Все еще ощущая на языке вкус своей недавней чаровницы, Селия подумала, не разумнее ли бежать прежде, чем всякое чувство приличия будет потеряно безвозвратно, ибо ее язык, похоже, стал еще жаднее к запретному плоду, который ей преподносили. Однако что она будет делать, если оставит эту полную позора жизнь? Она никого не знала, и никто не знал ее. У кого она станет искать помощи, чтобы объяснить запутанность собственного незавидного положения? Сколько миль она сможет преодолеть, зная несколько произносимых в нос слов из школьной грамматики французского языка? Горсти франков, хранившейся у сэра Джейсона под стеклянным колпаком на полке кладовой, едва ли хватит на самое необходимое, не говоря уже о проезде домой. Только где был ее дом? Селия обнаружила, что этого больше не знает.

Сконфуженная и сломленная, она не могла понять своей естественной реакции на эти лесбийские случки, хотя мучительно сознавала, что они устроены для того, чтобы один лишь сэр Джейсон достиг исступленного восторга. Однако постепенно Селия сама начала достигать экстаза посреди всего этого позора, особенно когда чувствовала, что пара женских губ захватывает набухшую кровью плоть ее клитора. Ощущение этих влажных губ, так напоминавших другие влажные губы, прильнувшие к ее устам, пробудили нечто, выходящее за пределы физического, нечто в потаенных уголках памяти. Казалось, что она переживала такое раньше в какой-то прежней жизни, известной только ее самому глубокому и позорному подсознанию. Только как это стало возможно? Прежде чем она переступила порог прованского жилища, ее язык не знал вкуса других женщин, как не знали языка другой женщины ее клитор и пузырившаяся щель.

Как бы Селия ни старалась, она не могла припомнить в своей жизни ни единого случая столь порочной интимной близости. Единственный случай, когда у нее был повод остаться наедине с представительницей своего пола, произошел на курсах секретарш в школе мисс Уэверли для молодых леди. Конечно, те безоблачные дни девичьей независимости не имели никакого отношения к нынешним отвратительным связям, в которых она невольно принимала участие…

…Отвратительным связям, которым сэр Джейсон придаст остроту, пригласив обольстительную Мартину.

Красотка с рыжеватыми волосами проведет несколько дней и ночей в прованском доме с голубыми ставнями. Известная во французском обществе как одна из ведущих танцовщиц Парижа, Мартина еще лучше была известна в определенных кругах кое-чем, совершенно не похожим на исполнение канкана при свете множества огней рампы — и как раз это несведущая Селия скоро узнает.

Как только Мартина получила весточку через графа д'Арси, что ее прославленная персона приглашается в загородный дом лихого сэра Джейсона Хардвика, она тут же сообщила, что польщена и принимает приглашение. Она была рада любому предлогу, чтобы покинуть грязь Парижа и неприятный запах грима. Успев познакомиться с этим английским джентльменом в салоне, Мартина не сомневалась, что путешествие в южном направлении щедро вознаградится, Случилось так, что танцовщица была отнюдь неравнодушна к сэру Джейсону Хардвику, хотя гордость не позволяла облечь это в слова. Однако Мартина надеялась, что однажды он заметит ее и окажет свое расположение, поскольку тот всегда показывал себя неравнодушным зрителем во время частных спектаклей, которые она давала при финансовом содействии графа.

Мартина очень любила, когда либо мужчина, либо женщина языком ухаживали за ее задом, и это не являлось для Хардвика секретом. Многие из входивших в кружок сэра Джейсона лично познали эти получившие широкую славу наслаждения и рассказывали о своих подвигах в ярких красках — а иногда с некоторым оттенком мужской стыдливости, ибо подобное не являлось обычным делом для джентльмена. И в самом деле, необычайные свойства этого отверстия развязали их светские языки. Как говаривали опытные члены клуба, для избранных анус Мартины обладал тем же оттенком, что и зрелый мандарин, и не меньшим вкусом. Еще следует добавить, что многих из высшего общества влекло к этой женщине одно обстоятельство — ее привычка остригать рыжие локоны на холме Венеры и на щели между ее развитыми от танцев ягодицами.

Танцовщица гордилась своим телом и с наслаждением демонстрировала его изумительную гибкость как широкой публике, так и узкому кругу лиц. Однако именно зрители частных представлений получали больше всего наслаждения от ее талантов. Будь то на сцене или за ее пределами, Мартина любила танцевать — и танцевала. Цветные слои ее юбок разлетались, когда она вскидывала стройные ножки, а запах духов доходил до горячих поклонников вместе с привкусом мускуса, источником которого не могло быть содержимое ни одного графина. Скандальное отсутствие нижних юбок и трусов открывало перед зрителями волнующий вид на игривый пунцовый лепесток, венчающий выбритую вульву рыжей красавицы. Однако находились и более возбуждающие угощения. Когда танцовщица кружилась, ее отделанные оборками юбки высоко задирались, а атлетические задние щеки рельефно выдавались, обнажая знаменитую впадину, которая подмигивала аккурат в сторону поклонников. А в них Мартина не испытывала недостатка.

Помимо видимых глазу достоинств, гибкое тело Мартины обладало многими другими талантами. После того как она, высоко вскинув ноги, завершала свой знаменитый номер и падала на пол, неопытный зритель мог посчитать это следствием изнеможения. В самом же деле спектакль только начинался. Спустя несколько мгновений она делала стойку на плечах, а бедра покоились у мочек ушей. Такую бесподобную позу могли принять за физическую мистификацию, однако эта женщина, похоже, была наделена способностью изгибаться и складываться в самые неестественные формы. Похоже, она могла бы сделать успешную карьеру акробатки в цирке, если бы не выбрала более пленительную жизнь танцовщицы.

В совершенстве владея своим телом, Мартина начала приближать голову к бритой щели между бедер и, к удивлению собравшихся, втянула набухший язычок клитора в рот. Для этого потребовалось гораздо меньше усилий, чем могло показаться, ибо после столь энергичных движений ногами и восторженных возгласов публики артистка сильно возбуждалась, что позволяло ей ухватить губами растянувшийся язычок. Чем дольше она сосала клитор, тем великолепнее он становился, делался предметом зависти присутствующих леди и даже некоторых джентльменов.

Гордясь своей сексуальной независимостью, танцовщица находила удобней эту позу, когда ей не хватало компании партнера. Густые ручейки потекли из отверстия влагалища. Мартина скользила кончиком языка по напряженному разрезу, подхватывая ароматные соки, прежде чем они успевали достигнуть долины между ее ягодиц. Если бы она могла, то вылизала бы также и подрагивающее углубление своего ануса. Однако такая невероятная попытка оказывалась излишней, ибо у Мартины тут же появлялся сонм добровольцев обоих полов, желающих как раз этим и заняться.

Посетив ряд таких культурных званых вечеров в парижском доме графа, своего друга, сэр Джейсон считал за честь, точнее, за привилегию, что салон его загородного дома украсит присутствие замечательной француженки. Нет сомнений, что его пленница будет поражена особыми талантами танцовщицы и пожелает в полной мере насладиться ими. Да, он непременно позаботится о том, чтобы гибкая Мартина была радушно встречена.

Селия не знала о претензиях рыжеволосой красавицы, ей было лишь известно, что Мартина — знаменитая парижская танцовщица: этот факт ей заранее сообщил сэр Джейсон, самодовольная ухмылка которого должна была служить предостережением обеспокоенной девушке. Однако Селия никогда бы не подумала, что мужчина, вознамерившийся унизить ее, окажется столь жалким и станет причиной связей, которые произойдут позднее.

Прибыв в благоухающий лавандой край, Мартина дала представление своей новой аудитории. Она подбрасывала ноги выше обычного и наклонялась так далеко вперед, что ее нос касался пола. Лицо Селин вспыхнуло, когда она увидела, что у этой женщины под радугой юбок совсем ничего нет. «Вряд ли это обычный наряд для парижской сцены!» — про себя решила она, обиженная развернувшимся перед ней грубым спектаклем. Однако ее пылающие щеки охватил вселенский пожар, когда она заметила, что рельефно выступившее заднее отверстие вроде бы подмигнуло присутствующим, и это подмигивание, если глаза не обманывали Селию, было адресовано ей.