В чем была наша сила? В стремлении пройти путь от прозябания к свободе? Отчасти – он редко спорил сам с собой, но если внутренний голос просыпался, ставил вопросы, то Малехов отвечал на них.

Техносфера. Сумма знаний и технологий. Новая среда обитания, мир машин, способный создать приемлемые для человека условия жизни. Даже по самым грубым подсчетам, на той же Эриде денно и нощно трудились десятки тысяч сервов, ими управляли независимые кибернетические системы, не требующие постоянного внимания со стороны людей.

А что мы имеем сейчас? Подтопленный уровень старого колониального убежища, который превратился в воздушную линзу. Шлюзовые ворота еще сдерживают напор воды, но мы отрезаны от поверхности. У нас нет сервов. Нет энергии, компьютеров, остались лишь импланты, несколько персональных нанокомпов и детали разобранной планетарной машины. Люди обессилели от голода и лишений. Но даже если найдем способ вырваться из ловушки, выберемся на поверхность, это ничего не изменит. Наверху – библейский потоп. Нет укрытий. Даже костер развести не из чего. Тупик. Абсолютный тупик. Сегодняшняя находка тоже ничего не проясняет, не добавляет шансов, разве что заработает молекулярный синтезатор, сможем хоть как-то накормить людей…

– Почему вы не поддержали Русанова? – вопрос Бестужева разорвал круг тяжелых мыслей, вызвал раздражение.

– Он попусту начал тратить и без того скудные ресурсы, – нехотя ответил Роман Степанович. – Совершал ошибку за ошибкой.

– Поясни!

Малехов, кряхтя, выпрямился. Спина затекла. Ноги застыли в холодной воде.

– Зачем он пробудил весь состав научных групп? – Роман Степанович не стал дожидаться возражений со стороны Егора, продолжил: – Почему он не воспользовался резервом планетарной техники из грузовых отсеков криогенных модулей, не подготовил для людей элементарные условия? Он даже не задумался, где разместить, как накормить пятьсот человек!

– Но вы отказались ему помочь!

– После полувека криогенного сна даже ходить трудно! – грубо ответил Роман Степанович. – Уж ему ли не знать?

– Русанов пришел в себя достаточно быстро. Уже через сутки после пробуждения он был на ногах. Может, криокапсула найденного нами спасательного сегмента отличается по конструкции?

– Нет, все криокамеры одинаковы. Он раздавить нас хотел! Поставить в невыносимые условия. Так легче управлять людьми. Русанов действовал в своем стиле. Голодный, изможденный человек не станет задаваться лишними вопросами, он жить хочет, кушать, ему крыша нужна над головой, да и сил для бунта нет.

– А мы?

– А вам он сказал именно то, что вы, ребята, хотели услышать. Уж извини за прямоту. Понимаю, горя хлебнули, родителей потеряли, вот он и вывел формулу лозунга, понятного пандорианцам – «Смерть чужим»! Каково звучит, а? Бред, но вы-то его подхватили!

– Не понимаю, зачем он так поступил? – Егор с трудом понимал логику Малехова.

– Власть хотел сохранить. Пока люди слабы, выяснить, кто и о чем думает! У него не осталось прежних рычагов давления. Реальность Пандоры слишком резко отличается от прогнозов. Никто не ожидал встретить тут кладбища космической техники на орбите, планету, покрытую ледниками, анклавы иных существ, обломки их кораблей, вмерзшие в лед! Русанов уверенно обещал нам свободный, пригодный для колонизации мир. А что вышло? На Эриде он постоянно спрашивал: что ты готов сделать ради свободы, ради нового мира? Интересно, как бы он теперь перефразировал вопрос? Что мы готовы совершить, на какие жертвы пойти ради куска пищевого концентрата?

– Ради выживания, – поправил Егор.

– Называй, как хочешь, – махнул рукой Роман Степанович. – Смысл тот же. Людей пробуждать следовало небольшими группами, весь резерв техники бросить на разведку и добычу полезных ископаемых, организацию первичных производств! Машины должны создавать себе подобные механизмы, только так можно быстро восполнить утраченный парк планетарной техники! А Русанов вместо этого пробудил всех! Зачем?!

– Ты рисуешь Андрея Игоревича полным уродом, дегенератом! А он таким не был! Возможно, нам не понять его замыслов?

– Слушай, Егор, может, хватит? Надоело уже!

– Да, оставайся при своем мнении, – Бестужев махнул рукой. – Но я уверен, Русанов нашел бы выход!

– Упрямый ты.

– Он заботился о людях! По-своему, но заботился! Хотел сохранить власть? Пусть так. Но при нем не умерло ни одного человека!

Их спор, готовый разгореться с новой силой, нарушил отдаленный стрекот.

Под сводом тоннеля вдруг брызнул сноп искр, затем мигнул и включился осветительный сегмент потолка.

– Дима запустил генератор! – Малехов немного приободрился. На миг вернулась надежда, промелькнула мысль: может, выстоим? Нам бы продержаться, пока наверху не закончатся дожди, не схлынет вода! – Ты куда? – он заметил, что Егор направляется к дверям лаборатории.

– Хочу все внимательно осмотреть.

– Значит, не услышал меня? По-прежнему веришь в мифический план Русанова?! – со злой ухмылкой спросил Малехов.

– Роман Степанович, ты жить хочешь? – Бестужев остановился. – Просто ответь, да или нет?

Глупый вопрос.

Жить он хотел. Каждой клеточкой, каждым нервом. Страх перед неотвратимо близящейся смертью уже начисто обглодал душу, сожрал тонкую плоть моральных ценностей, так называемой цивилизованности, и теперь принялся за костяк, с хрустом перегрызая тот стержень, что принято называть волей.

Больше всего Малехов боялся долгой и мучительной агонии. Он знал, что не сможет покончить с собой. Уже пытался. Он имел доступ в оружейный отсек. После гибели Русанова, охваченный черной, бездонной тоской, пришел туда, схватил первый попавшийся под руку автомат, сунул ствол себе в рот, потянулся пальцем к сенсорной гашетке и…

Его жег стыд. Он не смог выстрелить, только обслюнявил электромагнитный компенсатор «Шторма», а потом долго, бессильно сидел у стены, давясь слезами.

– Хочу… – выдавил он, отгоняя неприятные воспоминания.

– Тогда просто помоги разобраться! – попросил Егор, отпирая дверь.

Колониальное убежище. Биологическая лаборатория…

Несмотря на включившуюся систему вентиляции, в отсеке по-прежнему воняло.

Многие не замеченные в темноте детали обстановки теперь бросались в глаза. Вдоль стен выстроились блоки кибернетических систем. Просторное помещение делилось на три рабочих зоны. Биореконструктивные камеры располагались по центру, в дальней части Егор увидел стенд – такие обычно применялись при сборке и тестировании сервомеханизмов.

«Из мастерской», – промелькнула мысль. Для пандорианца он неплохо разбирался в робототехнике, умел водить планетарные машины, ремонтировать аграрные механизмы, если поломка не затрагивала сложные кибернетические цепи.

Ближе к входу у стены возвышались фрагменты хондийского корабля. Часть переборки с живым шлюзом, образованным двумя мембранами, пара совершенно незнакомых постов управления – коричневато-серые выросты, усеянные отверстиями, по форме и расположению соответствующие конечностям хонди.

В средней части лаборатории три обособленных терминала компьютерной сети окружали высокие прозрачные шкафы из пластика. На полках в емкостях, до половины заполненных желтоватой жидкостью, плавали непонятные детали устройств, сочетающих живую ткань и кибернетические компоненты.

Роман Степанович замер, вытянул шею.

– Здесь работали как минимум четыре специалиста. Кроме Метелина, – выдавил он.

– Кибернетика, экзобиология, биокибернетика, инженерия? – вопросительно уточнил Егор.