– Так это ты?

Факт был неоспоримый, и я кивнула. Жанна взглянула в нашу сторону с удивлением, но где ей было понять, что происходит! Может, на том все бы и закончилось, но тут сам чёрт, не иначе, толкнул меня под руку, а вернее, дёрнул за язык. Улыбнувшись тридцатью двумя зубами, я полюбопытствовала:

– Как Арнольд поживает?

Подозреваю, минут за десять до нашей встречи Ангелина Марковна собиралась тихо предаться в руки смерти, теперь же решила с этим повременить и разобраться с делами более неотложными. Итак, щеки её приобрели здоровый румянец и глаза заблестели. Набрав полную грудь свежего воздуха, она с энтузиазмом взялась поносить меня, мою подругу, а заодно Жанну и «Медирон» вообще, называя его сотрудников «никчемными коновалами». Мы с медсестрой горячо вступились за честь центра, но сегодня явно был не наш день, и против пациентки мы не потянули. Нам не хватало Лидки.

Первой не выдержала Жанна. Возмущенно хлопнув ладошкой по столешнице, она вскочила на ноги и, выразительно ткнув пальцем, назвала Ангелину Марковну сумасшедшей старухой. Казалось, та только этого и ждёт.

– Ах, так?! Хорошо… – на губах мадам заиграла злорадная улыбка. – Имейте в виду, я этого так не оставлю! Я буду жаловаться!

Затем она встала и бодро промаршировала до двери, покинув нас по-английски – не простившись. Дверь кабинета стоически перенесла прощальное прикосновение старушки, лишь слегка облетела с косяка штукатурка.

Мы с Жанной посидели, потом молча переглянулись. На глаза медсестры явно напрашивались слёзы. Она чуть слышно всхлипнула и уточнила:

– Любовь Петровна, а что в карту писать?

– Ничего, – невесело отозвалась я. – Туда и без нас много чего напишут…

– Что же теперь будет?

Меня это тоже беспокоило, но, чтобы окончательно не расстраивать Жанну, я беспечно пожала плечами:

– Ничего не будет! Эта старушенция сама на нас набросилась. Мы здесь совершенно ни при чём.

Мой тон её не обманул, и она запричитала, потерянно тряся головой:

– Теперь меня уволят… Точно уволят…

«А перед этим уволят меня…» – подумала я и машинально взглянула на часы. Они показывали без десяти семь.

– Тьфу ты! – Я вскочила. – Жанночка, пожалуйста, закрой кабинет сама!

Медсестра смотрела на меня отсутствующим взглядом, а я подхватила свою сумку и выбежала вон.

К безмерному моему удивлению, метрах в двадцати от проходной стояла серая «девятка», а её хозяин, развалившись на сиденье, преспокойно читал газету.

– Игорь Фёдорович! – гаркнула я в окошко. – Спасибо, что дождались…

Игорь Федорович подпрыгнул вверх, выронив газету.

– Ты с ума, что ли, сошла? – Он сердито нахмурился. – Разве можно так людей пугать?

– Извините, пожалуйста… – торопливо забормотала я, решительно плюхаясь на сиденье. – Только давайте поедем быстрее! Я сильно опаздываю!

Христенко перекинул газету на заднее сидение и завёл мотор.

– Случилось, что ли, чего?

– Нет… Но я очень тороплюсь!

– Да? – хмыкнул он. – Насколько «очень»?

– К семи.

– Ага! – кивнул Игорь Федорович, кидая короткий взгляд на часы.

И мы… понеслись.

Когда, наконец, машина остановилась, я осторожно приоткрыла один глаз и скосилась в окошко. Мы находились во дворе нашего дома.

– Всё? – тонким голоском спросила я и закашлялась.

– Всё, – отозвался Христенко. – Извини, опоздали на одну минуту.

Сунув ему деньги, я попыталась нащупать ручку дверцы, бормоча, что всё в полном порядке, не стоит беспокоиться. Понаблюдав за моими жалкими попытками, Христенко покачал головой и, потянувшись, открыл её сам. Я вылезла, пошатываясь, и жадно глотнула воздуха. Так быстро я ещё никогда не ездила. Так быстро я даже не летала.

***

Олег был дома. Мало того, он был не один. Заслышав голоса, я живо сбросила обувь и прошлёпала на кухню. Но не успела сделать и пару шагов, как Олег заговорил, и я инстинктивно замерла:

– Вот в том-то и дело! Сам не знаю, как быть! Она же ведь недавно упала, сотрясение мозга было. Раз прихожу – стол накрыт, сидит одна пьёт! Так что с ней… случается… То машина чуть её не сбила…

Поняв, что подслушиваю чужой разговор, я смутилась, не сразу даже сообразив, о ком идёт речь. Поэтому шагнула назад и громко хлопнула входной дверью.

На кухне сидели двое. Гость обернулся, и я опознала Климина.

– Здравствуйте… – растерялась я, моргая на кое-как порезанные куски колбасы, кучкой наваленные на суповой тарелке.

Рядом красовался батон белого хлеба, резать который и вовсе посчитали излишним, и наполовину открытая банка шпрот. Венчала это кулинарное великолепие полупустая бутылка водки. Продолжать настаивать, что стол в соседней комнате был также сервирован руками моего супруга, мог только абсолютно сумасшедший.

Словно услышав мои мысли, Олег театрально развел руками:

– Вот… Некуда гостя пригласить… – и кивнул на Климина.

Тот несколько смущенно улыбнулся:

– Здравствуйте, Любовь Петровна! – И выдвинул мне табурет. – Присаживайтесь!

– Спасибо… – пролепетала я, окончательно теряясь.

Зачем он приехал, если сказал, что позвонит? И почему они оба смотрят на меня с ласковой безнадежностью, словно сидят у смертного одра?

– Вот, мимо ехал, решил к вам заглянуть. Заодно взял АОН, чтобы время даром не терять… Поставим – мигом узнаем, кто хулиганит, – доходчиво пояснил гость.

Он объяснял ещё что-то насчет определителя номера, но меня интересовало другое.

– А что насчёт отпечатков? – вежливо встряла я в первую же паузу.

Тут капитан замялся. Сердце у меня ухнуло, и я испуганно глянула на мужа. Он тоже смотрел на меня, и во взгляде по-прежнему сквозило болезненное сочувствие.

– А насчёт отпечатков… – кашлянул в кулак Климин. – Отпечатки на посуде присутствуют. Ваши и вашей подруги… Вельниченко Лидии Максимовны…

Я ждала, вопросительно глядя на капитана. Однако казалось, что сказать ему больше нечего.

– И что же?

– Ничего, – пожал плечами Климин.

– То есть вы хотите сказать, что никаких отпечатков нет?

– Почему же нет? – возразил Климин. – Есть. Ваши и вашей…

– Это понятно, – перебила я, теряя терпение. – Странно, если бы их не было! Мы ведь брали в руки каждую тарелку. Но я имею в виду чужие отпечатки. Разве не странно, что их нет? Посуду же кто-то принёс, кто-то расставлял её на столе… Хотя бы продавец в магазине должен был держать её в руках!

Пока я разговаривала с милиционером, Олег жевал колбасу, задумчиво глядя куда-то в пространство над моей головой. Казалось, вся эта сумасшедшая история мало его интересует.

– Ничего странного, – пожав плечами, отозвался капитан, подливая себе и Олегу водочки. – Как правило, каждая женщина моет новую посуду перед употреблением.

– Как… – начала я, но сбилась, поскольку капитанская мысль до меня наконец дошла. – Что вы хотели этим…

– Люба! – встрял вдруг Олег голосом смертельно уставшего человека. – Тебе ещё не надоело? Что за глупость ты выдумала? Наверняка не одна, а с этой дурой Вельниченко… Будем! – Тут они с Климиным чокнулись и дружно выпили. – Она с самой школьной скамьи пыльным мешком трёхнутая! Ну зачем всё это нужно? Чего ты добиваешься?

Пока я, открыв рот, ошарашенно моргала на супруга, он выловил из банки истекающую маслом рыбку и забросил в рот, словно мяч в баскетбольную корзину. Гость проделал то же самое с куском колбасы. И теперь, активно двигая челюстями, они оба смотрели на меня с весёлым недоумением: что, мол, голубушка, не прошла твоя очередная женская глупость?

Я молча кусала губы, переводя взгляд с одного на другого, ясно чувствуя, что горькие слёзы обиды на вселенскую несправедливость уже где-то совсем близко.

«Что тогда сказала Лидка? «Интересно, чего он добивается: развода или психушки?» Действительно, интересно… Не постеснявшись выглядеть дураком в глазах посторонних, обращается к знакомому милиционеру… – Я мысленно хмыкнула, позабыв, что собиралась плакать. – Если, конечно, этот знакомый не помогал Олегу расставлять эти проклятые тарелки на нашем столе… А что? Мало разве продажных милиционеров? Милиция… Стоп! – вдруг вспомнила я. – Ведь что говорил псих? Что-то типа: «Беги от милиции, как чёрт от ладана»? Или вроде того… Зачем он это сказал? Может быть, он и имел в виду что-либо… подобное?»