Когда за ним закрылась дверь, я облегченно перевела дух.

– И чего такой здоровяк по врачам таскается? – вздохнула я, вдруг почувствовав, как устала. – Делать, что ли, нечего?

Жанна торопливо закивала, соглашаясь. Выражение ее лица было какое-то напряженное, казалось, она хотела что-то сказать, но не решалась.

Закрыв глаза, я откинулась на мягкую спинку кресла.

«Слава богу, на сегодня всё…» – подумала я, но, как оказалось, с выводами поторопилась.

***

В дверь кабинета постучали. Заглянула весёлая толстушка с поста:

– Любовь Петровна! Через пятнадцать минут в первом корпусе совещание. Кабинет двести двадцать…

– Совещание? – Я удивилась. – Мне никто не говорил…

– Я вам говорю! – отрезала толстушка и скрылась за дверью.

Я повернулась к Жанне:

– Двести двадцатый – ведь это кабинет главврача?

Она кивнула.

– А почему так срочно?

– Это обычное дело, – пожала плечами сестра. – Так всегда новых сотрудников представляют.

Взглянув на часы, я решила, что пора двигаться в сторону главного корпуса.      Пока мы с Жанной ждали лифт, она задумчиво вздыхала, мялась, явно томясь какой-то тайной, непосильной для слабовольного девичьего языка.

Металлические двери дзынькнули, закрываясь за нашими спинами. Жанна сделала глубокий вдох и решилась. Я с безучастным видом разглядывала свое отражение, боясь медсестру спугнуть.

– Любовь Петровна… Вообще-то я не должна вам рассказывать… – Я посмотрела на Жанну ласково и ободряюще улыбнулась. – Но тут так заведено… чтобы лучше узнать, что из себя представляет новый специалист… В общем, последние четыре пациента были наши сотрудники.

Я приложила массу усилий, чтобы не раскрыть от удивления рот. В первое мгновение это показалось обидным.

– Зинаида Никитична в прачечной работает… – продолжала Жанна, наконец посмотрев мне в лицо и улыбнувшись. – Вообще-то, она очень добрая. Но, говорят, с первого раза её никто «не проходит»… А Максим Андреевич Тигрин из охраны. Нормальный мужик, вы не обижайтесь. Просто он пошутил…

Голос Жанны звучал сочувствующе, наверное, вид у меня все же был растерянный. Лифт остановился на первом этаже, двери открылись. Я тоже улыбнулась и кивнула:

– Всё в порядке… Спасибо, что сказала!

Мы попрощались.

***

Я задумчиво разглядывала в зеркале свое отражение, плавно поворачиваясь то одним, то другим боком. Кареглазая брюнетка послушно повторяла мои движения, кокетливо поигрывая густыми ресницами.

– А ты очень даже ничего… – сказала я брюнетке. – Симпатичная. И глаза у тебя красивые.

Про глаза – это уже слова Максима Андреевича Тигрина. Он так и сказал:

– Любовь Петровна, у вас очень красивые глаза… – Потом немного помолчал и добавил: – Не сердитесь, пожалуйста, на меня. Иногда приходится выполнять такие дурацкие поручения…

Я и не сердилась. Потому что совещание, от которого у меня испуганно ёкало сердце, прошло словно под лозунгом: «Платова Любовь Петровна – ум, честь и совесть нашей медицины!»

Когда я вошла в кабинет Михаила Викторовича, там уже собралось человек десять. Я узнала Акопа Ашотовича, Шушану Беркоевну, двух сегодняшних пациентов и любительницу страстных любовных ночей Зинаиду Никитичну из прачечной. Увидев меня, она задорно подмигнула. Всё-таки хорошо, что Жанна предупредила…

Главврач предложил всем сесть, после чего коротко меня представил. Минут через пять после начала в кабинет постучали, и на пороге появился Тигрин.

– Простите за опоздание… – буркнул он, устраиваясь на стоящем рядом со мной свободном стуле.

Седоватый кивнул и обратился ко мне:

– С Максимом Андреевичем вы уже, по-моему, знакомы… – Но я сделала вид, что удивлена, и он удовлетворенно продолжил: – Это начальник нашей охраны.

Потом главврач произнес небольшую речь, сводившуюся в основном к тому, что центру необходимо заниматься воспитанием собственных кадров. После чего взялись за меня. Совещание длилось не более получаса, но мне казалось, что прошла вечность. Сидеть и слушать, когда о тебе говорят в третьем лице, оказалось невероятно трудно. Я комкала в руках носовой платок, стараясь не показывать, что нервничаю. Но все четверо «пациентов», словно сговорившись, меня хвалили.

– Ну что ж… – подвел наконец итог Михаил Викторович, внимательно выслушав своих коллег. – Я очень рад! «Медирону» жизненно необходимы высококвалифицированные кадры… – Тут он немного увлекся, снова сбившись на кадровую проблему, но всё же смог выровняться: – Поздравляем вас, Любовь Петровна, с удачным началом!

Мне, конечно, не хлопали и цветов не дарили, но было очень приятно. Единственным человеком, который никак не выразил своего отношения к происходящему, оказалась Шушана, задумчиво мерцающая глазами из дальнего кресла. Впрочем, этому я и не удивилась.

Чтобы я снова невзначай не заплутала в недрах главного корпуса, меня любезно вызвался проводить Максим Андреевич. Очутившись в вестибюле первого этажа, я вежливо поблагодарила его за помощь. На это он откликнулся встречным предложением:

– У вас сегодня был трудный день. Давайте я подвезу вас до дома!

Недолго думая, я согласилась. Начальник охраны поманил за собой, мы миновали несколько дверей и лестниц и очутились в подземном гараже.

Машин здесь было много. Судя по маркам автомобилей, сотрудники «Медирона» не бедствовали. Мы остановились возле блестящего при неярком искусственном освещении чёрного «СААБа». Мой спутник открыл переднюю дверцу, и я с замирающим сердцем сунулась в манящий полумрак шикарного салона.

В дороге мы большей частью молчали, изредка обмениваясь дежурными фразами о погоде. Я этому была рада: оказавшись в расслабляющем уюте мягкого кресла, поняла, что устала до дрожи в коленках.

«СААБ» плавно подкатил к подъезду дома. Вопреки обыкновению, я не стала сразу бросаться на дверцу в твёрдой решимости побыстрее выбраться на улицу. Казалось, сама машина мягко погасила такой порыв, заставив дождаться, пока Максим Андреевич обойдёт её спереди и откроет мою дверцу.

– Прошу вас!

Я оперлась на предложенную ладонь и изящно выскользнула из салона. Вот тогда-то он и сказал:

– Любовь Петровна, у вас очень красивые глаза… И не сердитесь, пожалуйста, на меня. Иногда приходится выполнять такие дурацкие поручения… – И чуть тише добавил: – Но у вас на приёме, как на исповеди, я отвечал чистую правду…

В следующий миг Тигрин уже возвращался к тихо урчащей машине. Через мгновение она тронулась, а я стояла и смотрела вслед, пока её сверкающие бока не исчезли за ближайшим поворотом.

***

Едва не клацая с досады зубами, я изнывала над телефоном, как папуас над консервной банкой. Пошел уже второй час, но у Лидки в квартире никто не снимал трубку. Снимать ее, кроме самой Лидки, сейчас, собственно, было некому. Её мама, Нина Сергеевна, гостила у старшего сына в Туле, а мужа Вовку Лидка выгнала ещё два года назад. Глянув на часы, я решила, что дам ей последний шанс, потом пусть пеняет на себя. Ещё раз набрала номер. После третьего гудка раздался щелчок и послышался вялый подружкин голос:

– Слушаю!

– Наконец-то! – обрадовалась я. – Давно пришла?

– Только вошла, разуться не успела…

– А-а-а! – протянула я. – А я звоню, звоню! Где была-то?

– Да по складам мотались весь день, устала как собака… Ну а у тебя как дела?

Я доложила весь день подробно, именно в той последовательности, в которой все происходило. Услышав о подставных пациентах, она фыркнула:

– Никогда не слышала ни о чем подобном! Ну и ну! Прямо какая-то медицинская секта! Тебя там кровь новорожденных младенцев пить не заставляли?

Но когда я рассказала, как прошло совещание, Лидка немного успокоилась.

– Я всегда утверждала, что ты прекрасный специалист! Только цену себе не знаешь!