Свои агрессивные замыслы англо-американские творцы Атлантического пакта пытаются «оправдать» умышленно созданным мифом об опасности советской агрессии. Как журналист, около восьми лет проведший в Советском Союзе, я считаю своим долгом перед родиной противопоставить злобным измышлениям поджигателей войны мои собственные наблюдения. Английский народ должен знать правду о тех в Англии, кто предает дело мира и интересы народа моей страны.

Я попал впервые в страны Восточной Европы в качестве иностранного корреспондента в мае 1934 года.

Даже столь неопытному наблюдателю, как я, не мог не броситься в глаза резкий контраст между богатством и нищетой в этих странах.

Когда я теперь вспоминаю свое довоенное пребывание в этих местах, бывших ареной ожесточенных раздоров, передо мной вновь возникают эти яркие картины контраста. Ошеломляющая роскошь будапештских купален Геллерта встает рядом с одетыми в лохмотья жителями городских окраин; семейное торжество в богатом имении близ Тиссы вспоминается мне всегда одновременно с убогими жилищами безземельных крестьян. Я помню всю пышность Эстергомского собора, резиденции венгерских кардиналов на высоком берегу Дуная, и помню пощечину, которой мой гостеприимный хозяин, папский камергер, наградил слугу, уронившего вилку.

Мне вспоминается Венгрия, изобилующая продовольствием, и Венгрия голодающая; Чехословакия, экспортирующая во все концы света товары широкого потребления, и полтора миллиона безработных чехов. Мне вспоминается прелестная усадьба, с цветущим садом, где жили английские управляющие Трепчанских рудников в Сербии, и изможденные лица измученных малярией рабочих, только что кончивших смену. Я помню вызывающую роскошь и безумную расточительность и помню дух угрюмого недовольства, которым, казалось, был пропитан самый воздух в рабочих кварталах Уйпешта, Панкраца и Винер-Нейштадта.

Правительства юго-восточных европейских государств, превращенных под англо-французским влиянием в форпосты против большевизма, продолжали держаться весьма холодно по отношению к Советскому Союзу, даже когда всем уже стало ясно, что нельзя рассчитывать на помощь ни Франции, ни Англии. Когда наиболее трезвые государственные деятели, видя растущую германскую опасность, встали на путь переговоров с Москвой, господствующий класс делал все возможное, чтобы сорвать эти переговоры. Применялись всякие меры, чтобы скрыть от рабочего класса правду о Советском Союзе, из боязни, как бы народные требования подлинного союза с Россией не привели к необходимости изменения политического курса.

Разъезжая по странам, граничащим с Советским Союзом, народы которых всегда относились к России с горячей симпатией, я встречал там у правящих кругов почти такое же предубеждение, как и в Англии. Католическая церковь в Словакии и униатская в Закарпатской Украине проповедовали ярую нетерпимость по отношению к Советскому Союзу.

В 1937 году, когда шла битва за Мадрид, я слышал отголоски этой битвы в промышленных пригородах Вены, на митингах в Братиславе, в деревушках Моравии и даже в мирном провинциальном городке Южной Англии, где я проводил свой отпуск. И везде испанская война неизбежно вызывала обострение классовых противоречий. В интернациональные бригады записывались те, кто уже прошел школу борьбы за интересы рабочего класса на политической арене своей страны.

В старом английском городке, дремлющем под стенами готического замка в Сассексе, мало кто имел возможность изо дня в день следить за ходом испанских событий, но рабочие этого района Англии применяли испанские уроки в своих условиях.

В этом мирном городке узнали, что пилот английского самолета, который взялся доставить Франко с Канарских островов в Испанское Марокко и тем помог ему совершить нападение на молодую Испанскую республику, принадлежал к местному дворянству. В тот вечер шло очередное собрание местного кооперативного общества, созванное по какому-то пустяковому поводу, касавшемуся лавочки на базарной площади. Присутствовало на собрании человек десять-двенадцать: старая миссис Эллиот, которая никогда не читала газет и все интересы которой до этого времени были сосредоточены на ее фруктовых деревьях и здоровье ее многочисленных внуков; два или три железнодорожника, твердо придерживавшиеся лейбористских взглядов и исправно посещавшие все собрания своей низовой организации; интеллигентная чета, живущая не по средствам и поэтому не вылезающая из долгов, да кучка домашних хозяек из числа любительниц посудачить у водопроводной колонки.

Но в этот вечер собрание приняло неожиданно оживленный характер. Битва за Мадрид переместилась в Сассекс. Говорили о притеснениях, мелких и крупных, которые приходилось терпеть от помещика, жаловались на местные власти, на плохое состояние школы и больницы. И все пришли в боевое настроение. Все поняли, что борьба испанского народа — это их борьба и что летчик, доставивший Франко к его африканскому трамплину, — их враг.

Шесть лет спустя над городком Сассекс появился другой летчик. Он шел с моря на бреющем полете и сбросил груз бомб, которые уничтожили школьное здание. Около сорока детей было убито, в том числе один из внуков миссис Эллиот.

Чехословацкий кризис 1938 года не нашел в Англии столь непосредственного отклика, как война в Испании. Общественное мнение было введено в заблуждение английским правительством. Агенты этого правительства в Праге знали, что патриотические чувства большинства чехов оскорблены мыслью о капитуляции перед Гитлером, но они знали и то, что те, кто представляет могущественное влияние банков и тяжелой промышленности, ставят на первый план свои личные интересы и готовы согласиться с потерей национальной независимости. В конце концов правительству Чемберлена не составило особого труда убедить английский народ, что чехи вполне сочувственно относятся к политике умиротворения Гитлера.

Наиболее важным фактором, определявшим отношение широких кругов англичан к чехословацким событиям 1938 года, явилась лживая пропаганда, которая непрерывно велась в Англии в отношении Советского Союза. Попустительство большинства правящего класса по отношению к германскому фашизму сопровождалось усилением кампании, целью которой было скрыть от масс действительную мощь Советского Союза. Я в то время работал в Англии и видел, что неосведомленность народа относительно истинного положения вещей используется точно так же, как она много лет использовалась в Восточной Европе и на Балканах для того, чтобы раздуть представление о могуществе местных реакционных правительств.

Одни из организаторов этой кампании были просто-напросто глупцами, ослепленными классовыми предрассудками и охотно принимавшими на веру донесения военных атташе английских посольств в Европе, которые утверждали, что Красная Армия слаба и что Россия — четверторазрядная военная держава.

Другие не разделяли этого мнения, однако и они допустили просчет, полагая, что Россия хоть и угрожающе сильна, но все же менее сильна, чем Германия. Впрочем, обе эти группы сходились в общем стремлении скрыть от английского народа правду о Советском Союзе и о его дружеском отношении к Чехословакии.

Нельзя сказать, что это им удалось полностью. Я помню, как живо реагировали англичане на передовую статью, появившуюся в известной английской газете «Дейли миррор» после того, как было подписано Мюнхенское соглашение.

«Что же Россия? Полное молчание. Неужели мы обходим эту могущественную страну, поддержкой которой мы так дорожили всего лишь двадцать четыре часа назад?» — спрашивала газета.

В те дни у меня произошла встреча с одним стариком-англичанином, который со все возрастающей тревогой следил из своего загородного дома за развитием англо-советских отношений. Ему часто приходилось бывать в царской России. В отличие от большинства англичан, имевших связи с дореволюционной Россией, он продолжал без всякого предубеждения интересоваться жизнью Советской России.