Старик говорил исключительно о том, как тяжело было управлять компанией, или же хвастался своими методами оздоровления. Естественно, его сын и внуки, слышавшие эти навевающие тоску разговоры по сто, а то и двести раз, лишились всякого терпения. Речь старика напоминала чтение сутр.

Чтобы заткнуть его, я решил заинтересовать старика рисованием.

– Дедушка, послушайте меня. Не надо размышлять над тем, что вы нарисуете. Просто оставляйте пятна краски на бумаге. Как можно более сложные пятна, причудливой формы. И подумайте хорошенько, в каком месте вы будете рисовать эти пятна, – сказал я старику, достав альбом и акриловые краски.

Поначалу старик ворчал, но когда я похвалил его красочные пятна, он явно почувствовал себя польщенным.

– Именно так. Тот, кто пытается писать картины, может не быть живописцем. Рисует красочные пятна в тех местах бумаги, где подсказывает сердце. В этом и заключается чистота изобразительного искусства.

После нескольких занятий старик сказал, что хочет попробовать писать маслом.

Заказчиком этой работы выступала бывшая актриса, поэтому я сразу же согласился. Она ушла со сцены четыре года назад и ни в чем себе не отказывала, живя на средства, которые оставил ей муж в качестве компенсации за развод, а также получая доход от сдачи квартиры в аренду.

Сначала актриса показывала мне записанные на видео фильмы, в которых когда-то играла, сопровождая их собственными комментариями. Жест великодушия с ее стороны, который преследовал воспитательные цели. Казалось, она продолжала представлять себя столь же молодой, что и на экране. При этом ей хотелось найти кого-то, кто соглашался бы с ней.

– А вы почти не изменились, – говорил я, незаметно предаваясь при этом злобному развлечению: разглядывал, насколько время не пощадило ее миловидную некогда внешность.

У нее была двадцатилетняя дочь. Лицом она очень походила на мать с экрана. Но у матери была типично японская фигура, а у дочери – так называемая американская конституция: длинные ноги, широкая талия, большая грудь.

Дочь унаследовала от матери любовь к роскоши, что помогало ей в ее многочисленных связях с мужчинами. Она не то чтобы хвасталась, но как-то так получалось, что знакомила мать со своими любовниками. Мать же этого, по-видимому, терпеть не могла. Многие матери испытывают ревность к своим дочерям, выросшим красавицами, но для нее дочь была не более, чем соперница. Стоило только мужчине, сблизившемуся с матерью, увидеть дочь, как он увлекался ею. Таких случаев было предостаточно. Дочка без всяких угрызений совести сходилась с любовником матери. А потом так же спокойно бросала его и находила нового приятеля. Такая жестокость дочери больно ударяла по самолюбию матери, и она не могла избавиться от желания отомстить ей в один прекрасный момент. И на меня была возложена роль сообщника.

Требования матери были из разряда невыполнимых.

– Тебе нужно сыграть роль настоящего мужика, так чтобы дочка приревновала тебя ко мне.

Я-то знаю, что настоящие мужики абсолютно ничем не отличаются от обычных. Настоящим называют мужика, который выглядит господином, не прилагая никаких усилий для этого, не возвышая и не принижая себя. Не помню когда, но так говорила мне мама.

Еще актриса сказала:

– Моя дочь не знает суровости любви. Думает, что любовь – это когда мужчина постоянно вьется вокруг нее и пылинки сдувает. Ничем хорошим это не кончится. Как мать я должна научить ее. Отец слишком ее баловал. Но мне будет неприятно, если она скажет: я брала пример с тебя, мама, и вот что получилось. Поэтому вместо меня накажешь ее ты.

– Если вы хотите отомстить дочери и одновременно преподать ей урок, то, может быть, более эффективной будет такая схема: сначала я стану любовником вашей дочери, а потом сменю ее на вас, объяснив это тем, что очарован вами, – предложил я своей работодательнице. В таком случае я стал бы, так сказать двойным шпионом, который по просьбе матери, работая на нее, стал любовником дочери. К сожалению, мой план вызвал резкий протест. В результате был выбран способ, который не представлялся мне особенно эффективным: я должен регулярно бывать у матери как ее любовник, при этом умело вовлечь дочь в любовный треугольник и, воспользовавшись моментом, преподать ей урок суровости любви.

Это была задача с многочисленными ограничениями. Первое состояло в том, что я никоим образом не должен влюбляться в дочь. Второе – дочь должна испытывать ко мне уважение. Третье, я не могу выступать посредником между матерью и дочерью. Четвертое, мне следует обращаться с матерью как со своей любовницей и постоянно восторгаться ею. Выполнение всех условий никогда бы не привело к достижению поставленной цели, поэтому я сознательно решил не усердствовать. Точнее, я ничего не делал. Потому что, даже если я не буду произносить ни слова, соперничество между матерью и дочерью начнется само собой.

Спустя неделю после того как я стал ходить к ним в дом, соперничество, как и следовало ожидать, стало заметным. Проявилось это следующим образом: сначала дочка прониклась ко мне любопытством, а мать стремилась ее любопытство ограничить. Однажды дочь сказала мне в присутствии матери:

– Ты ведь мамин любовник, да? Как-то непохоже.

Мать моментально отреагировала:

– О, начинается. Ты всегда так вот пытаешься соблазнить моих любовников.

– Ничего подобного.

– Да, да.

– Я просто хотела сказать ему: если ты мамин любовник, так и веди себя, как подобает любовнику.

Этот с виду невинный обмен шутками на самом деле являл собой противостояние двух женщин, снедаемых необоснованными опасениями. Я, подобно летучей мыши, сохранял нейтралитет, стараясь не втягиваться в это противостояние. Заказчица сказала мне раздраженно:

– У тебя нет активной позиции, вот дочка и цепляется к тебе. Она игрок до мозга костей.

Так ли? У меня были сомнения по этому поводу. Мать становилась всё более истеричной, и действительность начала представляться мне в несколько ином свете.

Однажды незаметно для матери мне удалось тихонько переговорить с дочерью. Я честно рассказал о причине моих визитов. О том, что мать, поведав мне о своих переживаниях, попросила помочь ей и показать дочери суровость любви. На это дочь ответила:

– Ну, мама! Я так поражена, что мне и сказать-то нечего. После того как мама рассталась с папой, она все время такая. Всё соперничает со мной, это в ее-то годы.

– А мама говорит, что ты уводишь у нее мужчин.

– Я? Как можно так ошибаться! Я охраняю маму, чтобы ее не обманул какой-нибудь проходимец. Она же, как увидит хорошенькую мордашку, тут же вся загорится, деньги на него начинает тратить. Моя задача – прогонять этих пиявок. Как я могу позволить, чтобы все деньги сожрал какой-нибудь придурок.

Так всё и прояснилось. В чем же заключалась моя роль? Впрочем, какая разница. Соблюдающая нейтралитет летучая мышь не должна ни у кого вызывать ненависти. Ей следует быть безвредной для людей и животных.

После этого и мать и дочь полюбили меня, и я много раз бывал у них, но не как любовник матери. Я соблюдал нейтралитет летучей мыши, избавив их от необоснованных опасений и подозрений. Иногда дочь просила у меня совета в своих любовных делах, а мать звала к себе в постель. Разумеется, я не отказывал ни той, ни другой. Уверенность профессионала.

– Мэтью, ну и жизнь у тебя: что ни день, то оргия.

– В смысле?

– Я не только про секс, ты же общаешься невесть с кем.

– А что я могу сделать? Это моя работа.

– Сильный ты.

– Да, в такой работе тело – капитал.

– Я тоже устал по Токио летать.

– Токио хорошо поимел нас.

Лекции начинаются каждое утро ровно в девять. Мой самый тоскливый клиент господин Ямага – экономист; совсем недавно он, профессор университета, бросил работу и теперь, как в коконе, сидит целыми днями, запершись дома.