– Может быть, хватит этой вежливой болтовни? Вы уже признали, что у вас в этом деле свой интерес, так почему бы вам прямо не сказать, что вам нужно и что вы готовы предложить нам взамен? Так, по крайней мере, у нас будет основа для переговоров.

– Твое обаяние просто потрясающе, Спархок, – пробормотал Келтэн.

– Мы обмыслим слова твои, Анакха, – холодно ответил гулкий голос.

– Валяйте. Да, кстати, приятель: прекратите сбивать нас с дороги. Плутовство и обман в самом начале знакомства почему-то не слишком способствуют успешным переговорам.

Сияющий ничего не ответил. Два силуэта отступили в глубину пустыни и исчезли из вида.

– Теперь ты веришь мне, Спархок? – спросила Сефрения, подойдя к рыцарям. – Теперь ты понимаешь, как бесчестны и беспринципны эти твари?

– Скажем так, матушка, я стараюсь оставаться беспристрастным. Впрочем, ты была совершенно права. Можно завязать глаза Вэниону и целый день водить его кругами, а он все равно будет точно указывать на север. – Спархок огляделся. – Все проснулись? Думается мне, нам надо кое-что обсудить.

Они вернулись к своим постелям, устроенным наскоро на жестком гравии.

– Ты ловко поймал их, Спархок, – заметил Бевьер. – То, что наши гости даже не стали отрицать твое высказанное наугад обвинение, говорит, что Сефрения была совершенно права. Это они сбивали нас с пути.

– Но это не значит, что вокруг не бродят киргаи, – возразил Улаф, – а киргаи определенно наши враги. Мы можем не знать, что задумали дэльфы, но прошлой ночью они отогнали от нас киргаев, и мне это нравится.

– А не мог это быть сговор? – предположил Берит.

– Исключено, – ответил Итайн. – Киргаи всегда считали себя венцом творения. Они никогда не согласились бы на сговор, который поставит их в подчиненное положение – пусть даже притворно. Это противно их природе.

– Он прав, – подтвердила Сефрения, – и как ни мало хотелось бы мне признавать это, союз такого рода противен и самой природе дэльфов. Между ними и киргаями не может быть ничего общего. Не знаю, каковы намерения дэльфов, но они стараются исключительно для себя. Они ни за что не стали бы таскать каштаны из огня для кого-то другого.

– Чудесно, – саркастически заметил Телэн, – теперь вместо одного врага у нас целых два.

– О чем тут вообще беспокоиться? – пожал плеча-|ми Келтэн. – Беллиом в один миг перенесет нас к стенам Материона. Почему бы нам просто не удрать и не оставить киргаев и дэльфов выяснять отношения друг с другом без нашего участия?

– Нет, – сказала Сефрения.

– Почему – нет?

– Потому что дэльфы уже сбили нас с пути. Мы же не хотим попасть в Дэльфиус?

– Им не одурачить Беллиом, Сефрения, – возразил Вэнион. – Они могли обмануть меня, но Беллиом – совсем другое дело.

– Не думаю, дорогой, что мы можем на это полагаться. Дэльфам что-то нужно от Спархока, и это «что-то» явно связано с Беллиомом. Не стоит по собственной глупости отдавать их обоих в руки дэльфов. Я понимаю, что это утомительно и опасно, но все же продолжим наш путь обычным порядком. Беллиом путешествует через бескрайнюю пустоту, и, если дэльфам удастся обмануть его, – кто знает, куда нас вынесет из этой пустоты?

– Что такое эклога? – спросил Телэн. Было утро, они ехали на восток – во всяком случае, они надеялись, что едут именно в этом направлении, – и Итайн продолжал свою беспорядочную лекцию о дэльфийской литературе.

– Разновидность примитивной драмы, – ответил он. – Обычно ее сюжетом служит встреча двух пастухов. Они беседуют о философии в стихах, как правило паршивых.

– Я знавал нескольких пастухов, – заметил Халэд, – и не сказал бы, что излюбленным предметом их разговоров была философия. Они больше интересовались женщинами.

– Эта тема также затрагивается в эклогах, но ее настолько идеализируют, что трудно понять, о чем идет речь. – Итайн глубокомысленно подергал себя за мочку уха. – Думаю, это какая-то болезнь, – продолжал он. – Чем более цивилизованными становятся люди, тем охотнее они романтизируют простое буколическое существование, отвергая всю его грязь и тяжелый труд. Наши поэты – те, что поглупее, – неизменно проливают потоки слез над пастухами и, само собой, пастушками. Без пастушек, сами понимаете, было бы не так интересно. Аристократы время от времени проникаются горячей любовью к пасторальной традиции и в воплощении своих фантазий доходят до немыслимых пределов. Отец императора Сарабиана даже выстроил недалеко от Саранта изрядно приукрашенную овцеферму. Он и его двор обычно ездили туда летом и месяцы напролет притворялись, что пасут чудовищно раскормленных овец. Их грубые рубахи и кафтаны были сшиты из бархата и атласа, и они часами просиживали с мечтательным видом, сочиняя дурные стихи и не замечая, как овцы разбегаются во все стороны. – Итайн откинулся в седле. – Пасторальная литература, в сущности, безвредна. Она глупа, чересчур чувствительна, и поэты, пристрастившиеся к ней, заливают читателя потоками нравоучений. Самое трудное в любом жанре литературы – найти оправдание его существованию. Литература ведь не служит никаким практическим целям.

– Вот только жизнь без нее была бы пустой и скучной, – вставил Бевьер.

– Воистину так, сэр Бевьер, – согласился Итайн. – Как бы то ни было, дэльфийская литература – не имеющая, скорее всего, ничего общего с настоящими дэльфами – выросла именно на этих дурацких литературных условностях, и после нескольких столетий извержения подобной чепухи источник пасторальной традиции изрядно истощился, так что наши поэты разбрелись в поисках новых тем – точно овцы, брошенные без присмотра. Уже в этом столетии понемногу утвердилась идея, что дэльфы практикуют нестирикскую форму магии. Моих стирикских коллег по университету эта идея почему-то безмерно раздражает. – Итайн быстро взглянул через плечо, дабы убедиться, что Сефрения, которая снова ехала сзади в сопровождении Берита, не может его услышать. – Сами стирики безмерно раздражают очень многих людей. Не всякий желудок может переварить эту смесь самодовольства и воинственной жалости к себе, а потому в университетском городке излюбленный способ развлечения за счет стирика состоит в том, чтобы сказать ему: «Дэльфийская магия», а потом любоваться, как он изрыгает огонь и яд.

– Не знаешь ли ты, чем можно объяснить отношение Сефрении к дэльфам? – спросил Вэнион с тревогой в глазах. – Я никогда прежде не видел, чтобы она так себя вела.

– Лорд Вэнион, я не настолько хорошо знаю леди Сефрению, но думаю, что ее вспышка в тот раз, когда я впервые упомянул дэльфийскую литературу, может навести нас на некий след. В «Ксадане» есть небольшой эпизод, где намеками говорится, что во время войны с киргаями стирики и дэльфы были союзниками. Эпизод явно основан на весьма туманном отрывке из одного исторического труда седьмого столетия. Там упоминается предательство – однако без подробностей. Очевидно, когда началась война с киргаями, стирики заключили союз с дэльфами и хитростью уговорили их нанести по киргаям удар с востока. Они посулили всяческую помощь, но, когда киргаи ответили на удар и стали оттеснять дэльфов, стирики предпочли забыть о своих обещаниях. Почти все дэльфы были уничтожены. Многие столетия стирики изо всех сил изворачивались, стараясь оправдать такое вопиющее предательство. В мире хватает людей, которые терпеть не могут стириков, и они использовали эту историю как основание для своей ненависти. Стирики, что вполне понятно, терпеть не могут дэльфийскую литературу. – Итайн окинул задумчивым взглядом бесконечное однообразие пустыни. – Одна из самых непривлекательных черт человеческой натуры – ненавидеть тех, с кем ты поступил несправедливо. Это куда проще, чем признать свою вину. Если убедить себя, что люди, которых ты предал или поработил, на деле недочеловеки или чудовища, это здорово обеляет твою вину – во всяком случае, в собственных глазах. Люди весьма и весьма искусны в умении переложить свою вину на другого. Нам ведь так нравится быть о себе хорошего мнения!