– Низкий и хриплый. Акцента я не уловил.

– Значит, это был не Гораноф, – сокрушенно бормочет Розмари и опускается в кресло.

– Какая разница, кто это был? Может, тот, другой.

– Вы имеете в виду Пенефа? Нет, тоже исключено, – качает головой Розмари. – У них обоих ярко выраженный акцент. И голос у каждого из них не такой уж низкий и не хриплый. Это была ловушка, Пьер…

– Что за ловушка?

– Самая коварная ловушка. Вы только подумайте: звонят сюда, чтобы заманить меня на виллу именно в тот момент, когда там замышляется или уже совершено убийство…

– Но у каждого, кто пошел бы на такой шаг, должны быть серьезные основания, – соображаю я вслух. – У вас есть враги, способные на такую пакость?

– А почему вы думаете, что человек знает всех своих врагов? Я могу и не подозревать об их существовании, – возражает она, и в ее словах есть некоторая логика.

– Но если они существуют, то не без причин…

– Причин я тоже могу не знать. Откуда мне известно?.. Может, они и заманили меня туда, полагая, что на меня скорее всего падет подозрение… Я часто, хотя и без всякого умысла, бывала у Горанофа…

– Все возможно, – прерываю я ее. – Но мне кажется, надо отложить эти рассуждения на потом. Иначе вы и в самом деле снова расстроитесь. – И чтобы направить ее мысли по другому руслу, добавляю как бы невзначай: – Похоже, нынче вечером вы решили окончательно охмурить вашего Бэнтона.

Я имею в виду ее предельно короткую юбку, из тех, какие теперь носят лишь девочки-подростки, поскольку Розмари, видимо после долгих колебаний, снова решила выступить в роли балованной дочки.

– Мне все же кажется, – продолжаю я, – что искушение будет более сильным, если вы явитесь вовсе без юбки.

– Едва ли и это поможет, – отвечает Розмари, которая стала понемногу успокаиваться. – Мне думается, у вас несколько ошибочные представления о сексуальных вкусах этого господина.

В небольшой замок Бэнтона нас вводит его шофер. В гостиной камердинер хлопочет у буфета, пока Ральф не указывает ему на дверь. Верные слуги Ральфа – оба смуглые метисы, их большие глаза и неторопливые грациозные движения таят в себе что-то женственное. Одного Бэнтон называет Тим, а другого – Том. Они, наверное, братья, если не близнецы; что касается меня, то я никак не могу различить, кто из них Тим, а кто Том.

Не успел Ральф родить свой банальный комплимент в адрес Розмари, как холл озаряет Флора своим неповторимым царственным видом. Ее энергичного рукопожатия никому избежать не удается, но я замечаю, что американец предусмотрительно переместил свой массивный золотой перстень с правой руки на левую. Ну вот, все в сборе, можно бы начинать игру, как всегда. Однако сегодня все не как всегда.

– Какая сенсация, а? – восклицает Флора, располагаясь на золотистом шелковом диване, а не за карточным столом.

– Мне бы не хотелось вас разочаровывать, но десятки подобных сенсаций во всех уголках земли стали обычным явлением, – уныло замечает Бэнтон.

– Простите меня, дорогой, но, должна вам заметить, здешние места – это вам не Чикаго, а зона отдыха, – отвечает Флора, явно задетая тем, что кто-то попытался свести на нет ее сенсацию.

– В Чикаго опасность намного меньше, – поясняет Ральф все с той же апатией. – Там вас убивают лишь в крайнем случае и только при наличии серьезных мотивов.

– Мотив всегда один и тот же, – роняет Розмари. Она единственная сидит за столом и рассеянно тасует карты.

– Один и тот же? – вскидывает брови женщина вамп. – Говорят, что убийца пальцем не притронулся к деньгам, находившимся в бумажнике Горанофа.

– Вероятно, ему было недосуг заниматься такими пустяками, – пробую я вмешаться. – Он искал что-то более существенное.

– Тридцать тысяч франков тоже не пустяк, мой мальчик, – возражает Флора.

– Да, – киваю я. – Для вас и для меня. Но представьте себе, что убийца искал нечто такое, что не укладывается и в три миллиона…

– Не будьте наивны, Пьер, – корит меня американец. – Такие дорогие вещи люди хранят в банке. Тем более если они живут в городе банков.

– Не спорю. Но ни для кого не секрет, что такие вещи прячут в сейфе, а сейф запирается на ключ. Так что стоит ли удивляться, если убийца проник в этот дом именно в расчете завладеть ключом?

– Вот именно! – восклицает Флора.

– Вот именно? – бросает на нее взгляд Бэнтон. – Вы не забывайте, что для того, чтобы залезть в сейф, одного ключа мало, необходимо еще и шифром владеть.

– Вот и прекрасно, – иду я на компромисс. – Мы сошлись на том, что убийца проник в дом нашего соседа, чтобы завладеть ключом и шифром.

Американец лениво посматривает в мою сторону, и его черные глаза вроде бы таят легкую насмешку.

– У вас есть шифр, неужели вы станете сообщать его первому попавшемуся нахалу?

– А если у этого нахала в руке нож?..

– Если у него нож, вам ничего не стоит околпачить его всучить ему фальшивый шифр, выиграть время и сообщить в полицию. Кому придет в голову вместе с ключом поднести ему и волшебную цифру?

– В таком случае?.. – спрашивает озадаченная Флора.

– В таком случае? – пожимает плечами Бэнтон. – В таком случае спросите убийцу.

– Все же вы, как ревнитель законности, не можете не иметь собственной версии, – вызывающе произносит Розмари, продолжая бесцельно тасовать карты.

– Что касается законности, то мои интересы распространяются лишь на сферу банковских операций, – напоминает американец. – И вообще ни одна версия не может строиться на обывательских сплетнях. К тому же надо иметь хоть какое-то представление об убитом…

– Вы, дорогая моя, кажется, хорошо его знали, – обращается Флора к Розмари.

– Если вы считаете, что за три партии в белот можно узнать, что за тип… – пробует возразить моя квартирантка каким-то безжизненным голосом, но не договаривает.

– Три партии в белот? – снова вскидывает брови женщина-вамп. – А у меня создалось впечатление, что вы довольно частенько наведывались к нему…

– Не пользуетесь ли вы, милая, сведениями герра Пенефа, с которым у вас задушевная дружба? – спрашивает моя квартирантка, лучезарно улыбаясь.

– «Задушевная дружба»? Вы говорите на основании того, что однажды у вас на виду я обменялась с ним несколькими словами перед кафе, на Остринге…

– Я вас видела в другой раз, – уточняет Розмари. – И не перед кафе, а внутри него.

– А что вы станете делать, если какой-нибудь нахал плюхнется к вам за стол? Затевать скандал? – Она обводит всех нас взглядом, словно ищет сочувствия, затем добавляет: – Разве я виновата, что мужчины обалдевают при виде меня…

– Определенная категория мужчин… – вставляет Розмари.

– Женщина, способная производить впечатление на всех мужчин, еще не родилась на свет, моя дорогая, – философски заключает Флора.

Она встает с удивительной легкостью для ее внушительной фигуры и направляется к карточному столу. Мы с Ральфом также занимаем свои места. Разговор вроде бы на этом закончился или мог бы закончиться, если бы Розмари устояла перед искушением и не добавила масла в огонь:

– Я тут слышала в бакалейной лавке, вашего Пенефа задержали. Интересно, где он находился в момент убийства…

– Если я не ошибаюсь, он находился в таком месте, которое обеспечило ему алиби, – отвечает Флора, усаживаясь напротив меня. – И, к вашему сведению, сразу же был освобожден. Кроме всего прочего, он вовсе не «мой Пенеф».

– Я сказала без всякой задней мысли… – бормочет Розмари, желая убедить нас в обратном.

– Не сомневаюсь, – соглашается Флора с не меньшим лицемерием. – Но если говорить о вкусах и о мужчинах, то у меня такое чувство, что мои вкусы не слишком отличаются от ваших.

Разумеется, она так говорит лишь для того, чтобы привести в бешенство мою квартирантку, и с той же целью продолжительное время смотрит на меня с откровенной симпатией. Наконец начинается игра.

Холл Бэнтона намного больше нашего – как-никак хозяин занимает важный пост в солидном банке и является держателем акций этого банка. И все-таки замок принадлежит не ему, хотя и мягкой мебели здесь больше, и на стенах красуются английские гравюры на охотничьи сюжеты – у нас, как известно, их заменяют картинки, представляющие собой галантные сцены. Словом, если вы попробуете судить о характере хозяина по характеру интерьера, то непременно ошибетесь, потому что все здесь отвечает вкусу не хозяина, а владельца виллы. Ральф Бэнтон относится к числу людей, убежденных в том, что высокие доходы предоставляют им свободу устраивать личную жизнь по своей собственной воле, хотя им даже в голову не приходит, что вся их жизнь так или иначе зависит от воли других – хозяина, или портного, или парикмахера, или метрдотеля, обеспечивающего им в дни приема гостей «холодный буфет».