— Вы правы, господин Гюнтер, но…
Франциска смущенно опустила голову, не окончив фразы.
— «Господин Гюнтер»! — повторил Бернгард. — Это означает, что вы не желаете, чтобы я вспомнил старое и называл вас Франциской?
— Я думаю, что так будет лучше для нас обоих! — пробормотала Рейх, подходя к окну и смотря в сад.
Бернгард молча вернулся на свое место и взял газету. Легкая тень набежала на его лицо, хотя оно, как всегда, оставалось спокойным.
Приход Люси прервал тягостное молчание. Молодая девушка, еще разгоряченная игрой с детьми, быстро бросила шляпу на стол и уселась в глубокое, удобное кресло.
— Ну что? Нашалилась вволю? — спросил Бернгард, пристально вглядываясь из-за газеты в лицо сестры.
— О, я играла с детьми только для того, чтобы доставить им удовольствие, — ответила Люси каким-то вялым, усталым голосом. — Кроме того, я знала, что у тебя какой-то серьезный разговор с моей милой наставницей, и думала, что, может быть, мое присутствие нежелательно.
— Верно! Ведь предметом нашего разговора была ты.
— Я?
— Прошу вас, господин Гюнтер! — воскликнула Франциска, подходя к столу.
— Я не понимаю, зачем нам путаться в догадках и предположениях, когда мы можем все узнать от самой Люси? — сказал Бернгард. — Моя сестрица непослушна, своенравна, но на ложь она не способна ни в коем случае. Подойди ко мне, Люси!
Девушка удивленно и недоверчиво переводила взор с брата на гувернантку.
— После вечера у барона Бранкова ты встречалась с молодым графом?
Вопрос Бернгарда смутил девушку своей неожиданностью. Она густо покраснела.
Гюнтер не ошибся: Люси не способна была сказать неправду.
— Да, один раз, на следующий день! — пробормотала она.
— Следовательно, это было тогда, когда ты отправилась одна в лес? — снова спросил Бернгард, бросая многозначительный взгляд на Франциску.
Гувернантка сердито отвернулась. По поведению Люси трудно было предположить, что она равнодушна к графу.
— Он опять говорил с тобой о любви? — продолжал допрашивать Гюнтер.
— Нет, — ответила Люси, которой допрос брата явно был неприятен. — Мы вообще лишь обменялись несколькими словами. Он предложил проводить меня.
— И ты согласилась?
Люси покраснела еще сильнее и коротко ответила:
— Я не пошла с ним; граф остался на том месте, где встретился со мной. Больше, Бернгард, не спрашивай меня ни о чем!.. Я все равно не скажу ни слова.
Девушка упрямо сжала губы, и Гюнтеру стало ясно, что она действительно не скажет больше ни слова.
— Ну хорошо; мне достаточно знать, что граф не провожал тебя и что ты больше с ним не виделась, — строго проговорил Бернгард. — Ведь ты больше не встречалась с ним?
— Нет! — резко выкрикнула Люси.
— Послушайте вы этого ребенка! — удивленно воскликнула Франциска. — Можно подумать, что говорит не молодая девушка, а ее брат!
Люси отвернулась; она боялась, как бы ее не спросили о другом… Ничего не подозревавшая гувернантка подлила еще масла в огонь.
— Отчего вы не хотите нам сказать, что произошло между вами и графом? — спросила она.
— О, Господи, что вы вечно мучаете меня с этим графом? — с таким неподдельным отчаянием воскликнула Люси, что Франциска с испугом бросилась к ней.
— Ну вот, опять слезы! — вполголоса пробормотала она и хотела обнять девушку, но та быстро вытерла глаза и уклонилась от объятий.
— Я вовсе не плачу, — ответила она с натянутой улыбкой. — Однако мне надо переодеться, ведь Бернгард едет в К. и хочет взять меня с собой. Он всегда так насмешливо пожимает плечами, когда я не готова в назначенное время, что сегодня я хочу поторопиться.
Люси вышла; Франциска озабоченно посмотрела ей вслед.
— Я уверена, что она уляжется теперь на кушетке и будет плакать, — проговорила она. — Ну что же, верите вы, наконец, что дитя несчастно, хотя не хочет сознаться в этом ни нам, ни себе?
Гюнтер задумчиво ходил взад и вперед по комнате.
— Да, вы правы, — ответил он, — я не думал, что дело так серьезно. По-видимому, это не мимолетное увлечение, не неудовлетворенное тщеславие, она на самом деле глубоко заинтересована графом. Странно в таком случае, что она не согласилась, чтобы он проводил ее. Я не ожидал, что Люси так свято выполнит мое приказание.
— Я тоже не ожидала этого, — откровенно созналась Франциска. — Люси обыкновенно поступает именно не так, как ей приказывают.
— Во всяком случае нужно положить конец этому роману, — твердо решил Бернгард. — Мне не хочется лично иметь дело с графом, поэтому я потребую письменно, чтобы он не смел показываться в пределах Добры. Его поведение по отношению к Люси дает мне право предъявить ему известные требования. Он никак не может объяснить простой случайностью свое появление в моих владениях!
— Да, да, напишите ему, — живо воскликнула Франциска. — Я могу продиктовать вам содержание письма. Граф прочтет нечто такое, чего он никогда еще не слышал в своей жизни.
Несмотря на тревожное чувство, охватившее его, Бернгард не мог удержаться от улыбки.
— Нет, на этот раз я думаю обойтись без диктовки, — ответил он. — Не беспокойтесь, письмо будет вполне убедительным, тон его — очень вежливым, но тем не менее крайне оскорбительным. У меня нет никаких оснований щадить графа. Позаботьтесь, однако, чтобы Люси была готова вовремя. Я надеюсь, что прогулка развлечет ее.
Через полчаса Люси сидела рядом с братом в коляске, направлявшейся в К. по прекрасной горной дороге. Только в одном месте, где начинался крутой подъем, путь был довольно тяжел. На верху горы дорога разделялась — одна спускалась вниз, к местечку К., а другая тянулась еще выше.
Хотя лошади Гюнтера были молоды и сильны, но и они с трудом взбирались по крутой горе. Бернгард приказал кучеру остановить экипаж и вышел с сестрой, чтобы лошадям было легче. Люси, ходившая по горам без всяких усилий, пошла вперед, а Бернгард следовал за ней на некотором расстоянии. Вдруг молодая девушка остановилась, застыв на месте.
— Что случилось? — спросил Гюнтер, поравнявшись с ней.
— Ничего! Я думаю, мы можем идти медленнее, — ответила Люси и, взяв брата под руку, прильнула к нему.
Тот только теперь заметил на повороте дороги еще один экипаж. Это была закрытая монастырская карета. Очевидно, ее пассажир, бенедиктинский монах, тоже предпочитал прогулку пешком, так как шел рядом с пустой каретой.
Гюнтер не любил встречаться с соседями монахами, но на сей раз сделал исключение. Едва взглянув на бенедиктинца, он ускорил шаги, чтобы догнать его.
— Не спеши так, Бернгард, — сказала Люси, — подождем, пусть монах проедет вперед.
— Почему? — удивленно возразил Гюнтер. — Это отец Бенедикт, разве ты его не знаешь? Впрочем, ты, вероятно, не видела его на вечере у барона Бранкова?
— Нет, видела, — ответила девушка тихим, прерывающимся голосом. — Я… я боюсь его, боюсь его глаз. Подождем, пока он уйдет.
— Не будь таким ребенком, Люси! — нетерпеливо проговорил Бернгард и увлек сестру вперед.
Через несколько минут они догнали молодого монаха, и Гюнтер, поклонившись первым, непринужденно обратился к нему:
— Вы тоже жалеете своих лошадей, ваше преподобие? Здесь действительно очень тяжелая дорога, бедным животным и так трудно взбираться, приходится для них жертвовать собой.
Молодой монах обернулся и остановился, как вкопанный. Дыхание остановилось у него в груди, густая краска залила лицо. Он молча ответил на поклон и глухим, прерывающимся голосом произнес:
— Да, я с большим удовольствием хожу пешком!
— Не могу сказать этого про себя, — заметил Бернгард, — но ничего не поделаешь, здесь, в горах, нельзя рассчитывать на такие удобные шоссейные дороги, как на равнине.
Гюнтер медленно продвигался вверх, и отец Бенедикт невольно шел рядом с ним — было бы неловко отстать, раз его карета уехала далеко вперед. Люси не выпускала руки брата; она не вмешивалась в разговор и ни разу не взглянула на монаха.
