И снова повторилось то, что преследовало ее теперь и днем и ночью. Сначала это были вспышки отрывочных воспоминаний, которые постепенно становились связными, пока не превратились в цельную и очень живую картину.
«А, это ты, Полли!»
Она явилась самоуверенная, небрежная, вся – воплощение молодого нахальства.
«Где Тристан?»
На ней были джинсы и майка-безрукавка с какой-то идиотской надписью; сквозь пройму безрукавки виднелся изгиб ее груди. Бесстыжая!
«Я хотела повидаться с ним… О, извини! Я помешала тебе работать?»
Но то были лишь слова. Она не сделала ни шагу к двери и уходить собиралась только тогда, когда заблагорассудится.
«Мне нужно ему кое-что сообщить».
По своему обыкновению она остановилась у мольберта, глядя на картину Полли, уничтожая ее работу одним своим холодным молчанием. Как будто она что-то понимала в этом… Как будто вообще могла хоть в чем-то разбираться!
«Совершенно вылетело из головы, что он собирался уехать на уик-энд».
Ложь!
Она уселась на низенький табурет. Это был табурет для дойки коров, который они нашли в доме, когда купили его. «Мой стульчик» – так она называла его. Она сидела спиной к мольберту и пялилась в окно с безразличным видом. Ее волосы отливали золотом, спиралью расходясь от макушки, взлохмаченные, вьющиеся, блестящие.
«Я беременна, Полли».
Вот так она вошла и воцарилась, чувствуя себя здесь как дома.
«Я подумала, что он должен знать, да и ты тоже. Я пока еще не решила, как мне следует поступить…»
Это было как мишень с золотым «яблочком».
Кровь медленно проступила сквозь золото – очень медленно. И падала она целую вечность.
– Не понимаю, почему вы так стараетесь убедить меня, что были здесь, когда Хильда подверглась нападению?
Взор Иннеса был обращен куда-то в сторону стоявших в отдалении сосен.
– Я всего лишь стараюсь рассказать вам правду, как я ее помню.
– Вовсе нет!
– Простите, что вы сказали? – Банальнейшая реакция; вопрос вырвался у него машинально.
– Вы лжете. Вы не встречались с Хильдой в субботу. Вы уже уехали, когда она заглянула сюда по дороге домой.
Иннес медленно повернулся, чтобы посмотреть на Уайклиффа.
– И какой же мне смысл вас обманывать?
– Вероятно, вы кого-то выгораживаете.
Прежде чем Иннес смог что-нибудь на это ответить, до них донесся грохот и сдавленный крик. Иннес мгновенно вскочил и бросился вон из комнаты. Уайклифф следовал по пятам. В конце короткого коридора Иннес рывком распахнул дверь, и Уайклифф увидел синий кафель пола в коврах, кресло-каталку, опрокинутую на бок, и вывалившуюся из кресла Полли, скрюченную на полу, одной рукой цепко сжимавшую угол оранжевого ковра.
– Я с самого начала знал, что кресло неустойчивое, – бормотал Иннес. – Еще когда его только изготовили. Я предупреждал ее…
Они подняли женщину с пола – невесомая ноша, – по коридору отнесли в спальню и уложили в постель. Глаза ее оставались все время широко открытыми, она следила за каждым их движением, но ничего не говорила.
Иннес сюсюкал над ней, задавал какие-то вопросы, но ответов на них не получал.
– Я вызову врача, – сказал Уайклифф. Иннес посмотрел на него, но промолчал.
Окна спальни выходили на лужайку перед бунгало. Уайклифф подошел к одному из них, и ему стала видна машина с дожидавшейся его Люси Лэйн. Понадобилось лишь несколько секунд, чтобы она заметила его в окне и поспешила на приглашающий жест.
Уайклифф говорил с ней, понизив голос.
– Она вывалилась из инвалидного кресла. Побудь с ней и записывай все, что она скажет. И ни при каких обстоятельствах не оставляй Иннеса с ней наедине.
Сам он направился к машине и по рации связался с штабом расследования.
– Нужно, чтобы доктор Хоскинг срочно приехал в дом Иннесов. Если он на выезде, найдите его и пошлите сюда. Сержанту Фоксу передайте, что он может здесь приступать. Еще пришлите мне женщину-констебля, чтобы годилась на роль сиделки, и двоих патрульных.
Потом он сидел в машине, ждал и предавался невеселым размышлениям.
Эта девушка…
Прошло четыре дня с тех пор, как он впервые услышал о Хильде Клемо, и все это время ему редко удавалось полностью избавиться от мыслей о ней. Он знал теперь, кто нанес удар, ставший для нее смертельным, и, как ему казалось, ясно представлял себе, при каких обстоятельствах это случилось. И все-таки кто же на самом деле убил Хильду Клемо? Ее смерть оказалась завершающим этапом игры, которую затеяла она сама. «Временами она бывает очень жестокой», – отозвалась о ней одна из учительниц, а сестра Элис сказала, что она относится к людям как «к подопытным белым мышам каким-нибудь…». Замечание про белых мышей показалось ему точным. Вы подвешиваете для них маленькие колечки, устраиваете лесенки, чтобы лазить, колеса, чтобы в них бегать, качели всевозможные, а потом садитесь и наблюдаете за их поведением. Это не жестокость, а экспериментаторство, и никаких эмоций, кроме положительных. Но ведь люди не мыши, с ними такие опыты могут закончиться плачевно.
Он услышал приближающиеся автомобили раньше, чем они появились в начале проселка, подпрыгивая на ухабах, – микроавтобус группы экспертов-криминалистов и легковушка без полицейской маркировки. Они остановились на услышанной гравием площадке перед бунгало, где теперь стало тесно. Первым вышел из микроавтобуса Фокс, за ним – его помощник, а из машины – констебль следственного отдела Поттер, дама в полицейском мундире и двое патрульных.
Фокс направился к Уайклиффу.
– Распорядись, чтобы они снова расселись по машинам и ждали. Потом возвращайся ко мне.
Когда Фокс уселся на соседнее сиденье, Уайклифф кратко обрисовал ему положение.
– По всей видимости, преступление было совершено в мастерской. Фрэнке считает, что кровотечение из раны на голове было очень обильным. Пол там кафельный, накрыт коврами. Оттуда и начинайте. Если бензидиновый анализ выйдет положительным, попробуйте определить площадь загрязнения. Потом уступите место медикам. Доктор Друри прибудет сюда позже днем. Кроме того, необходимо хорошенько обыскать здесь все вокруг.
– Что конкретно мы ищем, сэр?
– Нужно определить, где, если не в самой мастерской, четыре дня прятали труп. Хорошо бы найти одежду девушки, орудие преступления – небольшой молоток, который обычно держали в мастерской, – ну и вообще любые другие следы преступления в доме и вокруг него. Приступайте сейчас же. Патрульных расставим так: один у въезда, второй – у входной двери. И чтобы никаких журналистов.
В этот момент появился рыжеволосый доктор Хоскинг. Он приехал в битом «форде эскорте», который громко тарахтел и выглядел так, словно давно уже двигался только благодаря силе воли своего владельца.
– Ну, что тут у вас стряслось?
– Миссис Иннес перевернулась вместе со своим креслом.
– Она сильно поранилась?
– Боли она, кажется, не испытывает и находится о сознании, однако либо не может, либо не желает разговаривать.
– Что значит, не желает? У нее есть на это причины?
– Возможно, это потому, что она взята нами под непрерывное наблюдение.
Маленький доктор при этом замер на месте – они как раз оказались под навесом, укрывавшим крыльцо, – и поднял на Уайклиффа изумленный взгляд.
– Вот, значит, как дело обернулось! Хорошо, что вы хотите от меня?
– Прежде всего, она должна получить необходимую медицинскую помощь. В больнице, если понадобится.
– А потом?
– Потом вы скажете мне, когда ее можно будет допросить.
– Хорошо! Где она?
К удивлению Уайклиффа, Иннес не остался с женой во время осмотра, а вышел к нему в коридор. Настроен он был нервно-раздражительно.
– Я хочу знать, что здесь происходит!
Они перебрались в его кабинет, где Иннес сразу всей тяжестью рухнул в кресло, словно ноги больше не держали его. Лицо его сделалось серым, уголок рта дергался в тике. Уайклифф остался стоять, как бы подчеркивая перемену в их отношениях.