На какое-то время Оливия оказалась в полном замешательстве — так он подрезал ей крылья. Гил, которого она узнала сейчас, совершенно отличался от нежно подшучивавшего над ней мужчины, который так ей нравился.

— Просто ты ни разу не видел меня в вечернем туалете, — возразила она, вздернув подбородок с легким вызовом.

До этого она щеголяла преимущественно в джинсах и футболках; это была ее обычная одежда на каникулах. Даже если она надевала нечто более подходящее для юной леди, это никоим образом не походило на то, что было на ней сейчас, — Вивьен никогда не позволила бы такого.

— Интересно, видела ли тебя Вивьен в этом платье? — спросил Гил, как бы угадывая направление ее мыслей.

Боясь, что Гил возьмет бразды правления в свои руки и потребует, чтобы она переоделась, если она признается, что бабушка ничего не подозревает о ее перевоплощении, Оливия суеверно скрестила пальцы за спиной и утвердительно кивнула.

— Конечно, это не то, что она выбрала бы для себя, но…

Конец предложения был скомкан, потому что Гил с громким шумом сердито отбросил газету в сторону.

— Неужели она позволяет своей внучке одеваться как потаскухе? Не лги мне, Оливия!

Оливия боялась, что Гил может рассказать обо всем бабушке, и опасения соединились с чувством горькой обиды, возникшим вследствие нанесенного ей Гилом столь изощренного оскорбления. Оливия выбрала это платье, чтобы понравиться Гилу, однако наряд не только не пришелся ему по вкусу, он нашел в нем нечто неприемлемое. Оливия ощетинилась, защищаясь.

— Думай что угодно. В этом платье я пойду на вечер, независимо от того, одобряешь ты или нет!

Одним движением Гил вскочил на ноги.

— А если я откажусь поехать с тобой?

— Я вызову такси.

На несколько секунд их взгляды застыли в безмолвном единоборстве, и тогда Гил отвел глаза, Оливия поспешила сделать вывод, что одержала победу. Но Гил лишь посмотрел на нее сверху вниз с такой неторопливой наглостью, что Оливия ощутила его оценивающий взгляд на каждом изгибе своего тела. Тотчас же гнев ее прошел и ее охватил ледяной холод. Потом ее снова бросило в жар.

— Прекрати! — крикнула она, поражаясь визгливым ноткам, появившимся в ее голосе. Гил еще раз пристально посмотрел ей в глаза.

— Не нравится? — спросил он с издевкой.

— Нет!

— Так вот. Если сегодня вечером ты оденешь это платье, то привлечешь к себе в сто раз больше подобных взглядов.

Оливию захлестнула волна неуверенности, свойственной юности. Она не собиралась добиваться внимания мужчин вообще, ей нужен был только Гил. Но ей также не хотелось, чтобы он смотрел на нее с такой наглостью. Или хотелось?.. То она ждала, чтобы вернулся назад ее верный веселый спутник каникулярного времени, то переживала странные волнующие ощущения, вызванные оценивающим взглядом этого неотразимого таинственного незнакомца, стоящего перед ней.

Смятение сковало ее душу. Чего она хочет, Оливия сама толком не знала. Однако уступи она требованию Гила надеть другое платье, это смахивало бы на поражение, на отступление в спокойный безгрешный мир детства, в котором она до сих пор пребывала. Но ей не нужно было такое спокойствие. Она больше не желала быть ребенком и исключала, чтобы с ней обращались, как с малолетней. Поддавшись внезапному порыву, она приняла решение.

— Мне все равно, как смотрят на меня мужчины. Я надела это платье, потому что оно нравится мне, а не каким-то посторонним мужчинам, — ответила она с вызовом.

— Если бы ты была на десять лет старше, я бы еще мог тебе поверить.

Оливия уже собиралась возмущенно возражать, но Гил остановил ее сдерживающим движением руки.

— Оливия, избавь меня от ссоры. Я сказал все, что должен был сказать по этому поводу. Надевай что хочешь.

Казалось, она должна была бы торжествовать, хоть победа была не такая уж великая, однако радости она не испытывала. У нее возникло чувство, будто Гил внезапно утратил интерес к ней, как если бы она его разочаровала. Оливия попыталась противопоставить радость победы той пустоте, что обнаружилась после его слов, но из этого ничего не получилось.

Они не обменялись ни единым словом по пути к дому, в который были приглашены. Оливия готова была первой начать беседу, чтобы восстановить непринужденность, существовавшую прежде в их взаимоотношениях, но не знала, как и что нужно говорить. Она надеялась, Гил оттает и первый протянет оливковую ветвь мира, но напряженные черты его лица ни разу не смягчились.

На вечере Оливия сразу же бросилась танцевать, твердо решив, что ни за что не покажет Гилу, несколько огорчила ее их размолвка. Не имея привычки к спиртному, она, тем не менее, выпила один за другим пару бокалов вина. Алкоголь подействовал сильнее в сочетании с пьянящим голову чувством успеха: «новый имидж» Оливии вызвал преувеличенное внимание мужской половины гостей. Она сама чувствовала себя непривычно развязной, крикливой, грубой. Ее смех все чаще переходил в глупое хихиканье, ее манера танцевать становилась все более вульгарной, а поведение в целом с каждой минутой все сильнее смахивало на откровенное заигрывание с мужчинами. Однако в толпе она все время искала глазами Гила, решив, что он должен видеть, как она хорошо проводит время, несмотря на его неодобрение, вызванное ее внешним видом и манерой держаться.

Однако она обнаружила, что внимание Гила обращено не на нее, как прежде, а на некую блондинку, подобную сильфиде, причем он проявлял к ней явно повышенный интерес. Оливия не была готовой к удару, который тут же нанесла ей ревность прямо в самое сердце.

Когда танцевавший с Оливией партнер, его звали Эндрю, предложил выйти из дома, чтобы отдышаться, она охотно согласилась, ясно осознавая лишь одно — она ни секундой больше не сможет вынести, как Гил любезничает с другой женщиной.

Но в саду, в беседке, густо увитой зеленью, куда Эндрю привел Оливию, ей сразу же стало очевидным, что вовсе не свежий воздух был у него на уме. Его поцелуй застал Оливию врасплох, и поскольку она, одурманенная вином, воспротивилась не сразу, Эндрю решил: раз протест не последовал, значит, можно позволить себе кое-что еще. Прежде чем Оливия сообразила, что происходит, тоненький лиф ее платья начал спускаться вниз с ужасающей быстротой.

Последовавшие за этим мгновения отложились в сознании Оливии как сумбурный кошмар.

Она не успела еще предпринять что-либо сама, как увидела, что тело Эндрю отрывается от нее, легко приведенное в движение какой-то внешней силой, и между ними возникла мощная фигура Гила, лицо которого превратилось в маску гнева.

— Чем вы тут, черт побери, занимаетесь? — крикнул он, жестко выговаривая каждое слово.

— Думаю, вас это ни в коей мере не…

— Заткнись, — властно оборвал Гил задиристого Эндрю.

Тому было достаточно единственный раз взглянуть на каменное лицо Гила, чтобы моментально подчиниться.

— Ну? — ледяной взгляд Гила пронзил Оливию.

— Мы… Я… — У Оливии слова застревали в горле. Она готова была провалиться сквозь землю: пусть разверзнутся земные недра и поглотят ее. Она остро ощущала, как впился в нее глазами, словно ястреб, Гил, отмечая смену выражений ее лица и, что хуже всего, оглядывая каждый дюйм ее только что обнажившихся верхних полукружий грудей.

— Вы можете идти. — Движением головы Гил дал знак Эндрю, и тот с явным облегчением немедленно поступил так, как ему было сказано.

— Ну? Я все еще жду хоть какого-нибудь объяснения!

Судя по его злобному тону, Оливия не могла надеяться, что ее простят так же легко.

Гил стоял перед ней, словно монолит на фоне темного неба, неподвижный и грозный. Оливия непроизвольно облизнула губы, не сознавая, сколько чувственности таится в таком простом ее действии.

— Ничего… Ничего не было. Правда.

— По-твоему, это пустяк. — Он обдал ее презрительным взглядом с головы до ног. — Мужчине почти удается снять с тебя платье, а для тебя это «ничего»?

Оливия хотела бы отвернуться, чтобы избежать огня его ярости, обжигавшего ее почти физически, но черная глубина его зрачков притягивала, как магнит.