– Я знаю, где можно взять лодку, – объявил Роже. – Без лодки не обойтись.

Мы бросились за ним к машине, он достал ручку домкрата, и мы побежали мимо прибрежных домов. Двое остались около машины, чтобы разобраться с ракетами.

Вскоре одна из них взлетела в небо, как стрела, оперенная огненными искрами. Роже в этот момент как раз справился с замком. Мы обернулись и посмотрели на пустой океан. Роже поднял железную штору. За ней оказалась даже не лодка, а маленькая шлюпка. Мы взвалили ее себе на плечи и вернулись на берег.

Новоиспеченные пиротехники старательно решетили небо свистящими снарядами. Они придумали, как их зажигать – с помощью сигары, и были страшно довольны. Но океан оставался пуст и безмолвен, и было непонятно, что делать. Человек, который блевал, был белее полотна. Что до остальных, то больших козлов я в жизни не встречал.

Не спрашивая моего согласия, Роже усадил меня с собой в лодку. Другие остались прохлаждаться на пляже.

– Для начала садись на весла, – велел он мне. – Садись на эти хреновы весла.

Ветер растрепал ему волосы, обнажив лысину и подняв, точно обрывок тряпицы, прядь, обычно приклеенную ко лбу. Казалось, это нисколько его не смущало. Ему было глубоко наплевать на то, что я о нем подумаю, на меня самого и на мою дремучую шевелюру, ведь мы были с ним вдвоем и такие мелочи не имели никакого значения.

– Мужик ты или нет? – добавил он, направив мне фонарь прямо в лицо.

Это его рассмешило. Я налег на весла, и мы отчалили.

– Вот видишь, чем все может кончиться? – продолжал он. – Видишь, что бывает, когда переходишь границы?

– Можете дать мне фонарь? – спросил я. Он посветил направо-налево, потом скроил гримасу:

– Да на кой тебе фонарь? Чего ты будешь с ним делать?

Я понял, что он пьяней, чем кажется. Он был совершенно пунцовый, а глаза блестели, как лак для ногтей. Я продолжал грести наугад, решив не связываться. Мне было жарко, и при этом все тело заледенело. Роже сидел, склонившись вперед, поигрывая фонарем, и время от времени небрежно светил на поверхность воды. Потом снова направил луч мне в лицо, чтобы посмотреть, как я отреагирую. В общем, ему просто нравилось меня дразнить, как дразнят собаку за забором.

– Вам нетрудно было бы перестать на минутку? – осведомился я. – По-моему, мы здесь не для этого.

Он наклонился ко мне:

– Не для этого, говоришь? Ты что, издеваешься?

– Послушайте, мы, вообще-то говоря, ищем вашу дочь. Припоминаете?

– Мою дочь? Какую еще дочь? У меня нет дочери.

Я повернул направо. Берег показался мне очень далеким.

– Если б это была моя дочь, мы бы тут не торчали, – добавил он. – Уж можешь не сомневаться. У этой не все дома, как и у ее мамаши.

– Будем надеяться, что она вас слышит, – сказал я. – И ничего не упустила из сказанного.

– Да ладно! Думаешь, я по ней скучать буду? Полагаешь, нам делать нечего, только скучать по вас? Да мне от нее ни днем, ни ночью покоя нет, и так много лет подряд. Ни дня покоя! С самого начала одни неприятности. Так с чего я теперь буду слезы лить?

Несмотря на свежий воздух, мне казалось, что до меня долетает его зловонное дыхание. На нас спикировала чайка, потом снова взмыла в воздух.

– Но ведь существует хоть что-то человеческое… – заметил я.

– Мы и делаем человеческое: ищем ее на лодке. А большего вы не заслуживаете.

Редкий говнюк. Впрочем, таких немало, чему тут удивляться? Бедняжка Цецилия, прожила всю жизнь с этаким экземпляром. И он еще спит с моей матерью! Если уж она дошла до такого, значит, дело плохо. Похоже, совсем докатилась.

– Знаю я, о чем ты думаешь, – сказал он. – Именно сейчас. Я знаю, о чем ты сейчас думаешь.

– Все может быть, – сказал я. – Только у вас телефон звонит.

Он стал рыться в карманах, не спуская с меня глаз.

– Не советую тебе доставать нас. Нас с твоей матерью. Это так, дружеский совет. Не лезь. Потому что я знаю, о чем ты думаешь.

Телефон звонить перестал, зато загудела машина. Я повернулся к берегу, усеянному бледными огоньками, очерченному узкой полоской сероватой пены.

– Мне можно испортить жизнь один раз, но я не дам испортить ее дважды, – заявил он.

Я пытался разглядеть, что происходит на берегу, и угадать, где мы оставили машину. Его это нимало не интересовало.

– Думаешь, она твоя собственность? Эй, мудила?

Я повернулся к нему. Слюной он еще не брызгал, но все к тому шло. Он явно собирался выместить на мне накопившиеся обиды. Видно, дожил до того возраста, когда ищут виноватых. И надо же было мне попасться ему под руку!

Я пристально смотрел на него и молчал, а сам тем временем приналег на весла, направляя лодку к берегу. Там запустили еще одну ракету. Она взлетела зигзагами и на мгновение замерла над нашими головами.

– Я, по-твоему, буду все это терпеть?

– Понятия не имею. Мне-то какое дело?

Он попытался пнуть меня ногой, но был слишком пьян, к тому же сидел далеко, в глубине лодки. Я тоже держался настороже, поэтому удар, медленный и вялый, не достиг цели. Я вскочил на ноги, подняв весло для обороны.

– Ну же, – промямлил он. – Только попробуй!

Наверно, я был недостаточно зол. Во всяком случае, не настолько, чтобы раскроить ему веслом череп. Однажды я размозжил башку Ольгиной собаке, когда она взбесилась и попыталась перегрызть мне горло. Так что я знаю, как это бывает. Приятного мало. В общем, я сел.

– Ну что, мудозвон, кишка тонка? А хочется, правда? Ты ведь знаешь, о чем я? А, мудозвон?

Я почувствовал удар в живот. Мы подплывали к берегу, я видел людей, их черные фигуры. Они шли по песку, спотыкаясь, похожие на корабельную команду, только что сошедшую на берег после качки. А я сидел, согнувшись пополам, под пристальным взглядом Роже, который посмеивался, довольный собой. Если бы он ударил меня, когда я замахнулся на него веслом, произошла бы гнусная сцена. И мать потом носила бы мне апельсины.

Он попытался меня схватить, когда я вылезал из лодки. Я выпрыгнул и оказался почти по колено в ледяной воде.

Я смотрел на его рот, когда он произносил:

– Ну что, понравилось?

Это была какая-то отвратительная резина, которая растягивалась во все стороны, живой шланг. Жуткая наркотическая галлюцинация, я был словно загипнотизирован, впал в столбняк. Он схватил меня за рукав. Я отпихнул его. Кто-то сказал нам, что Цецилия пошла домой. Но он никого не слушал, он смотрел на меня не моргая, и его прядь плескалась на ветру.

– Не держи меня за идиота, – выдавил он наконец.

Когда мы вернулись, все молчали. Цецилия стояла посреди слабо освещенной комнаты, с еще мокрыми волосами, прямая и напряженная.

На обратном пути Роже не разжимал губ, и я на всякий случай пристегнулся. Он будто специально норовил не вписаться в крутые повороты, а то вдруг на полной скорости наезжал на тротуар. Два часа ночи, на улицах ни души, слышался только визг шин. В домах и садах было темно и пусто, изгороди дрожали под порывами ветра. Мужики на заднем сиденье ржали, вспоминая, как выходила из воды Цецилия, какая у нее была маленькая синяя попка и маленькие замерзшие грудки и какое у нее красивое тело, хоть и продрогшее насквозь.

Роже пошел прямо на нее.

– Все хорошо, ребята, все хорошо, – вступилась Ольга, которая, как обычно, куда-то подевала свои туфли и теперь, тоже как обычно, вступилась за слабого. Тем более что слабой оказалась женщина. Когда-то она вступалась за меня: родители ругались в соседней комнате, а я прибегал к ней и зарывался в ее юбки.

Мать кусала губы. Кто-то протянул стакан, но Роже прошел мимо, не заметив. На женщину, которая предложила растереть Цецилию одеколоном, он даже не взглянул.

Он молча подошел к девушке и схватил ее за руку. Мертвой хваткой. Она не издала ни звука и попыталась вырваться. Он тянул ее к лестнице. В общем, вы видели такие сцены тысячу раз.

– Пусть сами разбираются, – предложил хлыщ с седыми висками, пока Роже, выламывая руку Цецилии, волок ее к лестнице. – Знаете, опыт подсказывает, что лучше не вмешиваться.