– Очень даже ценю, – сказал Айтел. – Тебе нужна помощь в одном из твоих маневров. – Неспешный ритм воздействия виски прервался, и мозг Айтела снова заработал ясно, яснее ясного, стараясь подготовиться к чему угодно, что было в загашнике у Колли. – Муншин, неужели ты никогда не даешь себе отдохнуть? – раздраженно спросил его Айтел.

– Послушай, Чарли, можешь называть меня каким угодно чудовищем, но помни, что я единственное чудовище на этой вшивой студии головорезов, которому не наплевать, что будет с тобой. – В голосе Муншина с каждой фразой появлялись новые интонации. – Так что не играй со мной. Я не хочу выяснять, у кого из нас крепче мускулы. Потому что – хочешь верь, хочешь нет – твоя судьба волнует меня, Чарли.

Айтел рассмеялся, но даже и его критическому уху смех показался чересчур пронзительным. Он злился, что выдал свою привязанность к Муншину, и потому сказал:

– Да, я вижу перед собой рыдающего навзрыд удачливого продюсера.

– Пошел ты, Айтел, к черту, – тихо произнес Муншин. – Я же не говорил, что буду рыдать по тебе навзрыд. Я сказал, что немного переживаю.

Айтел сел глубже в кресле и вытянул ноги.

– Что ж, Колли, – сказал он, – с этим я могу согласиться.

– Айтел, исходи из того, что на данный момент это так. В мире слишком много других людей, с которыми надо сражаться. Я не хочу сражаться с тобой.

– В таком случае давай не будем больше говорить о Серджиусе.

– Что, если я скажу тебе, что понимаю, почему ты так относишься к этому малому? Поверь, я это понимаю. Сколько бы грязи я ни видал, заполняя дыры не в одной омерзительной и дохлой картине, я по-прежнему достаточно сентиментален и считаю, что каждый человек должен относиться альтруистически к кому-то. Во всяком случае, хотя бы к кому-то одному на свете. Так что ты можешь проявить альтруизм в отношении Малыша. Я не буду больше с тобой сражаться.

Айтел не спеша сделал большой глоток из своего стакана. Он уже чувствовал себя немного лучше.

– Я открою тебе один секрет, – сказал он. – Мы с тобой отлично поладим, если ты не будешь произносить длинных речей.

В ответ на эту отповедь Муншин терпеливо улыбнулся.

– В таком случае выслушай следующее. Я хочу, чтобы ты сказал мне со всей объективностью и честностью, потому что, Айтел, ты обязан быть со мной честным, так вот скажи мне, как, ты думаешь, поведет себя Серджиус, если я уговорю его пойти навстречу предложению дяди Германа.

– Дяди Германа? – переспросил Айтел. – Дяди Германа Тепписа?

Колли осклабился.

– Пожалуйста, не говори так громко.

Оба рассмеялись, словно то была давно знакомая семейная шутка.

– Ну, Колли, – сказал Айтел, – за это стоит как следует выпить.

– Расскажи мне про Серджиуса, дружище.

– Чтобы доказать мою смекалку?

– Ты знаешь, что я думаю о твоей смекалке. Ты хочешь, чтобы я встал на четвереньки? – прогремел Муншин. – Для чего, ты думаешь, я сюда пришел?

Айтел осторожно отхлебнул спиртного. Впервые за многие недели он почувствовал, что выходит из депрессии.

– Я тоже не слишком тебя люблю, Колли, – медленно произнес он, – и ты далеко не самый тупой джентльмен и борец, с каким я когда-либо имел дело, но мне кажется, ты недооцениваешь Малыша.

– А ты уверен, что ты не папаша, гордящийся своими детьми? – Муншин провел толстой рукой по иссиня-черной челюсти. – С моей точки зрения, Серджиус просто удачливый авантюрист.

– После стольких лет ты все еще веришь в удачу?

– В удачу – верю. В благоприятный момент установить нужную связь? В такую удачу я верю. И твой приятель очень удачливый деятель.

– Нет, все так просто не бывает. – Айтел потрогал плешину на голове. – Не знаю, должен ли я говорить о нем, Колли, но… – Айтел вздохнул, словно уступая соблазну продолжить разговор. – Ты прав: мне он нравится. Он был мне другом на протяжении одного из мучительных для меня месяцев, и мне не хотелось бы видеть, как он превращается в нечто скверное.

– Где ты видишь какое-либо превращение? – спросил Муншин. – Малый получит двадцать тысяч долларов в утешение, когда Лулу скажет ему, что по-настоящему любила его, и – привет.

Айтел помолчал с многозначительным видом.

– Знаешь, подумай лучше о возможности использовать его в качестве– киноактера.

– В качестве киноактера, говоришь? – Лицо Муншина стало серьезным.

– Да. Ему не хватает пяти лет для театра, но есть в нем что-то, что работает потенциально на кассу. Я не говорю, что из него выйдет хороший киноактер, потому что, ей-богу, не знаю, есть ли у него настоящий талант. Но, Колли, если мое мнение чего-то стоит, этот мальчик обладает большойпритягательной силой.

– Вот теперь, послушав тебя, я вижу: в нем кое-что есть, – раздумчиво произнес Колли.

– Безусловно. Неужели ты считаешь, что Лулу стала бы тратить время на парня, в котором ничего нет?

– Чего я – после всего сказанного – понять не могу, – заметил Колли, – так это почему ты не спешишь надоумить его послушать меня. Я считал, что парень – твой друг.

– Я не знаю, годится ли он для этого. Если у него нет таланта, или ему такие вещи неинтересны, или же он станет слишком быстро чересчур популярным, он может превратиться в напыщенного наглеца. Я вижу, как он превращается в актера, который, прочитав сотню страниц Пруста, отведет на приеме в сторонку первую попавшуюся знаменитость и станет рассказывать, как он ненавидит профессию актера, так как она мешает ему стать великим писателем. А потом каждая амбициозная девчонка, готовая позавтракать в его гримуборной, будет выслушивать лекцию о том, какой идиот режиссер его картины, понятия не имеющий о разнице между Методом и французским актером Кокленом.

– Ну и перспективу же ты видишь, – заметил Муншин. – Я даже не знал, умеет ли наш атлет читать.

– Да, конечно. Он и сам этого не знает, но хочет стать интеллектуалом. Я редко ошибаюсь в такого рода предсказаниях. Он же ненавидит интеллектуалов, как журналист, пишущий для иллюстрированного журнала в маленьком городке.

– Очень интересно, – заметил Колли. – Хочешь знать, как я представляю его себе? Когда его потенциал полностью раскроется, – если у него, конечно, есть потенциал, – из него получится типаж из супервестерна. Во всех отношениях. Он будет поливать грудь тоником, чтобы выросли волосы, и бить тебя в мошонку, сражаясь не на жизнь, а на смерть. Скажу кое-что похуже. Я чувствую, что в этом малом сидит мерзость. Он может стать актером-любителем и профессионалом-добровольцем, который открывает в светской хронике охоту на подрывных элементов вроде тебя.

Айтел с невеселым видом пожал плечами.

– Ну, не уверен, что я не согласен с тобой. Это возможно. Данный тяжеловес легкого веса может пойти по сотне дорог. Потому-то он мне и интересен.

Колли кивнул.

– Тебя, возможно, притягивают битники, мне же они кажутся просто психопатами.

– Не вешай ярлыки на людей, – резко оборвал его Айтел.

– Этот разговор никуда нас не ведет. Я человек любопытный, Чарли. Ты все еще считаешь после всего сказанного о Серджиусе, что он не согласится на мое предложение? – Колли улыбнулся. – Что у меня нет даже маленького шанса?

– Должен признаться: не знаю. Если Серджиус сыт по горло моей бывшей богиней и готов принять предложение дяди Германа, тогда ты получишь актера, которому потребуется секретарь, чтобы разбираться с его почтой от поклонников.

– Айтел, могу сообщить тебе новость, – неожиданно объявил Колли. – Г.Т. тоже считает, что поклонники завалят Серджиуса письмами.

Айтел улыбнулся, услышав такое сопоставление.

– Что ж, Колли, раз воры договорились…

– У меня от тебя даже задница болит. Если бы ты не был таким чистоплюем, я мог бы сработать нечто шедевральное Как бы мне хотелось обкрутить Г.Т. с помощью Серджиуса в качестве приманки и тебя в качестве крючка. – Муншин покивал, наслаждаясь красотой своего проекта. – Чарли, а что, если ты подпишешь со мной договор о мире? Возможно, под влиянием хорошего виски я начинаю думать, что мы могли бы стать друзьями.