Лори проснулась в половине седьмого утра; июльское солнце заливало спальню своими горячими лучами. Свет лежал на ее постели теплым одеялом. Солнечные блики, отражаясь от зеркал трюмо, падали на выцветший розовый ковер. За открытым окном сияло бледно-голубое безоблачное небо, предвестник дивного летнего дня. С моря дул легкий бриз, колыхая занавески с узором из ромашек. Такие же ромашки украшали обои и подзор на большой кровати — их выбрала мать Лори, когда той было тринадцать и она жила в пансионе. Лори помнила, как приехала домой и оказалась в совершенно незнакомой комнате. Ей пришлось сделать вид, что она довольна ремонтом, однако в глубине души ей хотелось жить в комнате наподобие корабельной каюты: аккуратной до аскетизма, с белеными стенами и кроватью как у деда — с выдвижными ящиками в основании и лесенкой, по которой на нее надо взбираться.

Счастлива будет невеста, что венчается в солнечный день.Она услышала, как где-то далеко внизу в недрах старого дома открылась и закрылась дверь, потом залаяли собаки. Лори знала, что мать уже давно встала и сейчас, наверное, пьет утренний чай, сидя за кухонным столом и составляя уже как минимум сотый список неотложных дел.

Счастлива будет невеста, что венчается в солнечный день.По другую сторону верхней площадки лестницы, во второй спальне под самой крышей, сладко спала Джейн. Она никогда не вставала рано по утрам и не собиралась впервые за двадцать пять лет изменять своим привычкам, пусть даже в утро собственной свадьбы. Лори представила, как сестра, вся розовая и белокурая, свернулась клубочком на кровати: спутанные волосы рассыпались по подушке, старенький безглазый игрушечный мишка крепко прижат к груди. Их мать уже высказала свое недовольство по поводу медведя — она считала, что его никак нельзя брать с собой в свадебное путешествие. Лори признала, что он плохо сочетается с соблазнительным бельем и романтической атмосферой, однако, поскольку Джейн всегда с легкой душой соглашалась с любыми требованиями, а потом запросто поступала по-своему, Лори была уверена, что вечером медведь непременно окажется на подушке номера для новобрачных в дорогом отеле.

Она продолжала мысленную экскурсию по дому. В комнате для гостей спали ее брат с женой. Дети заняли их прежние детские. Лори подумала об отце: вот он зашевелился, открыл глаза, порадовался прекрасной погоде и тут же начал беспокоиться — о паркинге для машин, о шампанском, о своих брюках, отданных в химчистку… И, конечно, о счетах.

— Мы не можем позволить себе большую свадьбу, — решительно заявил он сразу же после помолвки. Остальные придерживались того же мнения, хотя, пожалуй, по разным причинам.

— К чему нам пышная свадьба, — сказала Джейн. — Достаточно будет расписаться в ратуше, а потом устроить обед в тесном кругу.

— Мы не хотим шикарной свадьбы, — слабым голоском откликнулась ее мать, — но в деревне будут ждать праздника. Наверное, надо устроить хотя бы что-то очень простое…

Далее должны были высказаться Лори и дед, однако Лори в тот момент находилась в Оксфорде, погруженная в лекции и доклады, а вот дед выступил, да еще как.

— У вас всего две дочери, — заявил он родителям Лори. — Почему это у них не должно быть пышной свадьбы? Шатер можно не заказывать — просто вынесем мебель из гостиной, и если денек будет хороший, рассадим гостей на лужайке.

Она прямо-таки слышала, как он все это говорит. Лори повернулась на другой бок и зарылась лицом в подушку, стараясь подавить душившие ее слезы, потому что на протяжении всей жизни дед был для нее самым близким человеком, самым мудрым советчиком и самым надежным другом. Джейн и Роберт были погодками, а Лори родилась только шесть лет спустя, поэтому она всегда была сама по себе и росла словно единственный ребенок в семье.

— Все-таки она немножко странная, — говорили матери подружки, думая, что Лори их не слышит. — Вечно бродит одна. Она хоть когда-нибудь играет с другими детьми?

Но Лори не нужны были другие дети, потому что у нее был дед.

Дед всю свою жизнь прослужил во флоте. После отставки и кончины жены — то есть больше двадцати лет назад — он купил у сына клочок земли, построил себе дом и переехал в Корнуолл, навсегда оставив Портсмут. Дом был деревянный — из кедра, крытый дранкой, с просторной верандой, нависавшей над старым волноломом. В прилив волны с шумом разбивались о камни, напоминая деду о его славном прошлом. На перилах веранды был закреплен телескоп, в который он с удовольствием подолгу смотрел. Не за кораблями, потому что они больше не заходили в бухту, — там осталось лишь несколько стареньких рыбацких лодок, которые обычно валялись на берегу вблизи дома. Деду нравилось наблюдать за птицами и подсчитывать машины, проезжавшие по дороге, которая шла по другому краю песчаной косы. Зимой они появлялись совсем редко, зато летом, в туристический сезон, неслись одна за другой: солнце сверкало, отражаясь от лобовых стекол, а ровный гул моторов напоминал жужжание пчел.

Он умер прямо на веранде теплым летним вечером, с традиционным стаканчиком розового джина в руках, под музыку граммофона, игравшего в гостиной. Дед очень любил свой граммофон. Телевизор он не смотрел, зато был большим любителем музыки. О ночь, божественная ночь, чудесней я не знал…«Баркарола». Она играла, когда дед умер — пластинка все крутилась и крутилась на граммофоне, и игла, соскакивая, возвращалась к последнему аккорду.

У него было и старенькое пианино, на котором он играл с энтузиазмом, хотя и без особого мастерства. Когда Лори была еще малышкой, он разучивал с ней песни и они распевали хором под дедов аккомпанемент. Обычно это были матросские песенки на немудрящий мотив: «Джонни любит виски», «Рио-Гранде», «Шенандоа»… Но больше всего дед любил «Прекрасных испанок»:

Он играл ее в темпе медленного марша, мощными бравурными аккордами, и Лори так старательно тянула долгие ноты, что ей частенько не хватало дыхания.

— Отличный медленный марш, — говорил дед, вспоминая, как играл «Прекрасных испанок» флотский оркестр на Китовом острове: контр-адмирал обходил строй, плескался в небе военно-морской флаг…

Его историям не было конца: он рассказывал про Гонконг, и Симонз-таун, и Мальту. Как воевал на Средиземном море, плавал на Дальний Восток и на Цейлон. На его долю выпали кораблекрушения, обстрелы и бомбардировки, но он отовсюду выходил без единой царапины, подтрунивая над другими и над собой, вечный и непотопляемый, — один из самых заслуженных адмиралов на флоте.

Вечный… Нет, и он был не вечен. Однажды его голова упала на грудь под звуки «Баркаролы», а стакан с розовым джином полетел на пол и рассыпался тысячью осколков. Никто не знал, сколько он просидел там, потому что никто и подумать не мог, что его уже нет. Рыбак, явившийся за лодкой, заглянул на веранду и понял, что что-то не так; он пришел к ним в дом, и, комкая в руках свою старую шляпу, сообщил печальную новость…

На траурной службе они пели «Да святится», а потом «Отец Небесный, вечный Спаситель». Лори взглянула на простой гроб, покрытый военно-морским флагом, и разразилась громкими безудержными рыданиями, так что мать вынуждена была потихоньку вывести ее за дверь. С того дня она ни разу не заходила в церковь; придумала сотню причин, чтобы не идти на вчерашнюю репетицию свадьбы.

— Я единственная подружка невесты и прекрасно знаю, что надо делать. Нет смысла мне идти в церковь, когда дома еще столько дел. Я помогу передвинуть мебель, пропылесосить ковер в гостиной…