Динамики магнитофона выдавали что-то национальное, типа сиртаки. К сожалению, музыка не дополнялась наличием «пританцовывающей обслуги» в национальных костюмах. Собственно, обслуживала всех одна официантка, она же барменша. Правда, весьма привлекательная. Наверное, именно она повлияла на выбор Кристосом ресторанчика. Обычный наряд официантки на ее фигурке смотрелся великолепно. Узкая и короткая черная юбка, обтягивающая аппетитные бедра, и столь же плотно сидящая белая кофточка, подчеркивающая тугие груди. Черные туфли на шпильках еще больше удлиняли стройные ножки и выстукивали звонкое стаккато по деревянному полу. Каждое ее перемещение по комнате вызывало заметный интерес в глазах сластолюбивого грека, высоко ценившего женскую привлекательность и сексуальность.
Да, подумал Ференц. Похоже, папа Кристос всерьез заинтересовался симпатичной крошкой. Уже мысленно облизывается, как кот при виде сметаны, представляя ее крепкие грудки в своих волосатых лапах. Интересно, кем она приходится хозяину заведения? Наверное, дочь. Больше похожа на гречанку, чем на француженку. И, скорее всего, откуда-то с севера Греции. Там женщины намного симпатичнее, чем в южной части страны. Влияние славянской крови.
Сам хозяин, он же повар, появлялся в зале довольно редко, главным образом для встречи новоприбывших гостей. Сегодня он был не слишком загружен работой, поскольку из восьми столиков было занято только три.
При виде утилитарной национальной скромности и сдержанности ресторанного антуража почему-то всплыла фраза «Ne quid nimis» — «Ничего лишнего» — давно забытая латынь, которую довелось изучать в прошлом. Родители хотели, чтобы он стал врачом. Но не получилось. Отец погиб в Будапеште во время восстания 1956 года. Осталась его фотография того периода. В перетянутой ремнем кожаной куртке, грубых туристических ботинках и маленьком черном берете национального гвардейца. Мать вместе с сыном перебралась вначале в Вену, а оттуда в США, где и вышла замуж за богатого грека. Почти как Жаклин Кеннеди. И уже вместе с ним вернулась в Европу, где у грека были свои дела и на исторической родине, и во Франции, и во многих других странах.
Кстати, ее новый муж, при всей своей любви к Греции, родным языком владел посредственно. После долгого пребывания в США предпочитал объясняться по-английски, хотя мог вполне сносно поговорить и на французском языке, и по-немецки. Как он любил выражаться, язык — это главное оружие коммерсанта.
Почему сам Ференц выбрал для постоянного местожительства Париж — трудно сказать. Стечение обстоятельств и увлечение живописью. Трафаретное убеждение, что настоящим художником можно стать только в Париже. Абсурд, конечно…
Впрочем, он слишком увлекся воспоминаниями. От него ждали ответа. Положительного. Настойчивый грек был достаточно красноречив сегодня и полагал, что результаты его усилий оправдаются. Раньше всегда оправдывались. Поэтому, отхлебнув пару глотков пива из запотевшего бокала, потомок эллинов продолжил свой натиск.
— Послушай, Фери. Практически тебе даже не придется ничего делать. У тебя в хранилище находится не менее десятка полотен, которые мы пустим в продажу. После того, как они будут экспонированы на выставке. Их же еще никто не видел. Организую рекламную компанию. А после удачно проведенной выставки их коммерческая цена удесятерится. Я устрою аукцион.
— Не получится. Я писал их для себя и не хочу, чтобы их видели зрители. Это излияние моей души. Знаешь, такое не демонстрируют открыто. Они созданы не для продажи. И мне не нужны сейчас деньги.
— Ты что, с ума сошел? — Грека от возмущения чуть не хватил апоплексический удар, — Как можно вообще такое говорить? Это святотатство. Как это может быть, что человеку не нужны деньги? Даже у Ватикана есть свой банк, и он активно работает на финансовом рынке. Ты что же, хочешь быть святее Папы? Я сделал тебя богатым человеком, так или нет? Так. Именно эти деньги обеспечили тебе возможность спокойно трудиться и самовыражаться, как ты говоришь. Много бы ты написал, если бы пришлось ночевать где-нибудь под мостом вместе с клошарами — этими парижскими бездомными? Или ходил бы на биржу труда после своей Сорбонны. Ты знаешь, какой сейчас высокий уровень безработицы среди молодежи во Франции? У людей с дипломами?
Он опять отхлебнул из солидной стеклянной емкости, пытаясь хотя бы слегка успокоиться и остыть. Несколько раз глубоко вдохнул, вытер пену с губ тыльной стороной ладони. Машинально выгреб арахисовые орешки из тарелки, потом недоуменно посмотрел на ладонь и стряхнул их обратно, вытирая пальцы от прилипшей соли. Затем продолжил, постепенно накаляясь:
— Извини за прямоту, но у меня нет другого выхода. На меня тоже давят. Есть несколько клиентов, которые хотят приобрести твои полотна. Очень хотят. И готовы вложить в это большие деньги. Очень большие деньги. Мы не можем себе позволить их упустить. И ты знаешь не хуже меня, что слава художника и мода на него переменчивы. Надо использовать ситуацию, пока она благоприятна для нас обоих. Кто знает, что будет завтра. Если ты перестанешь появляться на выставках, то о тебе просто забудут. И когда, пару лет спустя, ты опять захочешь выйти на сцену, мне вновь придется раскручивать рекламную компанию, чтобы тебя вспомнили. Да еще неизвестно, с какими результатами. Насколько я тебя знаю, ты же просто не сможешь жить без живописи. Ты рожден для того, чтобы быть художником. Ты уже наелся этого художественного дурмана, ты не сможешь с ним расстаться. Никогда! — Он закончил свою тираду с багровым от ярости лицом и вновь взялся за бокал.
— Не кипятись, Кристос. Я всегда буду тебе благодарен за помощь. И я не говорил, что собираюсь бросать работу. — Ференц пытался говорить максимально спокойно и убедительно, потирая щетину на подбородке. При скорости ее прорастания ему приходилось бриться по два раза в день. — И, пожалуйста, не надо искажать мои слова. Я не говорил, что больше не собираюсь выставлять свои картины. Я просто устал от тиражирования продукции для рынка. Мне надоел этот художественный конвейер. И, кроме того, я устал от богемной жизни. Устал от знакомств и пустых разговоров с людьми, с которыми мне не хочется знакомиться и общаться. С людьми, которые скупают картины, не жалея денег, хотя не могут отличить Гогена от Пикассо. Устал от пустой траты времени в ночных клубах, от бессмысленных светских раутов, от вливания в себя бесчисленных бокалов шампанского, которое совсем не люблю. Мне нужен отдых и возвращение к нормальной человеческой жизни. И к настоящему творчеству. Переход от поточной линии к штучному производству, выражаясь понятным тебе языком.
— А что плохого в красивой светской жизни, мой друг? — неожиданно спокойным голосом произнес грек, кося глазами на прошедшую мимо столика официантку, кокетливо улыбнувшуюся и игриво вильнувшую бедром. — Ты же помнишь нашу последнюю вечеринку после окончания выставки в Нью-Йорке. Мы тогда неплохо отдохнули.
— Это когда ты проснулся в номере гостиницы, лежа в обнимку с двумя юными блондинками? С девочками, годящимися тебе во внучки? Ты даже не мог вспомнить потом, как их зовут. Мне стыдно было глядеть в глаза твоей жены и моей матери, когда пришлось ей лгать о том, как прошла выставка.
— Ну что поделаешь, — философски заметил приемный папа. — Так уж устроены мужчины. Все время хочется чего-то нового, освежающего. Жизнь коротка, как и молодость. Все уходит в прошлое, в том числе и прекрасные женщины в твоей постели. Еще несколько лет, и у меня останется только память о них. Надо использовать эти последние возможности. И спасибо за прикрытие. Ты правильно сделал, ибо мы, мужчины, должны беречь психику близких нам людей. Кстати, ты по-прежнему занимаешься теннисом? Я еще пробуду в Париже несколько дней. Погоняешь меня по корту? Почувствуешь себя победителем. Это тебе в качестве психологической компенсации за уступку. Я у тебя, к сожалению, ни разу не выигрывал.
— Только на корте. Зато в остальных случаях…
В этот момент их прервали. Появился давно ожидаемый заказ вместе с парой новых бокалов пива. На блестящем металлическом подносе, над которым возвышались прелестные груди. Официантка лукаво улыбнулась мужчинам, переводя глаза с одного на другого. Инициативу общения с ней, естественно, моментально принял на себя старший. Он вытянул палец в сторону соседа по столу, фыркнул пренебрежительно и выдал шумную тираду на французском языке.
