Куда они с Икирой идут, Марко не знал. Знал только, что это важно для Икиры и что надо спешить. Однако спешить не получалось — ноги тяжелели, к босым ступням прилипала щебёнка…

Икира быстро глянул на Марко лиловыми глазами, сказал неуверенно:

— Ничего, успеем…

Куда успеем? Зачем?

Никуда они не успели. Четверо в камуфляже выросли впереди. Лиц у них не было, были маски из той же камуфляжной ткани, что комбинезоны. Икира вдруг сильно оттолкнул Марко в сторону и встал посреди дороги. Щуплый, на расставленных ногах-стебельках, со вскинутой головой. Взлетели и мягко опали выгоревшие волосы.

Марко понял, что четверым нет дело до него, до семиклассника Солончука. Они видели только Икиру. Сдёрнули с плеч воронёные Б-2 и пошли к нему шеренгой. Хрустел гравий. Икира стал отступать. Он пятился. Потом позади него возник белый (очень белый!) дом с черными провалами выбитых окон. Икира прижался спиной между окнами. И смотрел на убийц в масках без боязни и без надежды…

Много раз потом — и во снах, и наяву — Марко презирал и корил себя за те полсекунды малодушия, которые помешали ему сразу броситься наперерез врагам. В общем-то, ничего эти полсекунды не решали. Просто было стыдно за трусость. Он всё равно бросился и заслонил Икиру и увидел, как от стволов Б-2 полетели дымные колечки…

Ну и что?

Врагам нужен был не он, а его кровка Икира. Пули ударили в Марко, безболезненно прошли сквозь его тело, а Икира негромко вскрикнул у него за спиной. Марко оглянулся. Икира лежал ничком…

Марко потом удивлялся, какие подробности, совсем как по правде, были у этого сна. Мельчайшие. Он видел, как горели на щебёнке солнечные искры. Как валялись вокруг камушки и ракушки от порвавшегося Икириного ожерелья. Как белели следы извёстки на острых лопатках Икиры, которыми он только что прижимался к стене. Как из-под плеча Икиры выползала на ракушечную плитку алая змейка. Как вздрагивали завитки его волос.

Марко перевернул невесомого Икиру на спину. Глаза его были закрыты, а рот приоткрыт, и между губ ярко белела полоска зубов. Марко охнул, увидев пониже ключицы чёрную дырку с красными пузырьками по краям.

«Ничего, ничего… я сейчас… потерпи…» Надо было рвануть рубашку, обмотать плечо, положить на него ладони и собрать в них энергию. Силу дрожащих струн всего мира… «Сейчас…»

Он забыл про врагов. Но они напомнили о себе. Хрустом шагов. Марко увидел, что они приближаются ровным шагом, не опуская автоматов. И ощутил, как несёт от них запахом гари и ружейной смазки, вонью пропотевших ботинок, трупной гнилью. Марко оглянулся. Он заметил телескоп. Тот, как ни в чём ни бывало, стоял на треноге в двух шагах, словно ждал. Марко бросился к нему, поднял на трубе прицельную планку. Внутри трубы он в комок собрал перед рефлектором своё отчаянье, страх за Икиру, ненависть к вонючей пятнистой смерти и надежду на спасение. Не было спусковой кнопки, и он просто тряхнул трубу. Она выбросила бледно светящийся шарик. Тот ударил в крайнего стрелка. Стрелок выпустил автомат и вспыхнул. В одну секунду он превратился в чёрный дымящийся комок и пропал. Остальные трое повернулись и деловитой рысцой побежали прочь. Но шарики из телескопа догоняли врагов, и те тоже превращались в клубки дымящейся тьмы. Исчезали. Все кончилось в несколько секунд. Марко сжал в себе смешанное со слезами торжество и повернулся к Икире. «Сейчас мы к доктору Канторовичу…»

Икиры не было.

Было только алое мокрое пятно на ракушечной плитке. А Икиры не было нигде. Ощущение этого «нигде» задавило Марко своей безнадёжностью.

«Икира-а!!»

— Икира!! — Марко вскинул себя на локтях.

Тёплые ладони легли ему на плечи.

— Маричек, успокойся. Все хорошо.

Только сестра Женька называла его так — Маричек. И то нечасто. Лишь в минуты огорчений и обид. И случалось это, когда он был ещё малышом.

Марко взял её за веснушчатый локоть, прижался щекой к голому плечу.

— Ты что? Плакал? — шепнула она.

— Не знаю… Наверно, — выдохнул он.

Не все ли равно, плакал или нет. Не в нем дело. Главное, что недавний ужас оказался неправдой. Что Икира далеко отсюда и — слава Богу! — в безопасности…

Марко отвалился на подушку. Сон тускнел, страх уходил… а на место его возвращалась горькая память о Прыгалке. О потере не во сне, а наяву. Опять запершило в горле. Марко зашарил под подушкой, нащупал крохотную керамическую ножку, взял на ладонь.

— Вот…

Ему очень захотелось рассказать о судьбе Прыгалки, обо всем, что случилось на школьном дворе… Выплеснуть печаль. А кому, если не сестре? Она бывает вредная порой, но сейчас — самая родная. «Маричек…»

Женя взяла в свои ладони пальцы Марко с ножкой девочки.

— Маричек, я все знаю…

— Откуда?

— Пек приходил, рассказал… Ты спал, спал, а он сидел, ждал, когда проснёшься, и мы разговаривали. Он так и не дождался, ушёл…

— А зачем он приходил? — новые страхи зацарапали Марко.

— Да все в порядке. Просто хотел узнать, как ты себя чувствуешь. И сказать, что Икира с мамой устроились в Казанкое нормально. Доктор приехал, сообщил… И с мамой его ничего страшного, подлечат…

Сразу — от мыслей об Икириной маме к мыслям о своей:

— Жень, ты ничего маме не говори, ладно? Про то, что случилось…

— Не буду… Папа приедет, расскажешь ему. Мужчины лучше разбираются в военных делах…

— Когда ещё приедет-то…

— Думаю, что скоро… Иди умойся.

Марко умылся на огороде под краном. Женя принесла ему большущую кружку холодного молока и кусок пирога с капустой. Это был ужин. На часах оказалось уже около восьми. Правда, солнце ещё не зашло…

Со двора кликнула Марко мама: помоги, мол, собрать с верёвок выстиранные простыни. Марко помог. Сказал деловито:

— Ещё сыроватые, по-моему…

— Высушу утюгом…

Прохладная ткань касалась щёк, локтей, коленей. Словно тонкая парусина, которую подтягивают к реям на стоянке в порту. Делалось спокойнее…

Прикатили на велосипедах Топка и Пиксель. С грузом на багажниках. Топка привёз отремонтированную «площадь», а Пиксель — Кранца. Кранцу почему-то захотелось навестить Марко. Везти на багажнике грузного пассажира было трудновато, но кто теперь мог отказать в просьбе герою.

Квадратную фанеру с пластилиновой мозаикой положили на бочку-стол в хижине Марко. В окно светило уходящее солнце, с тумбочки — настольная лампа. Смешивались закатные лучи и электрический свет. На мозаике не осталось от взрыва никаких следов. Только на лакированной раме — чёрный шрамик от осколка.

— Если хочешь, заделаем и его, но мы подумали: «Может, не надо?» Пускай будет на память… — объяснил Пиксель.

— Пускай будет… — согласился Марко.

То место, где раньше был цоколь для Прыгалки, теперь закрывал пластилиновый квадратик.

— Когда появится копия… ну, та, которую обещал Пек, сделаем другую подставку, — сказал Пиксель.

— Да, конечно. Спасибо… — отозвался Марко.

Опять щекотало в горле.

Твёрдая ножка Прыгалки ощущалась сквозь нагрудный карман.

Марко показалось, что она опять болит, и он прикрыл карман ладонью.

— Пек сказал, что Володю отправят завтра или послезавтра, — вдруг сообщил Кранец.

— Доктор скоро снова поедет в Казанкой, — объяснил Тонка. — Там корреспондентский пункт миротворческой миссии. Володе склепали какие-то документы…

«Ещё одно расставание…» — подумал Марко.

— К тебе Славка хотела заехать, — вдруг вспомнил Кранец. — Уже села на велосипед. А потом…

— Что потом? — спросил Марко.

— Говорит: «Да ну… Ещё вообразит что-нибудь…»

— А что я могу вообразить? — Марко пожал плечом. Слишком резко. От этого движения перекосилась на груди рубашка и в кармане (в правом, не в том, где ножка) тяжело шевельнулась медаль.

И сразу толкнулась мысль:

— Кранец, ты ведь сегодня спас Володю…

— Да ладно тебе! — и видно стало, что уши Кранца засветились как стоп-сигналы.

— Подожди… Вот… — Марко вынул металлический кружок с морским коньком. Было жаль с ним расставаться, но этого требовала справедливость. Так, по крайней мере, казалось в тот момент Марко. — Это тебе… Такой джольчик получше, чем пробка…