В душе Зигварт все еще не мог смириться с причиненной ему несправедливостью. Кроме того, в Эберсгофене он был словно заживо погребен. Со времени своего студенчества он все время вел в Берлине активный образ жизни, теперь же засел в провинциальном захолустье со всем его мещанством, не интересовавшимся ничем, кроме сплетен и пересудов. Иногда ему казалось, что он должен стряхнуть с себя всех этих людишек и бежать далеко-далеко, пока сил хватит, но до сих пор еще выносил эту жизнь. Зигварт был не из тех, кто легко покоряется судьбе. Он готов был бороться с ней не на жизнь, а на смерть. Ему, как сильной натуре, это даже нравилось. Но сидеть и терпеливо ждать, пока — еще Бог весть когда — представится возможность вернуться к настоящей жизни, — вот что было для него пыткой.

Долго сидел он, погруженный в мрачные мысли, и поднял голову, только когда скрипнула калитка, выходящая в поле. У входа в сад появилась фигура, при виде которой архитектор был глубоко изумлен.

— Что это значит? — пробормотал он. — Самое высокопоставленное в Эберсгофене лицо собственной персоной! Придется вытерпеть этот визит.

Бургомистр Клаудиус был маленьким, довольно тучным господином, все существо которого говорило о довольстве и благоденствии, несмотря на все его старания придать себе глубокомысленный и значительный вид.

— Добрый вечер, господин архитектор, — заговорил он. — Я осматривал свои поля и завернул к вам. Как поживаете?

Зигварт не мог понять причины столь неожиданного визита, он и бургомистр не были в приятельских отношениях, так как строительство ратуши не раз давало повод к разного рода столкновениям. Но на этот раз Клаудиус казался настроенным очень мирно. Он уселся на предложенный ему стул и спросил:

— Вы сегодня рано ушли со стройки?

— Да, потому что сегодня суббота, а по субботам рабочий день на час короче.

— Очень жаль, вы кое-что пропустили, с экстренной почтой к нам приехал иностранец, мистер Вильям из Нью-Йорка.

— Как, вы уже знаете его имя? Уж не велели ли вы своей тайной полиции следить за этим янки с первого же его шага?

— Я беседовал с ним, он говорит по-немецки. Когда он подъехал, я пил свой послеобеденный кофе в «Солнце». Удивительный человек! Знаете ли, с чего он начал? Он прежде всего пошел к новой ратуше, осмотрел ее и покачал головой. Томас видел это.

— Чего только не видит и не слышит Томас! — с досадой проговорил архитектор. — Если на стройке кто-нибудь чихнет или обзовет другого дураком, он немедленно бежит и докладывает об этом. Великолепный образец полицейского!

— Томас только исполняет свои обязанности. Раз он служит в полиции, то обязан смотреть за порядком. Кроме того, я поручил ему внимательно наблюдать за приезжим. Как вы думаете, что понадобилось этому господину в Эберсгофене?

— Об этом вам следует спросить у него.

— Ну, я поостерегусь сделать это. У него такой солидный, даже надменный вид. Впрочем, все американцы таковы. Может быть, вы знаете его?

— Я? Как я могу знать этого иностранца, свалившегося в Эберсгофен Бог весть откуда, как снег на голову.

— Да, удивительно! А знаете, ведь он спрашивал, где вы живете.

Теперь архитектор понял причину неожиданного визита бургомистра, отличавшегося необычайным любопытством. Известие, что приезжий американец интересовался архитектором Зигвартом, поразило почтенных чиновников, и представитель городской власти решил лично расследовать это дело.

— В Берлине мне приходилось встречаться с американцами, — сказал Зигварт, — но этого имени я что-то не помню. Может быть, он только сошел на станции, а приехал в Равенсберг. Ведь графиня — американка из Нью-Йорка.

— Вероятно, так оно и есть! — воскликнул Клаудиус, которому эта мысль до сих пор не приходила в голову. — Равенсберги действительно вернулись в имение. Там теперь и старый граф, и молодой граф с женой, и целым придворным штатом. Хотя замок и большой, но в нем едва все разместились. Да, такие господа умеют жить! А ведь всем известно, каковы были их дела два года тому назад. Не женись тогда молодой граф на миллионерше, не избежать Равенсбергу участи Графенау. Красива, должно быть, молодая графиня, но зато горда и надменна. Впрочем, все Равенсберги кичились своим происхождением. У кого не было шестнадцати предков, тот для них не существовал. А теперь последний представитель старинного рода женился на мисс Морленд.

— Родословное дерево в наши дни не имеет большого значения, — заметил Зигварт, — сейчас властвует капитал. С одной стороны — миллион, а с другой — графская корона, это вполне современно.

В словах архитектора звучало с трудом скрываемое презрение. Но Клаудиус, видимо, находил подобный образ действий в порядке вещей и утвердительно кивнул головой.

— Да, многое на свете изменилось, — сказал он, собираясь с силами для новой тирады, но вдруг заметил вошедшего в сад незнакомца и чуть не подпрыгнул от изумления.

Незнакомец поклонился и спросил:

— Где я могу видеть господина Зигварта?

— Это я, — вставая, проговорил архитектор.

Больше он не успел ничего сказать, потому что Клаудиус бросился к пришедшему и рассыпался перед ним в любезностях.

— А, мистер Вильям! Я уже имел честь познакомиться с вами. Вы ищите нашего архитектора? Позвольте мне познакомить вас.

— Меня зовут Вильям, — обратился американец к Зигварту, не обращая внимания на бургомистра, но от него не так легко было отделаться.

— Я не понял ваших намерений. Если бы я только мог предположить, что вы желаете переговорить с господином Зигвартом…

— Да, и наедине, — решительно ответил Вильям.

— О, я не хочу вам мешать.

Бургомистр, однако, не двинулся с места, пока Зигварт не пригласил американца в свою комнату, извинившись перед Клаудиусом, который с мучительным любопытством посмотрел вслед уходившим, не решаясь следовать за ними после такого решительного отпора.

— Как много говорит этот господин! — заметил американец, входя в дом.

— К сожалению, это у него хроническое. Пожалуйста, направо, мистер Вильям.

Он ввел американца в свой мезонин, состоявший из двух комнат. Одна служила ему кабинетом и выходила окнами в сад. Это была большая, довольно низкая комната, обставленная старинной мебелью госпожи Герольд. Под одной стеной стоял большой диван со столом и стульями, у противоположной — два шкафа с книгами и папками с чертежами, а у окна — большой письменный и чертежный столы.

Американец сел на диван и внимательно огляделся.

— Мне кажется, в этом городе все очень любопытны, — заговорил он. — Или иностранцы здесь — большая редкость? До самого вашего дома за мной шел какой-то высокий человек с большой саблей. Вон он стоит у калитки сада, как часовой.

Поняв, в чем дело, Зигварт едва удержался от улыбки.

— Это был почетный караул, вся вооруженная власть Эберсгофена, наш полицейский Томас. Он всегда ходит с большой саблей, но еще никому не причинил ею зла.

— Здесь в этом нет никакой необходимости, — презрительно заметил американец. — Эберсгофен — такой маленький город.

— Да, с Нью-Йорком ему, разумеется, не сравниться, — с сердцем ответил архитектор, — но в нем есть, по крайней мере, одна достопримечательность, а именно новая ратуша.

— Я уже видел ее, — кивнул головой иностранец.

— И увидев, покачали головой. Позвольте выразить вам свое уважение, мистер Вильям, у вас глаз наметан.

— Значит, проект составлен не вами?

— Нет, я, к сожалению, не достоин этой чести. Проект сделан светилом архитектуры, тайным советником и так далее. Я только руковожу стройкой, но нельзя сказать, чтобы работа шла быстро, мы строим ратушу уже второй год. У нас все должно совершаться с толком и расстановкой. Сначала документы должны пройти бесчисленное количество инстанций, затем полдюжины писарей испишут себе в кровь пальцы. Каждый кирпич должен быть записан в смету, каждый рабочий подробно проинструктирован. Когда же, наконец, работа начата, то оказывается, что не хватает денег и надо их еще накопить. А тут еще вечные пересуды, сплетни, дрязги, от которых не избавишься, хоть из кожи вылезь!