Ее подбородок воинственно поднялся.

— Я была пьяна. Так или иначе, но это было до того, как я узнала тебя. И до того, как тебя узнал Ник. Он действительно может к тебе привязаться, и я не хочу рисковать.

— Я не собираюсь ходить за тобою по пятам. — От разочарования голос его стал резким. — Ничего не должно измениться. Я просто хочу секса.

— Секс все меняет. — Их взгляды встретились. У нее были теплые, честные глаза. — Мне следует быть осторожнее. Я тоже могу привязаться к тебе.

Его сердце сжалось. Он был селки. Привязанности противоречили его природе. И тем не менее…

— Ты себя недооцениваешь, — сказал он.

— Что ты хочешь этим сказать, черт возьми?

— Возможно, ты больше похожа на меня, чем подозреваешь.

Или, может быть, она обладала над ним большей властью, чем он мог признаться даже самому себе.

— У меня есть ребенок. У тебя нет. — Реджина спрыгнула со стойки и легонько оттолкнула его в сторону. — Попробуй взять на себя ответственность за кого-нибудь, кроме самого себя, тогда и поговорим.

— Я не могу есть в кухне.

Иерихон отступил на шаг от двери, сжимая пакет для еды на вынос. За ним на дорожку потянулся аромат жареной картошки с луком, смешивавшийся с запахом кипящего масла и душком из мусорного бака с остатками лобстеров. Реджина с отвращением поморщилась.

— Если бы это не было милостыней, — сказал он, — все было бы иначе.

Она нахмурилась. Ее бесило, что она больше ничего не может для него сделать. Не хочет сделать больше.

— Никакая это ни милостыня. Это всего лишь сэндвич.

Узкие губы Иерихона скривились в некоем подобии улыбки. Она заметила, что он попытался умыться и даже побриться. На его шее виднелась черта, за которой заканчивалась борода и начиналась грязь. Несмотря на столь своеобразное разграничение, Реджина решила, что без щетины он выглядит не таким пугающим.

— Может быть, я мог бы вам помогать, — предложил он, стараясь не встречаться с ней глазами. — В обмен на еду.

О нет! Она не собирается брать на себя еще один груз ответственности. Хотя, возможно…

Вчерашняя помощь Дилана оказалась для нее и откровением, и предупреждением. Но она не могла рассчитывать на это при каждой доставке. Как не могла рассчитывать и на Дилана — месячные задерживались.

Как он вчера сказал? «Ничего не должно измениться. Я просто хочу секса».Вполне предсказуемая мужская реакция.

Он ненадежный. Но предсказуемый.

— Простите, — сказала она. — Но мы никого не нанимаем.

— Я не прошу денег.

В голосе Иерихона чувствовался легкий южный акцент, словно аромат бурбона в родниковой воде. Она снова подумала, что за нелегкая забросила его так далеко от дома.

— Только иногда… Я подумал, что мог бы вам помогать, — со спокойным достоинством повторил он.

Голова у нее разболелась. Она не знала, что делать. Когда в «Перфеттос» требовалась посудомойка, Алэн выезжал на угол, где околачивались поденные рабочие, и нанимал помощника прямо с улицы. Но у Алэна не было ребенка, о котором он мог бы беспокоиться. Он и не хотел никакого ребенка, никого, о ком можно было бы заботиться. Сволочь!

Но через столько лет эти слова уже потеряли свою силу и не заводили ее больше. Когда она думала об Алэне, то ощущала только усталость.

— Я дам вам знать, — сказала она.

— Хорошо, мэм. — Иерихон поглубже натянул кепку, прикрывая козырьком чистые беспокойные глаза. — Спасибо.

Он повернулся, чтобы уйти, и чуть не столкнулся с Маргред, которая как раз выходила из-за угла. Они топтались на месте, словно бойцы, выискивающие у противника уязвимые места и пока не наносящие ударов. Наконец Иерихон отступил, и Маргред прошла в кухню.

Когда она потянулась за передником, щеки ее горели.

— Что он здесь делает?

Реджина приподняла брови, удивленная ноткой враждебности, прозвучавшей в ее голосе.

— Я думаю его нанять.

— Зачем?

— Мыть пол, разгружать покупки и всякое такое…

Антония, не оборачиваясь от плиты, презрительно фыркнула:

— Нам не нужен посторонний мужчина, чтобы выполнять за нас работу.

Им не нужен был мужчина и восемь лет назад, когда Реджина появилась на пороге ресторана Антонии с Ником на руках. Несмотря на все свои недостатки, на все сложные чувства по отношению к ушедшей из дому дочери и трехмесячному внуку, Антония делала все, что было необходимо. Но с годами она не становилась моложе. Реджина смотрела на руки матери, когда та лопаткой переворачивала на решетке нарезанное мясо, — сильные, с выпуклыми венами, с узловатыми от возраста суставами пальцев, с пожелтевшими от дыма ногтями — и чувствовала, как горло сжимает спазм любви и паники. Антония в этом никогда не признается, но она уже не может работать столько, сколько раньше. Маргред прекрасно обслуживает клиентов, но по вечерам она уходит домой к мужу. А сама Реджина…

— Все меняется, — коротко ответила Реджина.

Секс все меняет…

Да, приятель, так было всегда.

Месячные задерживались. Пока только на день. На один день.

Может, она и не беременна. Но Реджина ощущала груз тревоги, которая, как живое существо, давила ей на живот, жгла в груди.

— Все эти чертовы заказы на обслуживание праздников! — заявила Антония, обращаясь к Маргред. — Она приняла еще один заказ, торжество по поводу воссоединения семейства, через неделю после дня рождения Фрэнка Айви. А теперь собирается нанять помощника.

Реджина взяла нож и начала крошить зеленый лук для итальянского салата с пастой, не обращая внимания на неприятный комок в горле.

— Шесть баксов в час, пару часов в день, несколько дней в неделю. Подумаешь, большое дело!

— Мы не можем позволить себе взять его. Даже до конца сезона, — проворчала Антония.

Вжик, ежик, ежик…

— Он на это и не рассчитывает. Он не собирается оставаться здесь зимой.

— А вдруг. Он выглядит достаточно ненормальным для этого.

Может быть, и так. Нож замер над столом.

— Мне он не нравится, — сказала Маргред.

Реджина взглянула на нее так, будто ее предали.

— Раньше ты нормально к нему относилась. Он же ветеран войны. Как твой Калеб.

— От него дурно пахнет.

Реджина вспомнила Свежевыскобленный подбородок Иерихона, границу грязи у него на шее и почувствовала неприятный укол вины.

— И с тобой было бы то же самое, если бы у тебя не было места, где можно регулярно принимать душ.

Маргред покачала головой.

— Нет, все же не настолько плохо. От него пахнет… как-то не так.

Антония с шумом поставила тарелку на окошко.

— Если он не будет прикасаться к еде или путать посетителей, мне наплевать, как от него пахнет.

Реджина, не ожидавшая от матери поддержки, изумленно взглянула нее.

Антония уперлась руками в бока.

— Ты так и будешь стоять с открытым ртом? Или все-таки подашь жаркое, пока оно не остыло?

Следующие несколько часов прошли в атмосфере напряженной работы и поднимавшегося от плиты пара. В одиннадцать часов меню изменилось: на смену яичнице, жаркому и домашней жареной картошке пришли бутерброды, сэндвичи «субмарина» и пицца. Столики заполнили не желающие самостоятельно готовить отдыхающие, явившиеся в поисках горячей пищи обитатели палаток и пассажиры яхт, сошедшие на берег ради покупок или местного колорита.

Дилана не было. Реджина поймала себя на том, что ее взгляд постоянно устремляется к окошку в зал, высматривая его высокую худую фигуру, и плотно сжала губы.

— Черт, вот черт! — Она резко отдернула руку от разделочной доски.

Мать внимательно посмотрела на нее.

— С тобой все в порядке?

— Все нормально, — ответила она, рассматривая пальцы.

На этот раз под нож попал только кончик ногтя. Никакой крови, ничего не испачкано.

Никакой крови…

Она уже трижды бегала в туалет, как будто процедура стягивания трусов могла каким-то образом трансформировать пот от работы в жаркой кухне в хорошие для нее новости: «Не беременна».