А Нина все солила свою помидорину.

Официантка принесла нам компот, и Нина сказала, что ей «с братцем» все очень понравилось.

— Толковый братец, — опять заметила официантка и, приветливо взглянув на меня, спросила: — Тебя как зовут-то, сынок?

Я сказал.

— А сестричку?

Почему она об этом не у Нины спрашивает? Вот чудная! Но я, конечно, ответил.

— А меня зовут Настей… — И она куда-то ушла. Настя!.. Я представил, как мою маму у нас но дворе кто-нибудь назвал бы Светой вместо Светланы Петровны. Тот же Виталька встретил ее вдруг, когда она шла с работы, и сказал бы: «Здравствуйте, Света». У мамы, наверное, из рук сумка бы вывалилась. А у самого подъезда он догнал бы ее и попросил: «Да, Света, совсем забыл. Как придете домой, скажите Эдьке, чтобы во двор выходил гулять».

Наверное, я улыбался своим мыслям, потому что Нина спросила меня:

— Ты что, братец?

— Да так, ничего, — ответил я, с трудом сдерживая смех.

Официантка вернулась с двумя вазочками мороженого.

— Вот, кушайте, мои хорошие, — сказала она. — Это вам от меня. От всей души.

— Спасибо. Мы уже вот как наелись! — Я провел рукой по горлу и посмотрел многозначительно на Нину.

— Спасибо. Ну зачем вы это придумали? — проговорила Нина.

Официантка стала серьезной.

— Вы меня обижаете, — сказала она.

— И вы нас тоже, — быстро ответил я и, довольный своим ответом, опять посмотрел на Нину.

— Эдик, — сказала официантка, — зачем же так?

Нина, видимо, поняла, что я могу чего-нибудь ляпнуть, и поспешила вмешаться.

— Настя, мы попробуем ваше мороженое. — Она подвинула вазочку к себе поближе. — Спасибо. Только нам неудобно.

— Пустяки, — перебила Настя, — для таких клиентов… Кушайте… Очень даже вам рада.

Мы не спеша ели с Ниной мороженое, смотрели на город со своего пятнадцатого этажа, и Нина рассказывала мне понемножку обо всем, что мы видели.

Теперь я знал, что приземистый дом под зеленой крышей, который стоит на самой площади, — бывший Манеж, а сейчас в нем устраивают выставки. А справа высоченная коробка в двадцать три этажа — это новая гостиница «Националь», а на самом углу — старая гостиница. Немного левее университет. Там Нина учится. На историческом факультете.

Я так и знал, что она студентка. Был бы я хоть в девятом классе, пожалуй, наврал бы ей, что я тоже студент. Нет, она бы сразу вывела меня на чистую воду. Про студентов я знаю только, что у них сессии, стипендии и КВН. Больше ничего не знаю.

И как это она пошла со мной в кафе? Я стал об этом думать, но тут мы принялись расплачиваться.

Когда Настя давала нам сдачу, какой-то замусоленный рубль прилип у нее к остальным деньгам. Настя никак не могла его подцепить.

— Упрямый, — сказала она про него. — Надо же! — Так и не отделив этот рубль, она дала нам другой, отсчитала мелочь.

— Вы приходите еще, — сказала Настя. — А много народу будет, скажите, чтоб меня позвали. Я все мигом устрою.

Странная вещь! Я смотрел на официантку, и все-все в ней казалось мне другим. Хотя ничто не изменилось: то же самое лицо, обсыпанное пудрой, та же наколка на голове, чуть сдвинутая набок, тот же некрасиво оттопыривающийся карман на фартуке. Но теперь все это не выглядело неприятным. Перед нами была усталая женщина, которой некогда даже подойти к зеркалу и которой нужно все и рем я торопиться, так как ее ждут и за тем столиком, и за тем, и за тем.

Большущий лифт спустил нас на первый этаж. И опять мы с Ниной оказались на шумной улице. Мелькали перед глазами прохожие, обрывки разговоров лезли в уши.

Мне было хорошо. Шум и суета только радовали. Хотелось, чтобы кругом все двигались еще быстрее, разговаривали и смеялись еще громче. А главное — было очень хорошо оттого, что я шагал не один.

И ведь несколько часов назад, когда я выбрался из машины Дим Димыча, я тоже готов был прыгать от радости, что иду по Москве один. И мне казалось: как это здорово, что рядом никого нет.

Один — и не один… Когда же лучше?

Мы дошли с Ниной до угла, и она спросила, на какую улицу мне нужно добираться. Я почему-то подумал, что она не знает моего Кривоколенного.

Но она сказала:

— Идем, посажу тебя на третий автобус. Доедешь до Армянского, а там чуть пройдешь, и будет Кривоколенный.

«Посажу» — резануло меня. Что я, дошкольник, что ли?

Я начал говорить, что и сам найду, но она взяла меня под руку и повела к остановке. Пришлось идти. Ведь не вырываться же, чтоб все обращали внимание.

— А я сейчас засяду за книги, — ни с того ни с сего проговорила Нина. — Буду грызть гранит науки. У меня действительно экзамены. Так что ты тогда почти угадал.

— Когда угадал? — не понял я.

— Тогда на скамейке… в Александровском саду… — Она помолчала, а потом вырвала из записной книжки листок, что-то напитала на нем, протянула мне: — Вот, позвони, если захочешь. И спасибо тебе за все.

— За что? — вырвалось у меня, и я тут же понял, как напрасно об этом спросил, как неосторожно напомнил…

Но она улыбнулась и сказала:

— За все спасибо. За то, что ты такой… чудик.

— Чудик?

— Ну да. И я тоже. Бежим: подходит твой автобус.

Она потянула меня за руку, и мы побежали. До остановки было недалеко, но народу там почти не было, поэтому автобус постоял несколько секунд и нехотя тронулся. Я вскочил в открытую дверь, сразу же сел к окну.

— До свиданья, — сказала Нина и помахала рукой.

— До свиданья. Автобус пошел быстрее.

— Ругай меня! — крикнула Нина.

— Зачем?

— Экзамены…

Я спохватился и закричал:

— Ни пуха ни пера!

— К черту! — донеслось уже издалека.

— И тебе спасибо! — крикнул я, только не знаю, услышала ли Нина, и тихо проговорил: — Тоже за все.

Ни тетя Гекта, ни Дим Димыч с работы еще не вернулись. Я стоял перед закрытой дверью и размышлял: отпирать или еще походить по городу, подождать, пока явятся хозяева?

Если бы не усталость, я, конечно, не решился бы отпирать чужую дверь. Но сейчас я внушал себе, что Дим Димыч-то не зря дал мне ключи. Так ведь и сказал: «Не будет никого дома — отпирай и сиди жди. Книжечку какую полистай. А еще лучше сними ботинки, поспи на диване. Только телевизор не включай, а то испортишь».

Тогда я обиделся. Подумаешь, нужен мне его телевизор! Даже ключи брать не хотел.

А теперь думал, думал и — раз! — повернул ключ.

Интересных книг на полке не оказалось. Их вообще было мало — штук десять. И все про устройство автомобиля. Правда, имелась одна книжка и на другую тему. На обложке было написано: «О вкусной и здоровой пище». «Листать» эти книги мне не хотелось, поэтому я, вспомнив совет Дим Димыча, скинул ботинки и улегся на диване.

Приснился мне огромный лифт с телефоном и вентилятором. Он то поднимался, то опускался. Но на каком этаже нужно было мне выходить, я не знал. И вдруг лифт где-то застрял — и ни с моста Все испугались, кинулись к телефону. А он не работает. Тогда стали нажимать на кнопки — лифт все равно но двигался. «Хочу есть, — сказал вдруг какой-то мужчина в оранжевой тенниске, — прямо умираю от голода». И тут появилась Настя с блокнотиком. «Что желаете?» — спросила она у мужчины. «Мне бы эскалоп», — говорит он. А Настя посмотрела на меня, только не узнала, как на совсем постороннего, посмотрела, и говорит: «Эскалопов больше нет. Последний съеден. Остался сборный гарнир». — «Кто же съел мой эскалоп?» — рассердился мужчина и тоже посмотрел на меня. «Эдик!.. Эдик! — раздалось вдруг из телефона. — Эдик!» Я понял, что нужно спасаться. Но как? Глаза мои пробежали по кнопкам и остановились на одной.

Она была красного цвета. Никто на нее еще но нажимал. Я закрыл глаза и надавил на эту кнопку. Меня затрясло током и опять послышалось: «Эдик!.. Эдик!..»

Я дернул головой и открыл глаза. Надо мной стояла какая-то женщина. Она трясла меня и приговаривала:

— Эдик!.. Эдик!..

«Тетя Гекта», — догадался я и вскочил с дивана.

— Какой большой! — изумилась тетя Гекта. — Ну, здравствуй! — И она чмокнула меня в обе щеки. — Голодный? Сейчас я разогрею котлеты.