– Ну что ж, – удовлетворенно произнес отец, по-своему истолковав молчание дочерей, – если у вас нет больше вопросов, то мы отправляемся.

Экипаж у лорда Меррисона был один, но просторный. Для деловых визитов имелась еще легкая коляска, однако сестры не пользовались ею; иногда тетя Джоанна испрашивала разрешения, чтобы отправиться за покупками, но случалось это нечасто. В экипаж, здоровенный, словно слон, помещалось все семейство Меррисон, даже с учетом нижних юбок. Слава богу, что мода на кринолины давно прошла, думала Тиана, расправляя на коленях платье. Иначе точно пришлось бы ездить за дамами два раза.

В открытые окна вливался жаркий июльский воздух, в котором смешивались запахи рыбы и близкой воды, пирожков из булочной на углу, немытых тел, фабричной копоти. Лондон летом – не самое привлекательное место на земле, в Глостершире в жаркие дни, конечно, лучше. Но в Глостершире нет общества, а тут оно изысканное, на взгляд Тианы, и развращенное, на взгляд отца.

Иногда Тиана задавалась вопросом: почему отец вообще не запер ее и сестер в своих комнатах и не ограничил их передвижение стенами особняка? Почему он вывозит их в свет, хотя и следит за ними пристально, но все-таки что-то позволяет? Она догадывалась, что благодарить за это стоит покойную мать и отчасти – тетю Джоанну. Супруга лорда Меррисона, говорят, была веселой женщиной, обожала общество, не чуралась развлечений. Отец, похоже, действительно ее любил; тетя Джоанна уверяла, что он всегда был набожен, однако лишь после смерти жены ударился в религиозные крайности. И все же память жила в нем, проливаясь не только тоской, но и пониманием: иногда во взгляде отца проскальзывала теплота, которой обычно девочки не чувствовали. Он делался добр и снисходителен, а затем снова замыкался в себе, своем образе жизни, молитвах и нравоучениях подрастающему поколению.

Отец искренне считал, что поступает как лучше. На деле все оборачивалось не так хорошо.

Новый особняк графа де Грандидье, купленный им по переезде в Лондон, был виден издалека. Сразу и не подъедешь. Пришлось выстоять длинную очередь: экипажи сгрудились на улице, лошади оглашали окрестности ржанием, а кучера – нетерпеливыми окриками. В карете Меррисонов все молчали, отец не был сторонником праздных разговоров, тетя Джоанна мечтательно уставилась в окно, а сестры по-прежнему пребывали под впечатлением от обрушившейся на них новости.

Наконец карета подкатила к крыльцу особняка, лакей распахнул дверцу, и Тиана следом за Альмой выбралась наружу. Бал захватывал своим безрассудным очарованием уже здесь, на ступеньках: на них вдоль перил стояли вазоны с экзотическими цветами и пахло смесью летней травы с дорогими духами. Нарядно одетые леди и джентльмены поднимались к дверям, перешучиваясь, громко разговаривая, отпуская птичек серебристого смеха.

Тетя Джоанна оперлась на руку сэра Абрахама, тот кивнул дочерям, и все вместе они направились в дом.

Граф де Грандидье купил этот особняк, выстроенный не более пятидесяти лет назад и принадлежавший раньше некоему дворянину, проигравшему все семейное наследство в карты. Имени неудачника Тиана не помнила, но поражалась его невезучести: особняк наверняка стоил немало, учитывая размеры и наличие сада. Сколько же нужно играть, чтобы потерять такой дом? Да, он располагался не в центре Лондона, да, графу придется постараться, прежде чем его окончательно примут в обществе; но начало положено. Француз решил поразить англичан невиданной пышностью, устроил грандиозный прием, который продлится до утра; в приглашении было сказано, что ни один гость не уйдет без подарка.

До ушей Тианы долетел обрывок разговора:

– Да у этого лягушатника денег куры не клюют!

– Попомните мое слово, денег еще недостаточно, чтобы всех нас поразить.

Тиана обернулась, чтобы рассмотреть говорящих, но они уже скрылись в толпе.

В огромном холле можно было ослепнуть от сияния хрустальных люстр, блеска драгоценностей, обманчивой хрупкости превосходных зеркал. Тусклый покой дома Меррисонов забывался, словно невнятный сон. Вот здесь, в круговерти слов, взглядов и движений, была настоящая жизнь, из этого блеска она состояла. Тиана невольно начала улыбаться. Она знала, что должна следовать за отцом, опустив голову, но не могла отказать себе в удовольствии украдкой смотреть по сторонам.

Бальный зал располагался на втором этаже и был размером с небольшую площадь. Высокие, до потолка, окна на террасу открыты; с нее горными реками бегут мраморные лестницы в сад. Изумительная роспись потолка: толстенькие херувимы парят среди облаков и цветочных гирлянд, какой-то греческий бог катит на колеснице, и белые лошади выгибают шеи, взбрыкивают, летят во весь опор. Вьются по белизне стен золотые цветочные узоры. Кресла и кушетки все новенькие, обиты бархатом и шелком, на концах портьер качаются мохнатые кисти, столики светятся тонкой инкрустацией из полудрагоценных камней. Люстры похожи на праздничные торты, в бокалах с шампанским не иссякают пузырьки, на возвышении играет оркестр: музыканты все, как на подбор, подтянутые, неулыбчивые, сразу видно, что заняты серьезным делом. Пять скрипачей, немало; смычки взлетают в их руках, на лбу капельки пота. Большинство гостей в английских костюмах, и все же многие одеты по французской моде – ярче, веселее, откровеннее.

Здесь не найти темного угла, чтобы там сидеть, с удовольствием подумала Тиана.

Отец, кажется, слегка растерялся в первый миг; потом углядел свободную кушетку в тени пальм в посеребренных кадках, привезенных (вместе с кадками, вероятно) с Востока. Искусно расставленные растения создавали уют там, где, казалось бы, уюта вовек не найти; лорд Абрахам усадил дочерей на длинную кушетку, велел сидеть скромно, не поднимая головы, и слегка успокоился.

А как не смотреть по сторонам? Тиане казалось, что скоро у нее глаза съедут к вискам от осторожного подглядывания. Созерцать мужские ноги в туфлях с изящными пряжками и белоснежных чулках, конечно, любопытно, равно как и оборки на юбках леди. Но хочется другого. Тем более что Тиана хотела бы увидеть совершенно определенных людей в этом зале. Они не могли этого пропустить.

– Мисс Меррисон, могу ли я пригласить вас?

Прямо под носом у Тианы оказалась мужская рука. Девушка подняла взгляд – так и есть, лорд Марвин. Этот приятный малый не состоял в числе ее поклонников (да и сколько у нее настоящих поклонников? Ни одного, если подумать), но проникся однажды жалостью и с тех пор при случае звал танцевать. Жалость – не самая лучшая причина для приглашения на танец, однако Тиана готова была стерпеть что угодно, лишь бы на время ускользнуть из-под отцовского надзора.

Она вопросительно взглянула на отца: тот сдержанно кивнул.

– С удовольствием, лорд Марвин.

Молодой лорд не представлял угрозы для чести Тианы. Слишком воспитан, слишком молод, младше ее самой, и слишком беден, чтобы посчитать его достаточно хорошим претендентом на ее руку. Словом, неопасен. Лорд Меррисон имел с ним продолжительную беседу еще в первый раз, когда лорд Марвин подошел к Тиане, и разрешил дочери иногда танцевать с этим джентльменом. Если, конечно, сэр Абрахам бывал в хорошем настроении и вообще позволял Тиане шевелиться.

– Вы должны мне помочь! – прошептала Тиана, когда под руку с кавалером отошла подальше от кушетки и отец уже не мог ее слышать.

– Помочь? Я весь к вашим услугам, мисс. – Если лорд Марвин и не желал помогать Тиане, то умело маскировал это. Иногда она гадала: как он на самом деле к ней относится? Временами проскальзывало в его глазах такое откровенное сочувствие… Мать лорда Марвина известна своей страстью к благотворительности (что весьма уменьшило семейное состояние); видимо, это передалось по наследству.

– Когда танец закончится, не отводите меня обратно.

– О! – лорд выглядел несколько обескураженным. – Но ваш отец…

– Мы сделаем вид, что не заметили его знаков. – Тиана умоляюще взглянула на кавалера. – Пожалуйста! Что вам стоит? Если мы окажется в другом конце зала, он даже и не заметит.