— Там был мой муж, — ответила она, помолчав. Когда она подняла лицо, он увидел, каким оно стало холодным и жестким. — И наш ребенок.

— Да? Ну-у, может быть, мы его подобрали. Если хочешь, можно сходить посмотреть…

— Нет, — ответила она невыразительно и вместе с тем с хоть и слабой, но явной гордостью. — Я спрятала Хауки. Когда дом загорелся, я приказала Хуиве увезти ребенка. Неважно — куда. Я сказала, что догоню их, если смогу, потому что оставался еще Карлави, он сражался на баррикаде. Его убили за несколько секунд до того, как я вернулась к нему… У него все лицо было в крови. Но Хауки вам не достался. И Карлави!

Словно обессиленная этой речью, она сгорбилась и уставилась в угол пустыми глазами.

— Ладно, — сказал Голье, чувствуя себя не особенно уютно. — Ваши люди были предупреждены.

Казалось, она не слышала его.

— Была телепередача на всю планету. Сразу же после первой открытой высадки. Где ты была? В лесу? Да, мы сперва провели телескопическую разведку, сделали несколько тайных посадок, прихватили кое-кого из ваших для допроса. И когда более или менее разобрались в ситуации, то высадились открыто в этом… хм… вашем городе Юваскуле, так он называется? Мы захватили его почти без сопротивления, взяли в плен несколько чиновников из правительства, объявили, что планета теперь принадлежит МК и призвали всех жителей к сотрудничеству. А они не согласились! Только одна засада обошлась нам в пятьдесят отличнейших парней. Что нам оставалось делать? Мы решили преподать урок. Покарать несколько деревень — это же гуманнее, чем засыпать планету из космоса кобальтовыми бомбами. Не правда ли? Но ваши люди опять не поверили, столпились на месте посадки. Сперва они пытались начать переговоры, а потом стали стрелять из охотничьих ружей. Какие у тебя претензии? Мы же отвечали на огонь.

Он расстегнул воротник, который внезапно стал туговат, глубоко затянулся и долил в свой стакан.

— Конечно, я не жду, что ты сразу примешь нашу точку зрения. — Он пытался говорить рассудительно. — Вы же тугодумы, вы живете изолированно уже которое столетие, ведь правда? С тех пор, как звездолет коснулся вашей планеты, с момента первой колонизации. Своих кораблей у вас нет, если не считать дюжины межпланетных шлюпок, которые почти негодны к употреблению. И, значит, вам никак не выйти за пределы системы. Ближайшее от вас солнце с кислородной планетой расположено в трех парсеках. Десять планетарных лет требуется, чтобы добраться до него, и столько же на обратную дорогу. Целое поколение! Конечно, эффект замедления времени позволит вам остаться молодыми — на корабле пройдет несколько недель, а то и меньше, но все твои друзья постареют к твоему возвращению. Поверь мне, судьба астронавта — одиночество.

Он выпил. Приятный огонь прокатился по горлу.

— Ничего удивительного, что человечество так медленно расселяется по космосу и что колонии так изолированы. Черткои — просто название в ваших архивах. Хотя находится всего в пятнадцати световых годах от Вайнамо. Любой ясной ночью вы можете видеть наше солнце. Вы называете его Гаммой чего-то там. Какие-то плевые пятнадцать световых лет — и никаких контактов между колониями более четырех столетий.

Я должен сказать, что Черткои не такой дружелюбный мир, как Вайнамо. Ты сама увидишь. Наши предки прошли трудный путь, за все приходилось бороться. Но теперь нас четыре миллиарда! Когда я улетал, как раз состоялась перепись. А когда мы вернемся, возможно, будет уже пять миллиардов. Нам необходимы ресурсы. Наша экономика страдает от их нехватки. А мы не можем себе позволить экономические затруднения при том неустойчивом равновесии, которое установилось на Черткои. Сперва мы обследовали планеты нашей системы и разработали их, насколько было возможно. Затем разведали окрестности ближайших звезд и нашли две планеты, пригодные для колонизации. Ваша — третья. Ты знаешь, сколько у вас населения? Десять миллионов, как утверждает ваш Президент. Десять миллионов на целый мир с лесами, полями, холмами, океанами… и при этом, на самом маленьком из ваших континентов больше природных ресурсов, чем на всем Черткои. Но вы стабилизировались, вы не хотите увеличения населения!

Голье ударил по столу, тот глухо зазвенел.

— Если ты думаешь, что десяток миллионов полудиких землепашцев имеет монопольное право на все это пространство и богатство, в то время как четыре миллиарда черткоиан живут на грани голода, — возмущенно заявил он, — то можешь начинать думать сначала.

Она шевельнулась. Голосом далеким и негромким, не глядя на него, проговорила:

— Это наша планета и наше право жить так, как нам нравится. Если вам угодно плодиться, как кроликам, учитывайте последствия сами.

Голье почувствовал, как злость размывает последние остатки терпения. Он ткнул сигарой в пепельницу, отодвинул в сторону бренди.

— Хватит моралей, — сказал он громко. — Я стал астронавтом потому, что это весело!

Он поднялся, обогнул стол и направился к ней.

Когда находиться в четырех стенах становилось невмоготу, Эльва выходила на балкон и смотрела на Дирих, смотрела, пока не начинали болеть глаза. С такой высоты город был по-своему красив. Во все стороны тянулись к горизонту огромные серые блоки, среди которых розовели редкие башни, отсвечивающие сталью и стеклом. В какую сторону ни посмотреть, взгляд упирался в ряды шахт, за которыми, проглядывая сквозь ажурное переплетение лесов и креплений, виднелись участки первозданной пустыни. Между домами над землей извивалась сеть подвижных дорог — по ним двигались робогрузовики и люди — потребители, кишевшие серой безликой массой. На фоне пурпурно-черного неба и единственной огромной луны, близкой к полной фазе, проносились над головой светляки аэромобилей хозяев — администраторов, инженеров, военных. Иногда было видно несколько звезд, остальные затмевало лихорадочное полыхание неона. Но даже при полном дневном, красноватого оттенка, свете Эльва не могла разглядеть все переплетение дорог внизу. Густой слой пыли, дыма и копоти скрывал основания искусственных гор. Только в воображении она могла представить подземелья и тоннели, в которых скрывались банды преступников и обитали самые низшие касты рабочих, всю жизнь тратившие на обслуживание машин.

На Черткои было тепло — зимой и летом. Лишь когда вдруг налетал ночной ветер, Эльве приходилось плотнее закутываться в накидку — натуральный мех с Новогала. Борс не скупился на платья и драгоценности. К чести его — не только потому, что ему нравилось появляться с этой женщиной на публике, где она вызывала восхищение, а он сам — зависть.

Несколько первых месяцев она отказывалась покидать апартаменты. Тут он ничего не мог поделать и выжидал. В конце концов она уступила и больше не пренебрегала возможностью вырваться из заключения в четырех стенах. Но с недавних пор стало не до развлечений — Борс напряженно работал.

Дрогои поднялась выше, красноватая от заходящего солнца и смога над городом. Достигнув зенита, она приобретет цвет тусклой меди. Как-то Эльве показалось, что пятна на Дрогои образуют очертания черепа. Это был обман зрения, причиной ему послужило отвращение ко всему черткоианскому. Но от этого впечатления она так и не смогла избавиться.

Она перебирала глазами созвездия, зная, что, если отыщет солнце Вайнамо, ей будет больно, но не могла остановиться. Воздух в эту ночь был мутным, с привкусом кислот и тухлых яиц.

Ей вдруг вспомнились верховые прогулки вдоль озера Рованиеми, вскоре после замужества. Рядом был Карлави, и никого больше: на Вайнамо не было нужды в телохранителях. По небу быстро ползли две луны, их свет оставлял двойные подрагивающие полосы на воде. Деревья шелестели, воздух пах зеленью, кто-то пел с плавной протяжностью, спрятавшись среди молочно-пятнистых теней.

— Как прекрасно! — прошептала она. — Это поющая птица. У нас в Рууялке нет ничего подобного.

Карлави довольно улыбнулся:

— Это совсем не птица. Альфавалы его зовут… хм, кто бы мог произнести что-нибудь по-альфавальски? Мы говорим «йяно». Небольшое псевдомлекопитающее, ужасно надоедливое. Пожирает корни. Поэтому мы планируем уничтожить весь вид.