На этот раз судья настоящий, в черной мантии и все такое. Когда он входит, все встают, а потом опять садятся, он осматривает зал, бросает взгляд на Родди и остальных, но ни на ком не задерживается. Возможно, для него это просто еще один рабочий день. Как отец Родди, встает каждое утро, может, это просто работа, которую нужно делать, потому что у него есть какие-то обязанности, ему о ком-то нужно заботиться. В любом случае, непохоже, что его интересуют те, кто собрался в этом зале, хотя сложно увидеть доброту или жестокость в таком толстом лице и небольшом количестве седых волос. Главное — это все равно черная мантия. Очень серьезно выглядит.

Когда объявляют дело Родди, это как выход на сцену. Его одного ведут с боковой скамьи на стул рядом с Эдом Конрадом, за одним из столов перед судьей. За другим большим столом сидит какая-то женщина и один из полицейских, которые его взяли. Тот, что побольше и постарше; он был добрее, хотя он явно не на стороне Родди.

А Родди опять делает то, что ему и во сне не могло присниться: встает рядом с Эдом Конрадом и признает себя виновным в вооруженном ограблении. Он слышит свой голос:

«Виновен», — когда судья велит ему говорить. Эд Конрад сказал, что в суде надо говорить внятно, так он и делает, и слово «виновен» отдается и разносится по всему залу, как будто он этим гордится.

Все очень плохо. Женщина, адвокат противной стороны, та, которая сидит с полицейским за другим столом, рассказывает, как все было. Потом вступаст полицейский, излагает все факты, включая то, что рассказал им сам Родди, а это значит все, кроме Майка.

Еще полицейский зачитывает заявления других людей: мужа той женщины, про то, как он сидел в грузовике снаружи, услышал выстрел, вбежал внутрь и увидел Родди. И как Родди вырвало, тоже увидел, как он отдал ружье Майку и убежал. Так стыдно это слушать: что вырвало и что сбежал.

— На сегодняшний день нам не удалось доказать, что у обвиняемого были сообщники.

На то, чтобы расшифровать это предложение, уходит какое-то время. Это значит, догадывается Родди, что они пытались еще кого-то привлечь, Майка, и не смогли, но на этом дело не закончится. Майк может по-прежнему прятаться. Может, поэтому его здесь и нет. Даже так.

Эд Конрад склоняется к нему с приветливым лицом, как будто собирается что-то спросить у своего клиента, и шипит:

— Сядь прямо. Руки положи на колени. И убери с лица это выражение.

Если он о том, чтобы Родди перестал щуриться, то это невозможно. И так плохо, что все знают, как его вырвало. Будет только хуже, если он заплачет.

Полицейский говорит:

— Пострадавшая все еще в больнице, прогноз относительно ее полного или частичного выздоровлении пока туманен.

Это значит, что Родди не единственный, кто не до конца понимает, что натворил. Так странно, что есть эта женщина, которую он при встрече, наверное, и не узнает, если только она не будет в том же синем костюме, и они внезапно совершенно изменили друг другу жизнь. Родди мотает головой, потому что она никак не прояснится. Эд Конрад откашливается, ерзает на стуле и хмурится.

Полицейский рассказывает про Дорин: что она уехала на несколько дней к сестре; что преступники, наверное, думали, что она сделает, как в прошлом году, то есть велит оставлять всю выручку в кафе до своего возвращения, только на этот раз она передумала. Полицейский говорит:

— Выбор времени преступления говорит об умысле и осведомленности. Преступление было нацелено именно на «Кафе Голди», это не случайный выбор.

Эд Конрад возражает. Он говорит, что это бездоказательное предположение, а не один из фактов, имеющих отношение к делу, которые должен излагать офицер. Судья соглашается. Эд сам себе кивает, как будто сделал что-то умное.

Когда приходит его очередь задавать вопросы, все, что делает Эд Конрад, это заводит речь о том, как отец Родди хранит ружье и патроны.

— Моему клиенту, в конце концов, всего семнадцать, — говорит он. — Окружающие его взрослые должны быть ответственнее и защищать его, если потребуется, даже от него самого.

— Это вопрос? — спрашивает судья.

— Это? — говорит Эд. — Нет. — И садится.

Если бы это не касалось самого Родди, было бы смешно. А Эд Конрад все-таки крут. Если учесть, кто ему платит, это сильно: предположить, что отец Родди тоже кое в чем виноват. Или что он дурак. По-любому.

На этом почти все заканчивается, только адвокаты, та, что против Родди, и Эд Конрад, подводят итог. Та, что против него, заводит речь про умышленное преступление, подростковое насилие, жестокость, безответственное поведение, невинную жертву, необходимость сурового наказания в назидание другим. Родди все это кажется общими фразами; как будто это не совсем о нем.

Эд Конрад ведет себя совсем по-другому. Для начала он медленно и тихо говорит о матери Родди, но что он может о ней знать? Он рассказывает о мальчике, которого выдернули из привычной обстановки и окружения из-за семейной трагедии. Трудолюбивая семья, тяжелое положение, любящие бабушка и отец, старающиеся изо всех сил; у того, кого так поддерживают, есть будущее. Беспечный, неразумный, трагический поступок, говорит он, совершенный мальчиком, в котором есть хорошие задатки, которые окончательно погубит суровое наказание.

— Он совершил ужасный поступок, — говорит Эд Конрад. — Но он не ужасный человек. Лишь однажды он пошел против своей натуры, и это не должно погубить такой потенциал.

Что, по его мнению, он знает о натуре Родди? У Родди нет четкого представления о себе самом. И о потенциале тоже. Он вообще не хочет думать об этом слове. Оно означает будущее, которого не будет. Что он мог бы сделать, что могло бы получиться, если бы у него получилось.

Но вот чего Эду Конраду не надо было делать, так это заговаривать о матери Родди. Если бы он знал, что адвокат начнет переходить на личности, он бы ему сразу сказал, чтобы он ее не трогал. У нее и так хватало неприятностей, чтобы сюда еще и ее приплетать. Вроде как обвинять, хотя Эд Конрад прямо этого не говорит.

«Мама была хорошая, с ней было весело, я ее любил».

Ему хочется встать, прервать Эда Конрада и сказать это вслух. Он с ненавистью смотрит на Эда Конрада, сузив глаза. Эд Конрад в ответ хмурится, предупреждая.

Судья говорит:

— Назначаю оглашение приговора через неделю, в десять утра, в этом зале.

Эд Конрад думал, будет пара недель, но судья, наверное, считает, что думать особо не о чем. Может, он приговорил Родди уже сейчас, просто это было бы слишком быстро.

— Сейчас я заслушаю заявление потерпевшей стороны и заявление обвиняемого, если он пожелает сделать таковое. — Голос у судьи утомленный. Как будто все, что тут могут сказать, он уже слышал. Может, и слышал. Всем это уже не в новинку, кроме Родди.

Он слышит, как вздыхает Эд Конрад, и видит высокого дядьку в костюме, не как у отца, пошикарнее, темно-серая тройка, а не черный пиджак с брюками, он выходит из-за спины Родди вперед. Непохоже, что он расстроен или нервничает, но вид у него очень серьезный. Он выглядит знакомым, по крайней мере его фигура: последний раз она была видна в дверях «Кафе Голди». Судья говорит:

— Пожалуйста, назовите себя суду.

И он говорит, как его зовут и где живет. Что он — муж. И еще юрист. Произносит какое-то длинное название фирмы, там много имен, и одно из них — его собственное. Выглядит он уж точно умнее и дороже, чем Эд Конрад.

— Я буду краток, — говорит он, — поскольку не считаю, что этот молодой человек, — кивнув в сторону Родди, но не взглянув на него, — достоин того, чтобы тратить на него время суда. Моя жена, однако, заслуживает внимания.

Это обидно, хотя ясно, что у него есть все основания быть резким.

— Я просто хочу немного рассказать вам о ней, чтобы вы поняли, что за человек пострадал в результате всего этого, пострадал не по своей вине и не из-за своих действий.

Что говорить, так и есть. Она ничего не сделала, просто появилась не в тот момент.