Это было очень неожиданно и совсем непонятно. Голт вложил меч в ножны, пытаясь сообразить, что же произошло. Затем он понял. Когда лошадь Гомона с хлюпаньем приблизилась к нему и Линднеру, он уже все знал.

Гомон, весь в крови от десятка ран, полученных в битве, ехал на лошади, которая по грудь погружалась в жидкую массу прежде, чем находила опору для ног. Лицо Гомона сияло, глаза возбужденно блестели.

— Милорд, мы отбили этих ублюдков!

Губы Голта изогнулись в горькой улыбке.

— Не ты, Гомон, это… Болота Кушна. Они прикончили бы и тебя и меня, и всех остальных. Но их остановили Болота Кушна.

Возбуждение постепенно угасло на лице Гомона. Он посмотрел вдаль, на унылую бесконечную грязь.

— Это, — сказал он, — и есть Болота Кушна?

— Это только начало. Вероятно, лесные люди не пожелали забраться сюда. Голт плюнул с остервенением. — Должен сказать, что я понимаю их. Но во всяком случае теперь наши тылы в безопасности от них.

Покрытое шрамами лицо Гомона темнело, когда он смотрел на мрачную картину.

— И мы должны все это пройти? И только тогда мы доберемся до Неизвестной Земли?

Голт хрипло расхохотался.

— Гомон, это только край болот. Самое начало. — Глаза его сверкнули. — Помни — стойкость характеризует солдата. Подожди, мы еще доберемся до трудного места. — Затем он взял поводья и тронул жеребца шпорами. — Поехали, — сказал он и подал знак трубачу. Его огромный жеребец, по грудь утопая в грязи, с трудом пошел вперед.

Остаток дня был сплошным кошмаром. Голт ехал во главе и выискивал твердые участки, где могли бы проехать остальные. Но в этом море жидкой грязи это было неимоверно трудно. Его жеребец трудился изо всех сил. Каждый шаг отнимал у него столько сил, сколько он истратил бы в скачке в течение часа по нормальной дороге.

С морды лошади хлопьями слетала кровавая пена, бока вздымались, как огромные кузнечные меха, под бедрами Голта. Но когда он выдохся и не мог двигаться дальше, встал неподвижно, весь дрожа и опустил голову, впереди перед ним простиралось все такое же безбрежное море серой грязи.

Во время пути они потеряли еще двоих, которые погибли ужасной смертью. Они сошли с пути, который проложил Голт. Их лошади увязли в трясине. Они почти мгновенно утонули. Только жалобное ржание лошадей, да предсмертные крики всадников были погребальной песней на их бездонной могиле. Хотя их товарищи пытались бросить веревки, но было уже поздно. Дюйм за дюймом грязь засасывала эти открытые в крике рты, затем носы, глаза и вскоре грязь сомкнулась над их головами, и ничто уже не напоминало об ужасной трагедии.

Они исчезли и казалось, что их никогда не было. Земля взяла их, поглотила без следа. Зловеще краснеющее небо стало будто снижаться на болото. Ядовитые испарения наполнили воздух. Даже Голт почувствовал безысходное отчаяние. Но вот его жеребец поднял голову, встряхнул гривой, закусил удила и снова пошел вперед.

И когда уже близился вечер, Голт, у которого забилось сердце, увидел далеко впереди зеленую растительность, а за ней кроны деревьев. Значит, близится суша. Он едва сдержал желание пришпорить коня. Он и так делал, что мог. Голт взглянул на небо, которое приняло кровавый цвет, и вздрогнул.

Высоко над ним, почти на пределе видения, зловеще кружили черные точки, как стая ворон. А эти птицы, или может летающие существа, вероятно, были огромных размеров — и их были сотни. Как клочья пепла от сожженной бумаги над огнем, они кружились, парили над ними. Это было что-то новое для него, новое и пугающее.

Наконец жеребец с хлюпаньем выбрался из чавкающей грязи на твердое место. Эти черные создания развернулись и полетели к северу. Вскоре эта громадная стая растаяла в вечернем небе.

Голт вздрогнул и схватился за меч. Жеребец выбрался на высокое место и снова остановился. Он стоял, тяжело дыша, весь облепленный грязью. Вскоре весь отряд собрался возле него и начал разбивать лагерь для ночлега.

Он проводил и лучшие ночи.

За ними был океан грязи и топи, впереди — неизвестность. Вокруг них росли странные незнакомые деревья и кустарники. Люди наломали веток, разожгли костры и собрались вокруг них, недовольно бормоча. Однако они замолкали, когда Голт делая обход, проходил мимо них. Но он чувствовал их недовольство. Погибло шесть человек — трое в бою с варварами, один умер от ран, двоих поглотило болото. Они не рассчитывали на такое. Тюрьму и топор палача их разум мог понять. Но что ждало их впереди, если то, через что они прошли, всего только небольшая часть и даже не начало. Их мозг отказывался это воспринимать.

И все же, несмотря ни на что, ночь прошла спокойно, если не считать ужасных пронзительных криков, которыми наполнилась ночь, когда на землю спустилась тьма. Звуки были самыми разнообразными — рев, хрипенье, кваканье, вой — ни один смертный не мог бы назвать тех, кто производил эти леденящие кровь звуки. Но кто бы это ни был, он держался на расстоянии, оставался невидимым. Может быть, огонь удерживал его. И когда пришло утро, все стихло. Люди поднимались встревоженные, напряженные. Завтрак их не развеселил. Они оседлали усталых лошадей и поехали. Только Гомон был шумен и неутомим, как обычно. Он беззаботно ругался, подгонял их, будто бы пастух.

Они перевалили через холм и начали спускаться вниз, по другой стороне, продираясь через первозданный лес, состоящий из неизвестных им деревьев, перевитых лианами, и колючками кустарника… Туман — нет, не туман, а пар, исходящий из самых глубин земли, скапливался у поверхности. Уши лошади Голта были напряжены. Она боялась этой земли, где все было незнакомо, чуждо, враждебно.

Они спустились с холма и увидели деревню.

Деревня была очень бедная, и, казалась, совсем не приспособлена для человеческого жилья. В деревне стояли избушки, сделанные из ивовых прутьев, обмазанных грязью, а крыши покрыты тростником. Ничего более жалкого и несчастного Голт не видел никогда. Однако он не стал въезжать в деревню сразу. Он остановил лошадь и стал осматривать окрестности.

Эти жалкие домишки расположились на топкой грязной равнине. За ней виднелись примитивные причалы, о которые бились лодки. На берегу сушились растянутые рыбацкие сети. За причалами начинались болота. Заросли тростника поднимались из грязной стоячей жижи, и эти заросли простирались далеко-далеко, насколько можно было видеть глазом. Чайки и цапли кружились над болотами, изредка ныряя вниз за добычей.

Внезапно Голт насторожился. Посреди деревни он увидел небольшую площадь, на которой собрались жители деревни. Они были наполовину обнажены, а вокруг бедер у них были какие-то зеленые повязки, очевидно сделанные из тростника.

Они толпились в самом центре площади вокруг чего-то, чего Голт на таком расстоянии не смог рассмотреть. Что-то большое и зеленое. Голту показалось, что оно привязано к столбу.

Сзади послышался голос Линднера.

— Кажется эти люди вполне безобидны. Рыбаки, а не воины. Время для них остановилось, да и нас гораздо больше.

— Да, — сказал Голт. — Мы идем. — Он поднял руку и подал сигнал. Отряд двинулся дальше.

Когда звук сотен копыт нарушил тишину жалкой грязной деревушки, толпа народа на площади распалась, и все повернулись к пришельцам. Они свободно пропускали отряд, проезжающий мимо с обнаженными мечами. Голт остановился. Он смотрел, как проезжали его люди, с изумлением рассматривавшие жителей деревни. Да, тростник. Их набедренные повязки из тростника. Глаза жителей со страхом и трепетом смотрели на проезжающих. Голт увидел, что они действительно безобидны — маленькие, щуплые, они имели все признаки вырождения, деградации — пустые, ничего не выражающие глаза, полное отсутствие подбородков. Все они были похожи друг на друга, как будто они все были членами одной большой семьи, и в деревне жили только братья, сестры, отцы и матери, двоюродные братья и сестры. И если бы они были овцы или коровы из его стада, он бы без жалости перерезал их всех, чтобы избавиться от последствий такого противоестественного кровосмешения.