– Я обязан отчитаться перед сиятельным Лаулином за каждый потраченный денарий, – стоял на своем ушибленный нотарий.

– Чтоб ты провалился! – бросил ему вслед рассерженный комит.

– Не провалится, – покачал головой Пордака. – А вот умом тронуться может.

– И что для этого нужно? – заинтересовался Сальвиан.

– Мне нужен медведь, – усмехнулся Пордака.

– Ты собираешься скормить ему Серпиния? – удивился комит. – Зря, только время потеряешь. На этого тощего урода приличный зверь не польстится.

– В крайнем случае сойдет и медвежья шкура, – задумчиво проговорил Пордака.

– Этого добра у меня хватает, – махнул рукой в угол шатра Сальвиан. – Я почти полжизни провел в Галлии. Таких чудовищ брал на рогатину, что даже селезенка екала.

Пордака долго выбирал медвежью шкуру, потом примерил ее на себя. Сальвиан на его старания только недоуменно разводил руками. Ничего устрашающего он в нотарии не находил. И даже клыки, торчащие из хорошо выделанного черепа, не делали лицо Пордаки более свирепым.

– Ставлю тысячу денариев, комит, – сказал Пордака, откидывая полог шатра.

– Принято, – кивнул Сальвиан, провожая в ночь хмельного нотария.

Вопль, донесшийся из соседнего шатра, заставил вздрогнуть даже комита, наслушавшегося за долгую жизнь предсмертных криков. Так мог кричать только человек, уязвленный в самое сердце. Сальвиан выскочил наружу и с изумлением уставился на безумца, бьющегося в руках струхнувших легионеров. Рядом с легионерами стоял светлейший Пордака, не ожидавший, похоже, такого эффекта от своей, на первый взгляд невинной, шутки.

– Он что, умом тронулся? – спросил Сальвиан.

– Скорее всего, – подтвердил легионер.

– Напоите его вином, уложите спать, а по утру отправьте в Рим под надежной охраной, – распорядился комит. – Мне сумасшедшие в армии не нужны.

Дюжие легионеры с большим трудом совладали с Серпинием, для чего им пришлось влить в него целый кувшин вина. После этого нотарий то ли заснул, то ли просто потерял сознание. Во всяком случае, он перестал брыкаться и царапаться. Легионерам пришлось на руках тащить его в шатер. Пордака, смущенный происшествием, все-таки стребовал с прижимистого комита тысячу выигранных денариев, чем огорчил того до крайности.

– Ничего, высокородный Сальвиан, – утешил седого ветерана римский проходимец, – ты очень скоро возместишь все свои убытки, понесенные в этой кампании.

– Ловлю тебя на слове, светлейший Пордака. Не знаю, какому богу ты кланяешься, но пусть он поможет тебе в благих начинаниях.

Рексы Оттон и Придияр встретили Пордаку, прибывшего на переговоры, настороженно, чтобы не сказать враждебно. Однако расторопного нотария, успевшего уже хорошо изучить и готов, и их вождей, такой прием не обескуражил. С самого начала Пордака дал понять вождям, что не только хорошо понимает трудности, стоящие перед ними, но и готов способствовать их разрешению. Стан варваров был обнесен рвом и окружен телегами. Так готы поступали только в том случае, когда ход военных действий складывался не в их пользу. Видимо, вожди еще до появления Пордаки поняли, что грабительский поход, предпринятый ими впопыхах, закончился неудачей. Опытным глазом Пордака оценил бледный вид детей и женщин, которых готы повсюду таскали за собой, и пришел к выводу, что его расчеты полностью оправдались. Продовольствие у готов было на исходе, а подкормиться за счет иллирийцев им не позволил комит Сальвиан.

– Вы что же, собираетесь сжечь все свои города и села? – с вызовом спросил у нотария рекс Придияр.

Придияр Гаст был самым непримиримым из готских вождей. И даже женитьба на римской матроне, высокородной Ефимии, не сделала его покладистым. К счастью для римлян, рекс Придияр был не готом, а древингом, а потому его авторитет среди вестготских старейшин держался только на воинской удаче. Иное дело рекс Оттон, происходивший из самого знатного среди вестготов рода Балтов. За ним была традиция, заветы отцов и дедов, поддержка жрецов-дроттов, да и просто привычка.

– Комит Сальвиан выполняет приказ императора Грациана, – спокойно пояснил вождям Пордака. – Пока вы глотаете дым от сожженных городов, Рим собирается с силами. Через месяц Грациан обрушится на вас всей своей мощью. А ваши люди, ослабленные голодом, не смогут оказать сопротивление.

– Я полагал, Пордака, что ты служишь патрикию Руфину, – нахмурился Оттон.

– Именно поэтому я здесь, – кивнул нотарий. – Вы начали войну с Римом, не заручившись поддержкой венедов. Вы не подготовились к этой войне, высокородный Оттон. Неужели вы думали, что сможете покончить с Римом одним ударом? А потом – что вам даст эта победа? Ведь людей надо кормить. Вы, готы, уже четыре года разоряете империю и породили такую ненависть в жителях Фракии, Мезии, Иллирика и Панонии, что они толпами вступают в римские легионы.

– Что-то не видел я этих толп, – ощерился рыжий Придияр Гаст.

– Увидишь, – криво усмехнулся Пордака. – Как только Феодосий оправится от болезни, его легионы вырастут у вас за спиной. Римляне возьмут вас в кольцо и истребят до последнего человека. Нельзя воевать вечно, рексы. Ваши люди устали от бесконечных битв. Ваши женщины и дети обессилели от кочевой жизни и голода. Пора садиться на землю, готы, и налаживать мирную жизнь.

В словах Пордаки было слишком много правды, чтобы эти далеко не глупые люди вот так просто от них отмахнулись. Готские вожди, да и простые воины добыли немало золота на чужой земле. Да вот беда – золотом сыт не будешь. Фракийские земледельцы, разоряемые бесконечными набегами, не могли уже прокормить ни себя, ни пришельцев.

– И что ты предлагаешь нам, Пордака? – спросил Оттон.

– Предлагаю не я, а император Грациан, – пожал плечами нотарий. – Вы получите землю в Нижней Мезии, миллион денариев на обустройство и продовольствие. Хлеб я вам доставлю сразу же, как только вы покинете Иллирик. Обоз уже готов.

– Грациан предлагает нам права федератов? – спросил Придияр.

– О правах, рексы, вы будете договариваться с Феодосием. Сейчас самый подходящий для этого момент. Вы можете выставить новому императору любые условия, и он их примет, поскольку Феодосий как никто сейчас заинтересован в заключении мирного договора.

– Хорошо, – поднялся с лавки Оттон. – Ты получишь ответ утром, нотарий. Нам нужно обсудить предложения Грациана со старейшинами.

Пордака почти не сомневался, что ответ готов будет взвешенным и разумным. Четыре года войны – это достаточный срок, чтобы утолить честолюбие и неуемную жажду подвигов любого человека. Вопрос был в другом – насколько прочным окажется мир? Однако ответ на этот вопрос зависел не только от Оттона Балта и Придияра Гаста, но и от императора Феодосия, которому еще предстояло завоевать расположение готских вождей и перетянуть хотя бы часть из них на свою сторону. Императору-язычнику сделать это было гораздо проще, чем императору-христианину. К сожалению, все шло к тому, что Феодосий поддастся на уговоры епископа Нектария и примет христианскую веру, причем в никейском варианте. В этом случае ему будет трудно рассчитывать на дружелюбие готов, уже однажды взбунтовавшихся против Валента, который пытался сделать из них ариан. Не исключено, что Феодосия постигнет та же судьба.

Магистр пехоты Нанний ждал только приезда императора, чтобы приступить к решительным действиям против обнаглевших в последнее время варваров. Особенно досаждали империи франки, поселившиеся во Фризии. Их ладьи, без страха ходившие не только по рекам, но и по морю, проникали в самые, казалось бы, недоступные города Галлии. После чего умелые гребцы тут же превращались в бесстрашных воинов, грабивших мирных обывателей. Эту заразу следовало вырвать с корнем, и вырвать как можно скорее, в этом Нанния поддерживали не только знатные мужи Галлии, имевшие статус римских граждан, но и местные торговцы, и простые ремесленники, боявшиеся варваров как огня. Викарий Авсоний, возглавлявший гражданскую администрацию Северной Галлии, оказал Наннию большую поддержку, обеспечив легионы продовольствием. К сожалению, ни Авсоний, ни ректор Феон, заправлявший финансовыми делами в провинции, не могли решить всех проблем Нанния, главной из которых была задолженность казны перед легионерами. Магистр пехоты посылал в Медиолан отчаянные письма, но неизменно получал от комита финансов Лаулина вежливый отказ. Причина, в общем, была понятна. Умиротворение готов дорого обошлось императорской казне, и теперь требовалось время, чтобы собрать дополнительные налоги с провинций. К сожалению, в Медиолане, видимо, недооценивали всей сложности возникшей в Британии и Галлии ситуации. Легионеры не желали проливать даром кровь за интересы империи. Дукс Магнум Максим предупреждал в письмах, что не в силах удерживать легионеров от бунта, и умолял устами комита Андрогаста направить в Британию хотя бы часть необходимых денег, чтобы закрыть рот недовольным. Самым скверным было то, что большая часть легионов, называемых британскими, размещалась на севере Галлии, и в случае мятежа легионеры могли без труда захватить Паризий, где находилась ставка магистра Нанния.