– Кстати, об алиби, где вы провели прошлую ночь?

– Здесь! Неплотный ужин, ранний отход ко сну. Никаких телефонных звонков не было; я проверил.

– Тогда все в порядке. Одного вы мне пока не прояснили – насчет того, почему вас устраивает, что некая особа вам не жена. Могу понять, что девушка двадцати или там семнадцати лет для этой роли не годится, ну а девушка двадцати восьми? Наверное, она для как раз уж…

– Отложим эту тему до того, как принесут шампанское.

Когда шампанское было принесено, мы пристроились в уголке в окружении томов «Панча» и «Кто есть кто», и Рой начал:

– Тут, видите ли, есть два обстоятельства. Очевидное – все, что имеет касательство к девице сорока пяти, гораздо более привлекательной, чем ваша собственная жена, но которая на самом деле не лучше, а…

– С этим все ясно. Перейдем ко второму.

– Ну а тут все просто определяется вашим желанием уйти от привычного, пристойного, богобоязненного секса, а ваша жена на это не способна. В ваших отношениях все фальшиво, все надуманно. Так больше невозможно. «Милый, Тулбоксы прислали письмо и приглашают нас к себе на Пасху, помнишь, как тебе тогда у них понравилось, ну как же, когда ты пописал в дождемер мистера Тулбокса, так что, написать, что приедем? И будь добр, передай с туалетного столика мою сумочку! И позвони, прошу тебя, этому мерзавцу, как его, керосинщику и выдай ему по первое число! Что интересного получил с почтой?» – «Ничего особенного, дорогая, вот прислали пару билетов на концерт этого Дерьмовича, еще контракт от Британского союза музыкантов, и еще пару вырезок из газет, и вот, взгляни на это, а, не хочешь ли вниз?»

Я выждал, пока часы в глубине комнаты пробьют половину чего-то.

– Хотите сказать, настолько приелось вставать по утрам, спускаться вниз к завтраку, и при этом совсем не…

– О, громы небесные, Даггерс! Тон государственного мужа! Вниз!\Да вы что, в самом деле! Ваша вас совершенно…

– Спокойно! Моя – мое личное дело.

– Позвольте просветить вас, что теперь означает слово «вниз»!

– Сам знаю, что означает.

– Судя по вашей реакции, нет!

– Вы это выпалили в таком контексте, что я сразу не сообразил.

– В самом деле? Простите. Позвольте, я завершу свою мысль. Так вот, уясните себе. Девушка таких-то лет даст вам то, что вы хотите, и еще кое-что, хотя… Скорее, не то чтобы сама даст, а то, что ее можно об этом попросить. Наверное, это опять-таки в значительной степени вопрос возраста. – Рой произнес это тоном премудрого судии, чем напомнил мне, как недели две тому назад я прочел сообщение о его предстоящем участии в симпозиуме, организуемом каким-то служителем Церкви и касавшемся проблем сексуальной морали в наше (или же их) время. – По-моему, даже такие, как вы, не могут не согласиться: одна полная, воистину дающая раскрепощение доза терпимости, заимствованная хотя бы от тех, кто помоложе, – и открывается доступ всего многообразия в известный, боже ты мой, стандартный набор приемов, практикуемых супругами в постели.

– И тогда все станет естественным, как воздух, которым мы дышим?

– Вот именно! Куда это подевался Гилберт? Обычно он крайне пунктуален. Надеюсь, дома все в порядке.

– А что, вы сомневаетесь?

– Всегда что-то может случиться.

Рой оценивающе взглянул на меня, и я понял, что он соображает, то ли представить домашние неурядицы неминуемым следствием буржуазного уклада, то ли, наоборот, здоровым свидетельством более мощного, более возвышенного строя социальной справедливости, который вот-вот грядет. Однако не успел Рой открыть рот, как в комнату вошел Гилберт. Только теперь я обратил внимание, как он строен и как легко двигается. Вид у него, однако, в данный момент был встревоженный. С порога он выпалил Рою:

– Со мной Пенни!

– Как! Это невозможно. До пяти сюда женщин не пускают.

Первой моей мыслью было, что это один из заранее заготовленных сюрпризов, снискавших в свое время кое-какую славу Рою, однако вскоре стало очевидно, что его удивление и подозрительность, равно как и гнев ввиду нарушения клубных правил, абсолютно искренни. При этом выяснилось, что правила, по существу, нарушены не были: Пенни осталась сидеть в машине, которую Гилберт припарковал на Сент-Джеймсской площади. Выдав эту информацию, Гилберт устранился от малейших разъяснений, предположений или утешений. Рой в безнадежной ярости махнул рукой, завершив этот жест тыканьем в звонок.

– Что у нее на уме? – вопрошал он. – Что она сказала?

– Просто что хочет проехаться со мной, – сказал Гилберт.

– Может, ей захотелось развлечься, заскочить в магазины, где-нибудь пообедать? – высказал предположение я, с обоих сторон вызвав взгляды, на удивление единодушно выразившие жалость и презрение к моей бесцветной фантазии.

– Ну же, выкладывай, Гилберт, что она задумала? Как она себя ведет? Ей-богу, ты же все-таки должен знать!

– Она исключительно молчалива. По-моему, как обычно, задумала что-то крушить.

– Боюсь, что ты прав. Похоже на то.

– Что она может крушить, сидя в припаркованной машине? – воскликнул я, чувствуя себя одним из трех маститых хирургов, призванных мгновенно решить, стоит или нет вскрывать монарший чирей. – Ну, пройдется пару раз по обивке своими маникюрными ножничками, если те у нее окажутся!

Гилберт даже не взглянул в мою сторону:

– Должно быть, она заподозрила, что вы тут затеваете кое-что, чему ее присутствие или даже угроза такового могут помешать.

– Считаете, она намерена разделаться со мной в гостиной перед цветным телевизором?

– Я бы вас попросил, Дуглас, прекратить на время ваши насмешки и язвительные шуточки! – И Рой отвернулся к вернувшемуся официанту.

– А уж вас-то, – заметил Гилберт, – мисс Вандервейн вообще знать не желает!

– Я бы сказал, это усиливает мои опасения!

– В этаком элитарном заведении только и место субъектам с вашими взглядами.

– Угу, и с Роевыми. Это его клуб.

– Все живое вам противно!

– Да пошел ты!

– Ну-ну, Даггерс, успокойтесь, – сказал Рой. – Нам надо подумать, что лучше всего предпринять.

– Вам – точно! – сказал я, взглядывая на часы. – А мне пора, я опаздываю.

– У вас еще больше двадцати минут! – Рой метнул на меня грозный пристальный взгляд. – Минутку повремените, мы вас подбросим на машине. Подшампаньтесь еще чуть-чуть!

– Хватит. Благодарю!

– Итак, можем выйти все втроем, а мы с тобой, Гилберт, подбросим ее к «Савою». Как-то она сказала, что ей там нравится. Словом, решено!

– В какое время построено это здание? – спросил Гилберт с умозрительностью антрополога.

Рой принялся рассказывать ему про это и еще про что-то. Прибыл бокал для шампанского Гилберту, а также порция скотча для Роя. Они оба пили, а я между тем поразмышлял над своей ролью внештатного громоотвода, потом немного о Пенни, потом с особой озабоченностью о том, как, должно быть, здорово опоздаю на Би-би-си. Когда мы вышли из клуба, мне, чтобы не выслушивать упреков по поводу опоздания, оставалось времени ровно столько, чтобы, быстрой рысью промчавшись по Кинг-стрит, со скоростью участника автопробега рвануть затем вверх по Риджент-стрит.

– Что вы делаете днем? – спросил я по пути у Роя.

– Много чего. Мотаюсь туда-сюда. Но есть и некая скромная радость. Высказать одному охламону, почему я не желаю по его прихоти исполнять «Гарольда в Италии».

– Так ведь там, кажется, партия скрипки довольно-таки…

– Нет-нет, речь идет о том, чтоб палочкой махать. А причина – в Байроне.

– Какое Байрон имеет к этому отношение?

– Даггерс, эта музыка Гектора Берлиоза, умершего, как мы с вами знаем, в тысяча восемьсот шестьдесят девятом году, в основу которой…

– Господи, ну конечно!

– Прошу прощения, но в последнее время вы как будто совсем перестали понимать с полуслова!

– Ну и при чем тут Байрон?

– Черт побери, ведь он греческий национальный герой! Они постоянно о нем распространяются.