пропасти тело графа. Помощь пришла слишком поздно, но все же нужно было попытаться сделать все, что было в наших силах.

На другой день я сообщил прелату о том, что видел. Для него, конечно, это не было тайной; я не сомневаюсь, что он прекрасно знал, кто должен был погибнуть. Он приказал мне молчать на том основании, что «мертвого все Равно не воскресишь»! В последний раз он связал меня обещанием беспрекословно подчиниться ему. Я молчал до тех пор, пока не узнал от вас, кого подозревают в убийстве графа Оттфрида.