Почувствовав дружеское расположение соседа, Митяй доверительно шепнул, кивая в сторону Лени:
— Прижать хвост ему следует. Поэтику!
Король не ответил, хотя про себя и подумал, что проучить Леню было бы неплохо. Но как это сделать? Ведь не станешь его бить. Но не так думал Митяй. Раз их отношения с Королем налаживаются, то какой же он «будет ему друг, если не поможет как следует отомстить за оскорбление. Надо обязательно отлупить Леньку. Пусть хорошенько запомнит!
Случай представился на другой же день. Андрей и Митяй в то утро дежурили по спальне.
Подметя пол, Андрей отправился за водой — полить цветы. Когда он возвратился, то в спальне застал Митяя не одного. Возле него, словно взъерошенный воробей, в воинственной позе стоял Леня Куликов. Митяй, видно, успел здорово разозлить его — лицо у Лени было красное от возбуждения. Он быстро и сердито говорил:
— А что, не имею права писать? И разве я неверно написал? — Заметив в дверях Андрея, упрямо повторил: — Разве неверно написал?
Андрей, чувствуя, как в нем закипает гнев, поставил банку с водой на стол и, вплотную подступая к Лене, медленно процедил:
— Вранье все это!
Леня не испугался. Лишь побледнел, да глаза будто сделались еще больше.
— Можешь выражаться как угодно, но я за свои слова отвечаю.
— Отвечаешь? — грозно спросил Андрей. — За все слова?
— За все.
— И за эти слова: «Вам — презренье!», «Лентяй», «Ростом с папу»?
— Отвечаю, — не дрогнул Леня. — А разве не так? Посмотри на себя — какой верзила. А разве не бросил работу? Кто так поступает?..
— Так, по-твоему, я лентяй?
— Да, лентяй. Я и написал об этом. И всегда буду писать! Все, что думаю о вас!
«Это он — о пропавших деньгах», — пронеслось в голове Андрея.
— Только попробуй! — сжимая кулаки, прошипел он.
— А что, — вскинулся Леня. — Бить будешь? Ну, бей!
Нет, бить Леню Андрей не собирался. Но столько, видно, скопилось в нем ярости, что и сам не заметил, как поднялась рука, и он сильно толкнул Леню в грудь.
А много ли надо Лене! Теряя равновесие, он зацепился ногой за ковровую дорожку и растянулся на полу.
И не успел еще подняться, как в коридоре послышались торопливые шаги, голоса, и в спальню вбежала Светлана с девочками.
— Что тут за шум? Леня! Что с тобой? Кто тебя?.. Это ты, Королев, ударил его?..
Так начался этот длинный, тяжелый и полный для Андрея неприятностей день.
Совет коллектива
Еще до начала уроков у него был разговор с Раисой Павловной. Разговор короткий, строгий, как допрос. Ударил? Ударил. За что? Молчание. Шашаев участвовал в избиении? Нет, не участвовал. Так это что — расправа за критику? Молчание. Но он хоть понимает, как серьезен его проступок? Да, понимает.
Разговор с воспитательницей убедил Андрея, что неприятности на этом далеко не кончились. В большую перемену его вызвали в кабинет завуча. Там же находился и старший воспитатель. И снова — те же вопросы, те же ответы. Затем строгие нотации. А в заключение — не очень приятная новость.
Владимир Семенович сказал резким голосом:
— Я считаю, это должно явиться предметом обсуждения на совете коллектива.
— Только так, — подтвердил Кузовкин. — Лучше, если ребята сами вынесут решение. Слышишь, Королев, не мы — сами ребята накажут.
Ему уже было все равно, кто будет обсуждать его поступок, какие еще испытания ждут его.
Сидя в классе за партой, Андрей тупо глядел перед собой. Объяснения учителей не слушал. Думал, думал. Как же так получилось? Ведь знал, что неприятности могут быть, и все же ударил. Слово за словом, вспоминал весь спор с Куликовым и находил, что горячиться-то было не из-за чего.
Ребята с Андреем демонстративно не разговаривали. Только Дима в сердцах сказал:
— Эх, Королев, как же ты так оплошал?
На переменках Андрей уходил в дальний конец коридора и до самого звонка отсутствующим взглядом смотрел, как ветер срывает с деревьев последние листья… скоро зима. Лыжи, коньки… Здесь и на коньках не покатаешься… Интересно, могут его исключить из интерната? Пусть, все равно… А что мать скажет? Неужели все-таки исключат? Только за один этот случай? Нет, не должны бы…
Сзади к Андрею тихонько подошел Митяй. Помолчали. Потом, желая оправдаться, начал говорить, что пусть Андрей не переживает, ничего страшного не будет. Андрей оборвал:
— Знаешь, иди-ка ты от меня подальше!
Хотелось упрекнуть Митяя — зачем утром зазвал Леню в спальню, для чего затеял тот дурацкий спор, но передумал, не стал упрекать. Зачем? Это ничего не изменит.
В семь часов вечера в кабинете директора собрался совет коллектива интерната — старосты классов, председатели комиссий. За письменным столом, где обычно сидел Сергей Иванович, на этот раз важно восседал председатель совета коллектива восьмиклассник Женя Саблин. На стульях вдоль стен и на диване расположились остальные члены совета — всего человек двадцать. Тут же, среди ребят, сидели директор и Раиса Павловна.
Сначала обсуждали вопрос о строительстве школьной теплицы, затем — о шефской работе над малышами. Проступок Королева в повестке дня был последним.
Стоя в коридоре возле кабинета директора и томясь тревожным ожиданием, Андрей вздрогнул, когда дверь открылась и ему предложили войти.
— Остановись здесь, — постучав карандашом по столу, сказал Женя Саблин. — Вот сюда, правее, под люстру, чтобы лучше видели тебя.
Слово взял Дима Расторгуев. Он коротко объяснил суть дела. Сердце у Димы все же было доброе. Хотя Королев и сильно виноват, сказал он, но в прошлом никаких особенных срывов у него не было.
— Не защищай, — бросила Светлана. — Мало знаешь его.
Саблин постучал карандашом.
— Пащенко, тебе слова не давали!
«Теперь она все припомнит», — с тоской подумал Андрей.
Саблин начал задавать все те же, смертельно надоевшие Андрею вопросы, на которые он и хотел бы, но не мог ответить. Ну как объяснить, почему бросил работу — не стал убирать уголь? И почему толкнул Куликова? Только ли из-за тех обидных стихов? Или в другом причина? Нет, никак нельзя объяснить этого.
И Андрей, стоя посреди комнаты, у всех на виду, потный и красный от стыда и невозможности сказать правду, с опущенной головой, ждал той минуты, когда все это кончится. Чем кончится — для него было безразлично.
Односложно отвечая на вопросы, он поворачивал голову к Саблину, а тот все повторял, постукивая карандашом:
— Не на меня — на ребят, на директора смотри!
Это было настоящей пыткой.
Светлана, взяв слово, говорила откровенно, все, что знала. Это не первый случай у Королева. Он еще летом пытался однажды обидеть их воспитанника. И вообще — груб, невыдержан, курил.
— И сейчас куришь? — спросил Саблин.
— Нет-нет, — почему-то поспешно ответила за Андрея Светлана. — Сейчас он уже не курит.
Выступали и другие ребята. Все в том же духе: не оправдывали, не защищали.
— Какие будут предложения? — спросил председатель.
Предложений было два. Вынести Королеву строгий выговор с предупреждением. И другое: исключить из интерната.
— Исключить, и все! — требовало несколько человек. — Безобразие! Расправа за критику! За это судить надо!
Андрею казалось, что он готов ко всему. Но услышать от ребят эти слова было все же очень обидно. Это хлестнуло, как плетью. Хорошо, хоть Светлана не требовала исключения.
Слова попросил Сергей Иванович. Директор сказал, что ребята, по его мнению, слишком строго подходят к проступку воспитанника Королева. Конечно, проступок неприятный, безобразный, но будет ли правильно сразу исключать Королева? Не значит ли это, что становящийся на ноги коллектив интерната расписывается в своей беспомощности? Не лучше ли воздействовать на Королева этим коллективом? Он, например, считает, что так было бы правильней.
Предложение директора понравилось. Действительно, что они, не в состоянии перевоспитать человека? Теперь за предложение Сергея Ивановича проголосовали и те, кто недавно требовал исключения Королева.
