Но чем хороши все кавказцы – так это тем, что любят идти навстречу опасности. Правда, когда получают встречный удар, часто теряются, и их отвага куда-то исчезает, но начинают они всегда хорошо и бесстрашно. Пора было бы уже и начинать, потому что ждать я устал. Я вообще устал сегодня ждать. Сначала решения комиссии, теперь вот – атаки на мою несчастную, гвоздями пробитую голову…

Выехали мы на шоссе Энтузиастов точно там же, где и в прошлый раз, – в сотне метров от медицинского центра. Правда, пришлось долго простоять на нерегулируемом перекрестке – никто не давал нашему микроавтобусу вклиниться в общий поток. Но когда поток почти встал, продвигаясь только короткими отрезками, старший лейтенант все же умудрился встрять в него, и у нас появилась счастливая возможность добраться до генерала Лукьянова. Уже через полста метров старший лейтенант вытянул шею, всматриваясь в стоянку около медицинского центра.

– Что там? – забеспокоился Магомедов.

– Ни разу не видел на стоянке столько машин сразу. Это мне не нравится.

Магомедов вытащил мобильник и позвонил генералу. Задал вопрос, получил ответ и сообщил нам:

– Какой-то деятель с охраной приехал к врачу. То ли из правительства, то ли вор в законе. Все машины из его кортежа. Едем…

Нам на стоянке места хватило. Оружие пришлось оставить в машине, там же задержался и старший лейтенант. Под пристальными взглядами охраны мы с Магомедовым прошли в здание, по дороге коротко осмотрев пробоины в нескольких оконных стеклах, следы от пуль на металлических дверях и стенах. Охрана стояла и рядом с лестницей на второй этаж. Нас не остановили, но «прощупали» взглядами основательно. Скорее всего приехал именно вор, потому что парни из ФСО не постеснялись бы остановить людей в форме, а на охрану вора фирменный «краповый» берет капитана Магомедова произвел нужное впечатление. Не рискнули связываться. Конечно, если бы мы шли с оружием в руках, реакция могла бы быть другой…

Перед генералом на столе тоже лежал пистолет-пулемет «ПП-2000». Лежал так, что рукоятка оказалась бы в ладони за долю секунды. Обжегшись, как говорится, на молоке, даже генералы дуют на воду…

– Видишь, выгляжу не хуже, чем ты… – Лукьянов поднял перевязанную правую руку и осторожно потрогал левое плечо, где под генеральским погоном тоже явственно выделялась повязка. – Присаживайся, не стесняйся, инвалид.

– Неужели я так плох, товарищ генерал? – выразил я удивление и непонимание, но, признаться, на «инвалида» слегка обиделся и потому позволил себе вольность со старшим по званию. Впрочем, сейчас я уже могу позволить себе вольность с любым генералом.

Николай Владимирович мой тон штатного армейского бодрячка оценил по достоинству и что-то прокряхтел. Похоже, ранения доставляли ему боль. Впрочем, я уже определил на глазок, что ранения легкие и не вызовут последствий, даже если задеты кости.

Лукьянов сразу решил поставить меня на место.

– Плох – не плох, а инвалид, однако. А вот я вполне могу обойтись и без комиссии. Тем более что она, как я понимаю, сама по себе хуже ранения…

– Это только потому, что вы, товарищ генерал, до госпиталя не добрались. Наверное, пробки на дорогах помешали. Повязки здесь накладывали, в медицинском центре?

– Нет, прямо в машине «Скорой помощи». От госпитализации я, памятуя твой пример, благоразумно отказался. Впрочем, у нас свой госпиталь, и там другое отношение к раненым. По крайней мере, наши врачи в полевых условиях после перевязки отправляют раненых в строй. Считают, что долечиваться следует дома. И в этом есть здравое зерно…

Это уж точно – скорее на поправку пойдешь. А вот если врач говорит, что ты смертельно болен, – ты не захочешь, а умрешь раньше отведенного тебе срока. Если врач скажет, что тебе лежать надо, а ходить запрещено, у тебя ноги отниматься начнут. Подсознание заставит. А все потому, что большинство людей привыкли верить врачам, как таксистам. Таксист должен довезти тебя до места без аварии? Должен. И врач должен вылечить. А если таксист с похмелья? А если врач в своем деле дуб дубом? Слишком сложная вещь – человеческий организм, трудно человеку разобраться с тем, что создано Богом…

– Вот потому я и пообещал жене, что даже в поликлинику не пойду, – продолжил Лукьянов. – Она сама мне будет перевязку делать. Пули навылет прошли. Что, кроме перевязки, требуется?

– Врачи скажут – покой, – пообещал я. – До последнего вздоха…

– Жена у меня твоей точки зрения придерживается, Валар. Говорит, если в стране в три раза сократить количество врачей, то в девять раз уменьшится количество больных… Но мы сейчас не об этом. Я уже знаю, что с тобой решила комиссия, и потому спрашиваю прямо: что делать намерен?

– Пенсию оформлять, товарищ генерал, – честно сказал я, хотя понимал, что генерал ждет от меня не совсем такого ответа.

– Это за тебя сделает твое управление кадров. И времени свободного у тебя на пенсии появится гораздо больше, чем ты хочешь. А я вот от своей природной жадности пытаюсь твое время к своим рукам прибрать. Загребущие у меня руки. Не будешь сильно возражать?

А что мне было возразить? Когда я был в трудном положении, Комитет мне защиту и охрану выставлял. И мне, и маме, пока меня в СИЗО мурыжили. Сейчас Комитету хреново. Неужели я стану неблагодарным и откажусь?

– Слушаю ваше предложение, товарищ генерал.

Я больше привык к конкретным словам, чем к вопросам, на которые трудно ответить. Я ведь, говоря честно, до самого конца надеялся, что меня признают годным к службе. Уже много раз и от многих людей слышал, что не признают, – а все равно надеялся. Как оказалось, напрасно. Значит, если мои силы, знания и умения не могут найти себе применения там, где применялись раньше, то я, чтобы не скиснуть и не запить, как случается с некоторыми, просто обязан искать себе занятие.

Генерал был более реалистичен, чем я. Он уже давно понял, что на прежнюю службу мне возврата нет.

– Я кроме того раза, когда тебя навестил, еще несколько раз в госпиталь приезжал. Имел долгие беседы с врачами. Сначала меня вообще опечалили: сказали, что ты безнадежен с точки зрения возвращения в строй. Считали, что не встанешь, а если встанешь, то только на четвереньки, чтобы самостоятельно до горшка добраться. Но ты поднялся в полный рост и этим сильно удивил врачей. Потом стали считать, что голову тебе восстановить будет невозможно – дескать, поражен важный участок коры головного мозга, и ты теперь лишен возможности мыслить логически и адекватно реагировать на происходящие события. Они называют это аффективной лабильностью. Есть такое психическое явление, которое выражается в неустойчивости настроения и неспособности контролировать свои эмоции. Недавно читал про шестилетнюю девочку в Великобритании, она после операции по удалению опухоли мозга смеялась без перерыва три недели. Тот же самый диагноз – аффективная лабильность. Такие могут быть последствия. Одна из главных причин данного заболевания, как сказали врачи, – различные повреждения головного мозга, в том числе и операционное вмешательство. Недуг этот поражает около пяти процентов всех, кто перенес операцию на мозге. Человек, к примеру, становится подверженным частому впадению в депрессию или проявлениям беспричинной агрессии. Но ты и голову, как я понял, назло врачам восстановил, и готов отвечать за себя и свои действия. Правда, они в этом не уверены и говорят, что все это будет проявляться в экстремальных ситуациях, а сейчас пока говорить о чем-либо рано. Сейчас у тебя нет проявлений аффективной лабильности, но болезнь изучена слабо, и потому никто не может дать гарантию, что она не появится позже. И по этой причине тебя может коснуться ограничение в праве ношения даже наградного оружия. Наверное, даже травматического. На этом врачи настаивают категорично и бесповоротно. Боятся, что агрессия проявится в момент, когда ты будешь вооружен. Это, как они считают, чревато последствиями. Я специально интересовался: еще не зарегистрировано ни одного случая проявления аффективной лабильности как посттравматического синдрома спустя такое продолжительное время после самой травмы. Однако врачи перестраховываются; говорят, что ты можешь стукнуться головой о ветку дерева или неудачно упасть, и гвоздь сдвинется. И тогда последствия непредсказуемы.