— Ребята из школы… — Он говорил, что встречался с ними. — Новые друзья. Так, гуляем.

Он был беспокойным и раздражительным, но с чего бы ему было вести себя иначе?

У каждого из них было по дню рождения. Два дня рождения. Два Рождества. Джеймс каждый раз звонил оттуда, где был в тот момент, в тюрьме он пробыл недолго. Приговор, по крайней мере его юридическую часть, вряд ли можно было назвать суровым, хотя он, похоже, считал, что потеря семьи — это слишком. На второй год и Джейми, и Аликс встречались с ним. Джейми вернулся злой, Аликс — грустная. Если одному из родителей ни в коем случае нельзя дурно отзываться о другом, то Айле было сложно найти слова, но она попыталась.

— Он вас любит, поймите. Это навсегда.

Она не была уверена, что это правда. Разве можно говорить с уверенностью о таком, как Джеймс? Она сказала:

— Все делают глупости, просто некоторые глупости хуже других. И потом, люди меняются, люди учатся.

Она, вот, выучила многое, хотя и не самым благостным путем.

— Ты бы с ним стала встречаться? — спросил Джейми.

— Господи, нет, конечно, но с вами по-другому, он же ваш отец.

Джейми отвернулся.

— Спасибо, что напомнила.

Ему было семнадцать, трудный возраст, хотя в его случае трудности были скрыты от глаз, он был непрозрачен, и она не могла ничего рассмотреть, хотя иногда, как сквозь толстую стеклянную стену, видела его тень, его очертания.

— Не понимаю, — сказала она Мэдилейн, — что из этого можно списать на возраст, а о чем на самом деле стоит беспокоиться. Да и что я могу сделать в любом случае, если он почти не разговаривает со мной; и он уже почти взрослый, он должен быть сам себе хозяин. Что бы это ни значило.

Он все меньше и меньше походил на сверкающего маленького Джейми, ее прежнего, знакомого мальчика.

— Я тоже не знаю. С тобой в этом возрасте тоже было непросто.

Да? Айла не помнила себя трудным подростком. Это вселяло определенные надежды.

— Я и подумать не могла, — сказала Мэдилейн позже. — Мне ни разу в голову не пришло, что все это куда серьезнее, чем казалось. Трудный мальчик, это да, но ничего особенного, учитывая все обстоятельства. Мне так жаль.

Джейми повезло хотя бы в том, что появился Лайл. В ту жуткую ночь, когда Аликс застала Джейми со шприцем в ванной и Лайл нашел клинику и увез Джейми в ночь, чтобы ему помогли, хотя в тот раз и ненадолго, каким благословением был Лайл.

Если есть страшные, непредсказуемые неожиданности, если молнии ударяют в невинные гостиные, то и чудеса тоже случаются. Спасение, искупление, как бы это ни называлось, приходит тогда, когда не ждешь. Айла и Лайл столкнулись, в буквальном смысле столкнулись друг с другом во вращающихся дверях ресторана в центре города. Штамп, знакомство из глупого фильма, когда он, обернувшись, машет кому-то за столиком, а она, опустив голову, шарит в сумочке в поисках ключей от машины, и оба они только что пообедали врозь, каждый со своим клиентом, обсуждая каждый свои дела. Что бы она делала, как бы все вышло, если бы этого не случилось?

Например, не лежала бы сейчас в параличе.

— Ох, простите. — И он подхватил ее под локоть, помогая удержать равновесие, в чем не было необходимости.

Она в это время тоже говорила ему:

— Извините.

Они оба улыбнулись, рассмеялись. Через два года после Джеймса, беспомощно волнуясь из-за Джейми и его неясных, но явных проблем, по-идиотски не замечая опасности, нависшей над Аликс, все еще заставляя себя думать только о работе, Айла не слишком охотно смеялась. Она улыбалась скорее от эстетического наслаждения: похож на бродягу-охотника, кости проступают сквозь кожу, глаза глубоко посажены. Не то чтобы красив, но выглядит как человек, у которого настоящая жизнь. Шел довольно сильный дождь, а у них обоих не было ни зонта, ни плаща. Лайл сказал:

— Хотите, переждем это в баре?

И она сказала:

— Хорошо. Только позвоню одному человеку.

И остаток дня прошел в баре.

О личном они не говорили. Он рассказывал о судебных делах, а она благодарила Бога, что он не специализируется по серьезным и тяжким преступлениям, вроде сексуального насилия над служащими. Она болтала о рекламных слоганах и о том, как можно выдвинуть на рынок, скажем, новую марку детских подгузников.

— Рынок довольно-таки насыщенный, — сказала она, и ему это показалось неожиданно смешным.

— Бы бы могли это использовать, — сказал он, — занятная получилась бы кампания.

И она подумала, что да, можно, и записала это, и действительно использовала и эту, и другие легкомысленные фразы, и за ту кампанию они с Мартином в конце концов получили приз — за глумливый, ернический подход к подгузникам.

— Наверное, это весело, — сказал Лайл, — когда можно играть словами. Мне это не удается. В суде игривость не приветствуется.

Она это знала, но не собиралась объяснять откуда.

Когда дождь кончился, они оба посмотрели на часы. Выйдя из бара, пожали друг другу руки. Айла внезапно поняла, что уходит куда более бодрой походкой, чем обычно. «Славно получилось», — подумала она.

Через пару дней он позвонил ей на работу.

— Я знаю, дождя нет, но я все пытался придумать другую причину, по которой вы могли бы захотеть еще со мной выпить, но не нашел никакой подходящей, кроме той, что мне этого хочется, а вам?

На этот раз они говорили о детях, о его куда больше, чем о ее. Подростки, дочь и сын, трудный возраст — больше ей в тот момент нечего было рассказать о Джейми и Аликс. Лайл с удовольствием рассказывал о Уильяме и Роберте, которые были на несколько лет старше ее детей и оба уже учились в университете. Ну надо же, подумала она довольно-таки желчно.

Разумеется, они не говорили о браке, о своих браках. Не более чем его: «Вдовец», — ее: «В разводе», — его «Сэнди», ее «Джеймс», его «рак», ее неопределенный жест без слов.

Они пару раз сходили в кино, потом выпили вместе, обсуждая сюжеты и персонажей. Она не видела причины приглашать его в свой дом, в половину дома, которую снимала. Было даже приятно, что все, связанное с ним, касается только ее: нечто для себя, не имеющее к ее реальной жизни отношения и не влияющее на нее так же, как реальная жизнь не имела отношения к нему и не влияла на него. Он сказал:

— А ты не любишь о себе рассказывать, да? — но ответа, похоже, не ждал и объяснений тоже. С ним было легко, он просто наблюдал, но не судил.

Они пили за его победы в суде. Когда он выиграл дело, защищая фармацевтическую компанию и ее служащих, которых обвиняли в том, что они намеренно разрешили поставки заведомо просроченных лекарств за рубеж и получили от этого прибыль, она немного растерялась. Она и сама могла запоминающимися фразами и минутными рекламными роликами сбить с толку кого угодно, но все-таки ей хотелось думать, что Лайлом можно восхищаться, что знакомству с ним можно радоваться.

— За какое дело ты бы не взялся? — спросила она. — Кого бы не стал защищать?

Предполагалось, что рамки существуют, вопрос был в том, где они.

— Гитлера, — усмехнулся он, уходя от ответа. — А ты?

— Сталина. Пол Пота.

— Ну что ж, — сказал он, поднимая стакан, — по крайней мере мы знаем, что у нас есть принципы. — И возможно, превратил все в шутку.

Когда они уже несколько недель обедали вместе, ходили в кино, выпивали и беседовали, он сказал:

— Знаешь, я хочу тебе показать, как я живу. По-моему, тебе там понравится. Может, съездим на выходные, погуляешь, выпьешь-закусишь и поглядишь на что-нибудь славное, не из бетона?

Почему бы и нет? Она подумала, что он привлекателен, умен, мил — хорошая компания. Еще она подумала, что если это не слишком помешает ходу ее жизни, она была бы совсем не против увидеть его бедра, дотронуться до его ребер. Все складывается постепенно. Доверие и даже любовь не всегда связаны с влечением.

— Если мы, по-твоему, останемся после этого друзьями, — сказала она, — то да, я не против.

Несколько загадочно, так ей показалось. Откуда он мог знать, что она имела в виду? Он засмеялся и сказал: