Она не нервничала, даже когда обнаружила камеристку, ожидавшую ее в спальне с просторным халатом и очень открытой ночной сорочкой из белого шелка.

— Перестаньте краснеть, Сильвия, — сказала Нелл француженке, надевая одежду для первой брачной ночи. Да, это был костюм для совокупления, и что с того? Каждая женщина, ставшая матерью, пережила это событие.

Наконец камеристка вышла, оставив Нелл одну в полной тишине, свойственной этому дому. Она провела несколько минут у зеркала, разглядывая свое отражение. За последние недели ее лицо немного округлилось, руки стали менее костлявыми, с пальцев сошли желтые табачные пятна. Скоро на ее теле совсем не останется следов прежней жизни.

Со все возрастающим нетерпением она прошла в будуар, взяла книгу и свернулась калачиком в кресле. Это были рассказы из истории древних персов, написанные простым языком, и все же слова никак не складывались в предложения и не имели смысла.

Отложив книгу в сторону, Нелл задумалась. Ей хотелось посмотреть на дверь, соединявшую ее покои с покоями графа, но она усилием воли заставила себя смотреть на весело потрескивавший в камине огонь. Она совсем не волновалась.

Дверь, что вела в покои графа, оставалась закрытой.

Нелл заставила себя вернуться к чтению. И только когда часы в коридоре приглушенно пробили одиннадцать, в дверь постучали.

Хотя она ждала этого знака, Саймон все же застал ее врасплох. Ее пальцы, листавшие страницы книги, непроизвольно напряглись. Только теперь она почувствовала волнение. Она хотела ответить, но голос ей не повиновался.

Стук повторился.

Она сильно ущипнула себя. Как глупо нервничать!

— Открыто! — хриплым до неузнаваемости голосом произнесла Нелл.

Дверь отворилась.

— Что так долго не отвечала? — поинтересовался Сент Мор.

Очень романтичное начало, подумала она, оглядывая супруга с головы до ног. Похоже, для новобрачного в отличие от новобрачной особый наряд для первой ночи не был предусмотрен. Саймон выглядел наполовину одетым — или раздетым? Черный жилет был расстегнут, галстука не было, распахнутый ворот белоснежной рубашки открывал длинную шею и курчавые черные волосы на груди.

Нелл взглянула через плечо мужа дальше, в сумрак его комнаты. Там на полу виднелся восточный ковер в бронзовых и зеленых тонах и низкая кушетка, крытая зелено коричневым бархатом. Это были мужские цвета. В его комнате тоже горел камин.

Она опустила взгляд на книгу, потом снова подняла глаза на Саймона. Ее сердце сильно билось. Казалось, она разучилась нормально дышать. Неожиданно она почувствовала легкое раздражение.

— Это не я так долго не отвечала, это ты так долго не шел, — сказала она.

Он улыбнулся, сунул руки в карманы и привалился плечом к косяку. В этом богатом доме он выглядел так естественно, так непринужденно.

В душе Нелл поднялось какое то темное чувство. Саймон был всего в нескольких футах от нее, но на самом деле между ними пролегла пропасть. Как бы он ни старался, ему никогда не удастся узнать и понять ее по настоящему, до конца. Он никогда не узнает, что ей не раз приходилось отгонять крыс от горбушки хлеба, чтобы потом ее жадно съесть; что она много раз падала на колени в уличную грязь, чтобы подобрать монетки, брошенные проезжавшими дамами и кавалерами, и они смеялись, глядя на нее из окон своих богатых карет.

Он никогда не узнает всего этого, потому что никакого воображения не хватило бы, чтобы перекинуть мостик между миром богатых и трущобами вроде Бетнал Грин. Если бы такой мостик существовал, одному из миров пришлось бы исчезнуть.

— Прошу прощения, что заставил вас ждать, миледи, — подчеркнуто вежливо сказал Саймон.

— Ничего страшного, — хрипло ответила Нелл. Сейчас она со всей ясностью понимала, что наступил момент, когда она перейдет в мир Саймона и все мосты будут сожжены.

По птичьи склонив голову набок, он произнес, словно пробуя слова на язык:

— Леди Рашден, леди Рашден…

Ей хотелось перейти эту черту, отделявшую ее от прошлого, и в то же время было страшно. Теперь они были женаты — перед Богом и людьми. Ей хотелось остаться с ним, по эту сторону моста, где не было голода, холода, страха. Саймон был прекрасен, как тот мир, в котором он жил. Она хотела остаться с ним навсегда.

Тяжело вздохнув, Нелл собрала все свое мужество и встала. Ноги ее не слушались. Саймону не нужно знать, каково это — жить по другую сторону моста, в мире нищих и голодных. Не нужно знать о крысах, холодных ночах, собирании милостыни… Теперь он принадлежит ей, и никто не сможет забрать его у нее.

Однако он так и не сделал ни единого шага ей навстречу.

Она расправила плечи и вздернула подбородок. Теперь он от нее не уйдет.

— Может, приступим к делу? — спросила она.

— О Боже! — засмеялся он. — Неужели так будет всегда?

Его смех ее разозлил. Она ждала его весь вечер, боясь, что он уже успел пожалеть о женитьбе, что он уже советуется со стряпчими, как бы расторгнуть этот брак, и теперь он явился, чтобы посмеяться над ней? Она все это время ждала его, как верная собака. Да какое он имеет право заставлять ее ждать?

Имеет. Причем все права. Осознание этого факта пришло столь внезапно, что у нее остановилось дыхание. Теперь, когда они стали мужем и женой, все права принадлежат ему и для нее нет иного выбора. Всю оставшуюся жизнь он будет делать с ней то, что захочет, и тогда, когда захочет. Он может заставить ее раздеться перед ним, может заставить ее ждать, может все. Теперь выбор был исключительно за ним.

Впрочем, в одном она могла проявить свою волю.

Она медленно направилась к Саймону. Заинтригованный этим, он отстранился от косяка и выпрямился. Она взглянула на ворот расстегнутой рубашки, где виднелись черные вьющиеся волосы, и положила на его грудь руку. Ее ладонь коснулась его твердого соска, ощутив тепло упругой кожи. Потом она притянула к себе голову Саймона и со всей страстью поцеловала его, уже во второй раз за этот день. Теперь он был готов к этому и с жаром ответил на поцелуй, обняв ее за талию. Она будет другой женой, не такой, как все. Она не будет ждать, когда он захочет этого. Она сделает это первой.

Саймон долго раздумывал над тем, как это сделать. Абсурд! Он потратил больше времени, обдумывая, как соблазнить собственную жену (жену! теперь он был женат), чем делал это в более сложных случаях с дамами, чьи мужья возвращались домой в неурочное время, с женщинами, у которых были ревнивые любовники и важные политические связи. Накануне он чуть было не овладел ею прямо на бильярдном столе, но теперь едва ли не гордился тем, что сумел сдержаться. Он доказал в первую очередь себе, что умеет обуздывать свои страсти.

Он намеренно старался держаться подальше от спальни все послеобеденное время — смаковал виски, больше часа пытался играть чужие партитуры, присланные ему в надежде заполучить в его лице покровителя. Потом, он и сам не понял как, он все же оказался в своей гостиной и стал ждать определенного часа. Вслушиваясь в тишину, он ждал, когда часы пробьют одиннадцать, словно дрожащий от волнения и нетерпения ребенок в рождественское утро. Одиннадцать и ни минутой раньше.

Но сейчас все его усилия продержаться до определенного часа казались не столько благородными, сколько смехотворными. Соблазнение? Это его соблазнили. Нелл налетела на него словно ураган с горячими, жадными поцелуями, прижимаясь к нему всем телом.

На какое то мгновение он был обескуражен таким поведением, но только на мгновение. Он сам пылал вожделением, и откровенное поведение жены только раззадорило его.

Взяв Нелл под руку, он отвел ее в свою комнату, подальше от этого кресла, где она провела столько времени с Геродотом. Боже упаси, если его жена окажется этаким «синим чулком».

В его гостиной ярко пылал камин, для ублажения супруги были приготовлены шампанское, красное вино и кофейник с горячим шоколадом — ведь она так его любит!

Впрочем, ни ублажать, ни уговаривать ее не пришлось. Если она посмела откровенно целовать его на публике, то теперь для нее тем более не могло быть никаких ограничений.