Сделав несколько крюков и посетив несколько таких безотрадных городов, убогое переиздание Помпей, мы приближаемся к цели сегодняшнего дня — монастырю св. Симеона (Симона), жемчужине византийского архитектурного искусства на Ближнем Востоке и одной из самых красивых церквей эпохи раннего христианства вообще. Калат-Семан — крепость Симеона — называют сейчас арабы развалины монастыря, напоминающие о пребывании здесь монаха Симеона.
Этот монах, родившийся в 390 году, довел идею аскетизма и самоограничения в буквальном смысле «до крайности». В 412 году он уединился в горах и поселился в келье, которую устроил на колонне («столпе») а затем основал секту «столпников». Столп, постоянно наращиваемый Симеоном, достиг к моменту его смерти 20 метров высоты. На очень небольшой площади поверхности столпа Симеон провел 27 лет, молясь и проповедуя. Слава о нем распространилась по всему христианскому миру. Из многих стран и даже с мрачных, неуютных и далеких Британских островов, куда уже также пришло христианство, прибывали верующие за советом и утешением. Когда 27 октября 459 года он умер, тело его было вначале погребено на столпе, а позднее перенесено в Антиохию, а вокруг столпа построили церковь, которая является одним из самых своеобразных сооружений раннего христианского периода на Востоке, образцом изобретательности и смелости архитектурной мысли и мастерства исполнения.
Центр церкви образует столп св. Симеона. Цоколь и часть колонны еще сохранились. Вокруг нее византийские зодчие возвели восьмиугольник, каждая сторона которого — свыше 10 метров. Он был перекрыт деревянным куполом. Четыре стороны восьмиугольника открывались в четыре базилики, самая большая из них — восточная, имеющая 44 метра в длину. Три другие базилики — по 30 метров в длину. Четыре базилики вместе с центральным восьмиугольником образуют громадную церковь с крестообразным куполом.
Это сооружение вызывает чувство благоговения перед мастерством византийских зодчих, давших полтора тысячелетия назад великолепное свидетельство человеческого таланта и трудолюбия. Одновременно в стиле этого здания отчетливо видны признаки романского строительного искусства. Как и во всех других областях Римской империи, в Византии перенимали и все лучшее у римских архитекторов, совершенствуя их мастерство и знания, и отсюда, обогащенные новым опытом, они достигли Центральной Европы, где оказали сильное влияние на формирование первой большой культурно-исторической эпохи в Европе севернее Альп — романского искусства.
ЦАРСТВО МУХАММЕДА
Новый пророк
В южносирийском городе Бусре, уже описанной нише древней столице римской провинции Аравин, в последней четверти VI века жил скромный монах. Бахира — так звали его — проповедовал не во внушительном соборе города — его оставил за собой архиепископ, — он обращался к своей пастве в старом здании, сохранившемся еще с языческих времен. Но, к досаде архиепископа, этот дом едва вмещал многочисленных слушателей монаха, в то время как прекрасный, только что построенный собор оставался почти пустым. Бахира был вдохновенным проповедником: он умел нравиться своим слушателям и увлекать их. К тому же он был «сектантом», что уже тогда вызывало любопытство его современников. Он принадлежал к секте сирийских христиан, объявившей себя сторонницей бывшего Константинопольского епископа, низложенного в 431 году Эфесским собором[7] и сосланного в Египет. Приверженцы этой секты требовали отличать человеческую природу Христа от божественной, не воздавать божественных почестей матери его, деве Марии, что власти истолковывали как кощунственное отступничество.
Однажды Бахира заметил среди прихожан подростка, слушавшего его с особым вниманием. Широко раскрыв рот, он жадно внимал каждому слову проповедника. Бахира никогда раньше по видел этого юношу. Наверное, он был не из местных жителей. По одежде его можно было счесть за погонщика верблюдов из центральной арабской пустыни, остановившегося вместе со своим караваном в городе на ночлег, перед тем как двинуться дальше на север, в Дамаск.
Бахира не очень любил, когда среди своих слушателей видел погонщиков верблюдов; для них его проповеди были лишь приятным развлечением среди будней долгих однообразных переходов через пустыню, и уже задолго до прибытия в Буеру они думали о том, какую шутку сыграть с монахом на этот раз.
Но этот юноша был совсем не таким: на лице его монах прочел восторг, с каким он внимал ему, полностью забыв о том, что происходило вокруг. И после окончания богослужения, когда уже все разошлись, он все еще стоял, мечтательно и неподвижно опершись о колонну. И лишь когда к нему приблизился Бахира, казалось, что он очнулся от восторженного оцепенения. Испугавшись, юноша смущенно прижался всем телом к стене и стал протискиваться мимо монаха к выходу. Но у Бахиры уже пробудилось миссионерское рвение. Он схватил юношу за плечи и привел его в свое жилище, находившееся над молитвенным залом. Там до глубокой ночи рассказывал он смышленому и восприимчивому малому об удивительной жизни спасителя, называемого Иисусом Христом, и о его чудесных деяниях.
Когда на следующее утро молодой человек покидал город, это был уже плохой и невнимательный погонщик верблюдов. Невыспавшийся, с головной болью, он неохотно выполнял свои обязанности. И когда к тому же из-за его невнимательности с верблюда упало несколько мешков с дорогими пряностями и их ценное содержимое посыпалось на дорогу, начальник каравана наградил его отменной бранью. Но странно, — обычно такой чувствительный, юноша едва обратил на это внимание. Его мысли витали где-то далеко. Он видел перед собой образ монаха, слышал его страстные слова, и вот это был уже не Бахира, который только что говорил, а сам Христос, которого с благоговением слушала община. И снова в его видении стерлись черты лица: теперь это был он сам, которому внимала толпа, и он упивался ее восторгом.
Когда юноша вернулся в свой родной город Мекку, казалось, что встреча в Бусре забыта. Молодой человек обратился к делам практическим. Он помогал вести дело, в котором был занят, что принесло ему благосклонное внимание вдовы хозяина. В 25 лет он женился На своей хозяйке, которая была старше его на 15 лет, и стал зажиточным и, стало быть, уважаемым гражданином мекканской общины.
Более десятка лет он осмотрительно и с сознанием долга вел свое дело. В его родном городе не было другого мнения о нем, кроме как: добросовестный, энергичный купец. И однако же его сограждане заблуждались. Люди не знали всей правды.
Юноша, которого встретил Бахира, человек, ставший в Мекке почтенным купцом, был Мухаммед. 600 миллионов людей на земле почитают его сегодня как пророка их бога — Аллаха. Мир чтит его как одного из самых великих в истории человечества основателей религии.
Встреча юного Мухаммеда с Бахирой не абсолютно достоверна. Но доказано, что Мухаммед во время своих странствий в качестве погонщика верблюдов и предводителя караванов доходил до Сирии и что образ пророка, пришедшего спасти людей, глубоко вошел в него и его юношеские видения постоянно преследовали его.
Мухаммед начал с того, что сначала убедил в своей миссии собственную жену, что, как известно всякому, уже большое достижение. Потом он стал проповедовать в кругу семьи и друзей. Его слушали. Ему верили. Его самоуверенность росла. У него самого возникло ощущение, что он — посланник Аллаха. Он рассказывал о Бахире, приукрашивая подробности встречи: монах жаловался, что человечество не поняло миссии Христа, не вняло предостережениям бога, что должен прийти новый пророк, последний, посланный богом, чтобы спасти людей. И ему, Мухаммеду, Бахира предсказал пророческую миссию.
Так был сделан решительный шаг. Мухаммед потребовал от имени Аллаха, единственного бога, признания и послушания ему как его пророку. С благоговением слушала небольшая кучка приверженцев откровения, возвещенные богом через своего пророка. Сначала Мухаммед чувствовал себя отнюдь не основателем новой религии, а скорее защитником монотеистического вероисповедания. Резко выступил он в своем родном городе против многобожия, грозил страшным судом. Этим он нарушил покой зажиточных горожан, которые стали опасаться за свои прибыли от ежегодного паломничества пилигримов к священному камню Каабы, месту встречи богов[8]. Сначала они насмехались над Мухаммедом, потом стали бойкотировать его. Это побудило его 24 сентября 622 года переселиться вместе с 300 преданными ему приверженцами в «соседнюю» Медину, находящуюся ни мало ни много в 400 километрах от Мекки, — событие, позднее названное его последователями Хиджра[9] и ставшее первым днем мусульманского летосчисления.
