– Ну что ж, молодой человек, – резюмировал доктор, – страшного ничего нет, но курс лечения, который я вам назначу, пройти необходимо. После него вы снова будете в состоянии прыгать через столы и махать ногами в воздухе. Где вы этому так научились?

– Вы меня с кем-то путаете, доктор, – заговорил в ответ Кесслер тоже на безукоризненном английском: предложенную «игру» (а то, что эта «игра» началась, было видно невооруженным взглядом) он решил продолжить. – Я никогда не умел махать ногами в воздухе.

– Скромность – эта та добродетель, которая украшает человека независимо от его вероисповедания и политической приверженности. Вы являлись членом НСДАП?

– На этот вопрос я уже дал исчерпывающий ответ следователю, доктор.

– Ну да, я, кажется, влез не в свою епархию… Извините, – врач дружелюбно улыбнулся. – И тем не менее один совет я все-таки вам дам: не подвергайте больше свою голову таким испытаниям. Думаю, она вам еще пригодится для других целей.

– Я так в этом просто не сомневаюсь, – Кесслер потрогал повязку на голове и, чуть привстав, подбил подушку повыше. Доктор с готовностью помог ему в этом. Занимая более удобное положение, обер-лейтенант показал тем самым, что готов к длительному общению: ему было важно как можно больше узнать о сложившейся ситуации. Трудней всего Кесслеру было скрыть головную боль: заметив его состояние, врач немедленно бы прекратил беседу. – Могу я вас спросить, доктор?

– Разумеется.

– Где я нахожусь и сколько продлится мое лечение?

– Вы в том же здании, в котором совершили свой подвиг. Эту комнату приготовили специально для вас в правом крыле на третьем этаже. Здесь тихо, нет кабинетов следователей. Здесь идет обработка поступающей информации и документов. Что же касается вашего лечения, думаю, оно продлится дней десять. Неделя – как минимум.

– О каком подвиге вы говорите, доктор? Извините, но я почти ничего не помню. Видимо, мне крепко отшибли память. Кто это сделал? И, я надеюсь, память восстановится?

Врач наклонился к лицу обер-лейтенанта и пристально всмотрелся в его зрачки:

– Я тоже на это очень надеюсь, – тихо проговорил он, – теперь память вам понадобится как никогда. Голова у вас сильно болит?

– Терпимо… Но вы не ответили на мои вопросы, доктор.

Врач снова отстранился, однако его взгляд продолжал оставаться внимательно-цепким.

– О подвиге?.. Ну как же, вы спасли жизнь двум американским гражданам – солдату и следователю – когда на них напали власовцы. Об этом сейчас только все и говорят. А ударил вас конвоир, кстати, тот, которому вы спасли жизнь. Он просто не разобрался в ситуации. Простой деревенский парень… Не хотелось бы, чтобы вы затаили обиду на всю американскую армию, – доктор улыбнулся на этот раз виновато, и тут же, без перехода, в упор спросил: – Вы помните, кто такой оберштурмбаннфюрер Вилли Гарднер?

«И все же почему он заговорил со мной сразу на английском языке? Пробный шар? Возможно… Но тогда почему не задает вопрос, откуда я знаю английский? Значит, все-таки началась обработка, и если это так, то сейчас они копают по мне в две лопаты. И где Гарднер? Его показания сейчас очень были бы кстати. А почему ты думаешь, что он их уже не дал?» – задал себе вопрос Кесслер и ответа на него не нашел.

– Это тот, с которым мы пробивались из Берлина? Да, доктор, помню. Его крепко зацепил снайпер. Не знаете, как его самочувствие?

– К сожалению – нет, – врач вздохнул и, прихлопнув себя по коленям, поднялся. – Ну, не буду дольше докучать вам своим присутствием, отдыхайте. Это для вас сейчас лучшее лекарство. Я прописал вам снотворное, его вам скоро будут выдавать, а пока постарайтесь уснуть без него. Злоупотреблять этим препаратом не стоит. Да, чуть не забыл, – уже у двери спохватился доктор, – вас поставили на усиленное питание, так что не удивляйтесь. И еще… за вашей дверью сидит сержант, этому тоже не удивляйтесь. Это не мое распоряжение, так что его функции мне не известны. Хотя то, что любую вашу просьбу – в разумных пределах, разумеется – он выполнит, мне известно. Здесь нет электрической кнопки вызова, поэтому, если захотите позвать его, воспользуйтесь вот этим… – Врач подошел к тумбочке и достал из ящика маленький колокольчик. – Это выглядит немного театрально, но, учитывая почти полевые условия и ту поспешность, с которой готовили для вас эту палату… – Доктор на секунду замолчал, словно в чем-то сомневаясь, затем все же сказал: – Еще один вопрос, если позволите…

Кесслер пожал плечами и осторожно кивнул.

– Хочу спросить вас вот о чем… Только из любопытства, поверьте… Где вы так хорошо изучили язык? У вас абсолютно отсутствует германский акцент. Не знай я, что вы немец, я бы принял вас за соотечественника. В крайнем случае – за англичанина, хотя их английский отличается от нашего, американского.

«Молодец. И эта пауза выдержана классически», – подумал Кесслер и, улыбнувшись, ответил:

– Спасибо за столь высокую оценку моего произношения, но на этот вопрос я отвечу следователю. Если он его задаст, конечно. Извините, доктор.

Секунду помолчав, врач поднялся – на сей раз уже окончательно – и направился к двери.

– Доктор, – услышал он тихий голос Кесслера, уже взявшись за ручку, и обернулся. Обер-лейтенант смотрел на него взглядом таким же пристальным и цепким, каким минутами ранее врач сам изучал его зрачки. – Об оберштурмбаннфюрере я говорил только следователю и при этом его имени не называл. Я просто его не знал. – Кесслер улыбнулся. – До свидания, доктор.

Врач молча отвел взгляд и, ни слова не говоря, вышел.

Хелмс (Ричард Хелмс: родился в 1913 году в Сейнт-Девидсе, штат Пенсильвания; перед Второй мировой войной работал корреспондентом в Лондоне и Берлине; во время войны – сотрудник Управления планирования операций военно-морского флота США; в августе 1943 года переведен в Управление стратегических служб (УСС) США – внешнеполитическая разведка; в последние дни войны был направлен в Берлин для руководства разведывательной работой против Советского Союза. С 30 июня 1966 года по 2 февраля 1973 года – директор Центрального разведывательного управления США) сидел, откинувшись на высокую спинку кресла и терпеливо ждал, когда его помощник Пол Сэдлер, занимающийся вопросами изучения возможностей дальнейшего использования германских военнопленных в интересах УСС, закончит знакомиться с только что поступившим текстом декларации о взятии Советским Союзом, США, Англией и Францией верховной власти по управлению Германией на период ее оккупации.

Декларация предусматривала:

– полное разоружение всех германских вооруженных сил, включая сухопутные, воздушные, противовоздушные и военно-морские силы, СС, СА, гестапо и все другие силы или вспомогательные организации, имевшие оружие, с передачей оружия союзникам;

– арест всех главных фашистских лидеров и лиц, подозреваемых в военных преступлениях;

– принятие союзниками таких мер по разоружению и демилитаризации Германии, какие они сочтут необходимыми для будущего мира и безопасности.

Сэдлер дочитал текст до конца, вложил документ в папку и, положив ее на стол Хелмса, устремил вопросительный взгляд на своего шефа. Он, разумеется, понял, для чего Хелмс ознакомил его с этим текстом: выполнение требований декларации не просто не сулило им ничего хорошего, оно осложняло их работу до максимума. А учитывая те варианты, которыми занимался сейчас Сэдлер, привычный ритм и отработанный стиль придется менять. Качества работы такие пируэты не улучшают.

– Этот документ, Пол, в самое ближайшее время будет подписан, – сказал Хелмс, даже не пытаясь скрыть сожаления в голосе. Он взял папку и, подержав ее на весу, убрал в ящик стола. – Пятого июня. В Берлине. – Хелмс поднялся из-за стола и начал расхаживать по кабинету. – Уже решен вопрос об учреждении так называемого Контрольного совета по управлению Германией. В него войдут Жуков, Монтгомери и Делатр де Тассиньи. От нашей страны, разумеется, – генерал армии Эйзенхауэр. Определены и политические советники каждой из сторон. За исключением разве что французской. Там пока есть некоторые неясности. Но это уже деталь. Это несущественно, Пол. Несущественно… – задумчиво закончил Хелмс и вернулся на свое место: расхаживание по кабинету взад-вперед улучшало работу мысли, но создавало неудобства для собеседника. – Русские намерены потребовать в счет репараций демонтажа и передачи им ряда крупных военно-промышленных предприятий в том числе, по некоторым данным, химического концерна «И.Г. Фарбениндустри». Вот это уже существенно. Попаданию германских разработок и технологий в руки русских политики в полной мере воспрепятствовать не смогут, руки у них связаны решениями, достигнутыми на Крымской конференции. Этому помешать, если не в полном объеме, то по возможности максимально, должны мы. А именно такая ставится сейчас перед нами задача. Точнее – одна из задач… – Хелмс усмехнулся и с интересом посмотрел на своего помощника; тот продолжал внимательно слушать и сосредоточенно сверлить взглядом столешницу приставного стола. – Ну и как вам перспективка? Веселая? И это еще не все. Есть сведения, что в ближайшее время и в кратчайшие сроки русские намерены потребовать от нас вывода наших войск из Тюрингии, равно как от англичан – вывода их войск из района Виттенберга. Это тоже существенно. И этому политики воспрепятствовать тоже не смогут, и по тем же причинам. Эйзенхауэр – с санкции президента, разумеется – войска выведет. И англичане свои войска тоже выведут. Затем – и я в этом абсолютно убежден – русские потребуют перевода в свою зону всего того контингента, среди которого работаете вы и ваши люди. Потом очередь дойдет и до немецких военнопленных. Времени у нас с вами не остается, Пол. Нужен хороший весомый результат.