Спорна поговорили вообще. Что слышно на свете? Когда война с Турцией? Чего хотят бунтовщики, которые бросают бомбы, готовы убить царя и подбивают к забастовкам на железных дорогах? Что делается в Палестине? Кто эти безбожники, которые вздумали осушать там болота и устраивать колонии? Яша объяснял. В Варшаве он просматривал все газеты, даже «Израелита». Читал и древнееврейскую, хотя понимал не всё. Пока в Песках жили сегодняшним днем, в мире делались дела. Пруссия стала могучей державой. Французы прикарманивали целые куски Африки, где живут черные люди. В Англии строили корабли, за двенадцать дней доплывавшие через океан до Америки, а в Америке поезда ходили над крышами, и еще там поставили тридцатиэтажный дом. Даже Варшава с каждым годом росла и менялась в лучшую сторону. Всюду сдирали деревянные тротуары и устраивали канализацию; еврейские дети завели моду учиться в русских гимназиях или ездить за образованием в заграничные университеты…

Воры слушали и чесали в затылках. Женщины раскраснелись и переглядывались. Яша между тем рассказал об американской шайке «Черная Рука». Тамошние ловкачи посылали какому-нибудь миллионеру письмо: «Пришлите, будьте так добры, столько-то долларов, нет — пуля в лоб» — и знак черной руки. И пусть миллионера охраняет даже тысяча человек, если не присылал, он — покойник…

Высокер заметил:

— Такое можно устроит и у нас тоже.

— А кому напишем — водовозу Трайтлу?

Воры захохотали и раскурили потухшие папироски.

Наконец Кривой Мехл не утерпел:

— Яша, у меня замок.

Яша подмигнул:

— Можно догадаться! Показывай свой подарок.

Мехл медленно распаковал сверток, и все увидели громадный замок со множеством защелок и штифтов. Яша сразу повеселел. Сведя глаза к носу, он в комическом замешательстве и с притворным ужасом, что обычно вызывало смех как в корчме среди крестьян, так и в варшавском летнем театрике «Альгамбра», воззрился на замок. Вмиг преобразившись, он покашливал, крутил носом, даже один раз искусно шевельнул ушами. Женщины захихикали:

— Где такое делают?

— Лучше покажи, что ты умеешь, — строго сказал Кривой Мехл.

— Даже Господу Богу это не отомкнуть, — стал дурачиться Яша. — Оно, как говорится, на века. Но если вы завяжете мне глаза, я его расковыряю. Ставлю десять против одного.

— Договорились.

— Хошь не хошь, а рупь положь. — крикнул Хаим-Лейб.

— Не надо. Я поверю и так.

— Дети, завяжите мне глаза, — повторил Яша, — но чтобы я ничего не видел.

— Давай я фартуком, — сказала Маленькая Малка, женщина с рыжими, перехваченными платком на затылке волосами, муж которой отбывал приговор в яновской тюрьме. Она сняла фартук, встала за Яшиной спиной и, щекоча пальцем у него за ухом, стала завязывать гостю глаза. Яша между тем сидел молча.

«Что они туда всобачили?» — соображал он. Всегда уверенный в себе, он тем не менее предполагал возможность поражения. Когда-то некий слесарь подсунул Яше замок, который ни один ключ и ни одна отмычка не брали — внутри все было спаяно. Малка с силой, неожиданной для ее маленьких рук, туго затянула сложенный в несколько раз рипсовый фартук, но, как всегда, между глазом и спинкой носа осталась щелка, через которую все было видно. Однако подглядывать Яше не требовалось. Он достал из кармана обрезок толстой заточенной проволоки, служивший ему отмычкой к любому замку, и сперва показал ее присутствующим. Затем приступил к делу. Сначала, словно доктор, который, прежде чем приложить трубку к груди больного, простукивает его, ощупал замок снаружи. Затем занялся отверстием для ключа — сунул туда проволоку и стал шевелить ею, чтобы поглубже вошла и достала куда надо. Какое-то время он к механизму прилаживался и потому возился. Собственные способности Яшу поражали. Проволока открывала все секреты и каверзы, устроенные в замке люблинскими хитрецами. Поначалу казавшийся непобедимым, замок был на удивление прост, точь-в-точь загадки учеников в хедере. Угадал одну — угадаешь все. Яша мог отомкнуть его сразу, но, не желая выставлять на посмешище Кривого Мехла, принялся ломать комедию:

— Да-а, не шутка! Что они туда насовали? Зубцы и заклепки, заклепки и зубцы… Ну, машинерия!..

Он хмыкал, шевелил отмычкой и пожимал плечами, как бы желая сказать: «Ума не приложу, что тут можно придумать!..» Стало так тихо, что сделалось слышно, как Хаим-Лейб сопит сломанным и забитым полипами носом. Женщины тихонько перешептывались и фыркали, а Яша произнес то, что всегда говорил на многочисленных своих выступлениях:

— Зам о к как женщина. Рано или поздно сдается.

Гостьи засмеялись.

— Не все такие.

— Надо иметь терпение.

— Ты нам зубы не заговаривай, — крикнул Кривой Мехл запальчиво.

— А ты не погоняй. Сам ковырялся полгода, всадил в этот калач маму с папой, а я, между прочим, не пророк Моисей.

— Не получается, да?

— Получится! Не беспокойся… Просто надо нажать на пупок…

И дужка сразу же отскочила. Поднялся гвалт, хохот, а кое-кто захлопал даже в ладоши.

— Малка, сними с меня что завязала, — сказал Яша, и Малка вздрагивающими пальцами размотала фартук.

Замок лежал на столе, тихий и посрамленный. Глаза всех смеялись, и только единственное око Кривого Мехла глядело строго и хмуро.

— Чтоб я так не был Мехл, если ты не колдун!..

— Ну?! Обученный черной магии в Вавилоне! Могу тебя и Малку превратить в кроликов.

— Меня зачем? Моему мужу нужна жена, не кролик!..

— Через решетку к нему проскочишь…

Яше вдруг стало стыдно, что он теряет время с этой публикой. Знала бы Эмилия, с кем он тут якшается! Она считала его мастером, художником Божьей милостью. Они беседовали о религии, философии, бессмертии души. Яша цитировал премудрости Талмуда, рассуждал о Копернике, Галилее — а сейчас рассиживает с песковским ворьем. Но таков он был. Смотря по обстоятельствам, в момент преображался. В нем уживались разные повадки. Он был верующий и неверующий, хороший и плохой, искренний и притворщик. Умудрялся любить сразу нескольких женщин. Собираясь креститься, он тем не менее, подобрав на улице страничку святой книги, бережно ее целовал… Другие все равно что ключи — каждый от своего замка, и только он мог отомкнуть любую душу…

— Держи свой целкач! — Кривой Мехл достал из бездонного кошеля серебряный рубль. Яша сперва решил было не брать, но сейчас, когда хевра в упадке, это бы смертельно оскорбило Мехла. Тут имели свой гонор и за обиду могли пырнуть ножом. Яша взял целковый, подкинул на ладони:

— Легкий заработок.

— Мы должны целовать каждый твой палец, — сказал Кривой Мехл тяжелым басом. Казалось, голос шел из его брюха.

— Это дар Божий, — заявила Маленькая Малка.

Глаза Зевтл победно блестели, щеки пылали, губы слали Яше поцелуи и обещали несказанные нежности. Яша знал — здесь в него влюблены все: и мужчины, и женщины. Для песковских обитателей он был светом в окошке. Лицо Хаима-Лейба желтело, точно латунь самовара, поставленного Зевтл на стол.

— Если бы ты прибился к нам, ты имел бы весь мир.

— А как с восьмой заповедью?

— Он думает — он праведник! — выбросил Бейриш Высокер кучу слов. — Все воруют! Что, по-твоему, делает Пруссия? Сперва отхватила кусок Франции, а теперь хочет, чтобы та заплатила ей еще миллиард марок. Она держит Францию за горло. Это — не воровство?

— Война есть война, — заметил Хаим-Лейб.

— Кто может, хапает. Маленького ударят, большому подарят — иначе не бывает. Как насчет карт, а?

— Желаешь сыграть? — улыбнулся Яша.

— Ты привез нам из Варшавы новый фокус? — не унимался Высокер. — Так покажи!

— Здесь что — театр?

Яша взял у него колоду и стал быстро тасовать. Карты прыгали, как рыба в неводе. В какой-то момент Яша провел рукой над столом, и они улеглись вереницей, точь-в-точь гармоника…

Хорошо было снова ехать в повозке с Магдой. Лето входило в свои права. Поля золотели, созревали сообразно поре плоды. Земля источала пьянящие, дремотные, переполняющие душу радостью запахи… «Господи Боже, Ты — фокусник, не я, — думал Яша. — Ты выколдовываешь из горсти черного праха растения, цветы, краски!.. Но как такое получается? Откуда жито знает, как завязать зерна, и откуда пшеничным колосьям ведомо, как уродить свои? Нет, они этого знать не могут. Они не ведают, что творят. Но ведь есть же ведающий?»