— М-да… Забавно. Ну что ж. Вы знаете, я только что с заседания президиума коллегии…
— Это наверняка безумно интересно, — безжалостно прерывает его Нина Елизаровна. — Но если ты поможешь расставить стулья…
***
Сильно хмельной Мишка сидит в детском «Кафе-мороженом».
А вокруг — мамы с маленькими ребятишками, бабушки с внуками, за угловым столиком — здоровый парняга с двухлетним сынишкой на руках, с женой и детенышем в складном креслице на колесиках.
Допивает Мишка шампанское, отыскивает мутным глазом официантку:
— Еще фужер!..
— Уже четвертый, — говорит официантка и кладет Мишке счет.
— Не считай. Неси! — Мишка бросает двадцать пять рублей на стол и неожиданно для самого себя говорит: — Я за вас кровь в Афгане проливал!
Официантка приписывает к счету, дает сдачу и приносит Мишке шампанское.
Отхлебывает Мишка полфужера, обводит соловым взглядом столики, и начинает ему казаться, что за каждым столом сидит Настя!..
За одним — Настя кормит с ложечки годовалого…
За другим — Настя с двумя близнецами!.. За третьим — Настя с грудным младенцем на руках!..
За четвертым, в углу, — Настя с малышом в складном креслице, а рядом с Настей — молодой, здоровый парняга с двухлетним сынишкой на руках…
Мишка залпом допивает фужер и кричит истошно на все кафе:
— Настя!!! Настя!.. — И роняет голову на стол.
В испуге начинают плакать дети. Молодой здоровенный парень передает жене сына и… выезжает из-за стела в инвалидной коляске. Он подкатывает к Мишке и трогает его за плечо:
— Не шуми, браток. Дети пугаются.
Мишка поднимает тяжелую голову, тупо смотрит на парня:
— А ты кто такой?
— Да никто я. Не шуми.
— Я Афганистан прошел! — кричит Мишка и начинает сам верить в то, что воевал в Афганистане.
— Один? — спрашивает парень.
— Чего «один»?..
— Один прошел, что ли?
— Я душу свою там оставил!
— А я — ноги. Чего же теперь, детей пугать? Уходи отсюда.
— Извини… Извини, корешок, — лепечет Мишка.
***
В большой комнате за накрытым столом все сидят полукругом, лицом к распахнутой двери Бабушкиной комнаты, а Виктор Витальевич стоя произносит тост:
— «…коня на скаку остановит, в горящую избу войдет!..» — настоящая русская женщина, прошедшая вместе со своей страной, своей Родиной, тяжелый и славный путь, сумевшая сохранить и твердость характера, и нравственную чистоту своей души. Да, да! Души!.. «Души прекрасные порывы» старейшины этой семьи в трудные годы стагнации дали возможность ее дочери, моей бывшей жене, закончить исторический факультет Университета имени Михаилы Васильевича Ломоносова, а нашей дочери Лидии получить диплом Института Плеханова! Смею надеяться, что и младшая ее внучка — Анастасия, если сумеет избежать нынешнего тлетворного и разлагающего влияния некоторых, «родства не помнящих» сил, пытающихся сегодня ошельмовать и принизить весь пройденный нами более чем семидесятилетний путь, тоже станет полезным членом общества. И, перефразируя строки одного из лучших поэтов нашей эпохи, так и хочется пожелать вам, уважаемая виновница сегодняшнего торжества: лет до ста расти вам без старости! Год от года цвести вашей бодрости!..
Виктор Витальевич заглядывает в Бабушкину комнату и приветственно поднимает рюмку:
— Стоя! Стоя! За Бабушку все пьем стоя!
Все послушно встают. Лида бросает взгляд на отца и даже глаза прикрывает от стыда и злости…
Евгений Анатольевич, ошарашенный тостом Виктора Витальевича, смотрит на Нину Елизаровну. Та успокоительно берет его за руку и говорит прямо в маленькую комнату:
— С днем рождения тебя, мамочка! Поправляйся!
— Привет, Бабуля! — кричит Настя и толкает отца коленом.
С трудом сдерживая смех, Александр Наумович подмигивает Насте и залпом выпивает рюмку водки.
Все стоящие у стола тянутся бокалами в сторону Бабушкиной комнаты, а Бабушка неподвижно лежит в своей старинной кровати красного дерева и очень смахивает сейчас на покойницу: глаза закрыты, количество и расположение поздравительных цветов, окружающих ее сухонькое, бездыханное тельце, совершенно соответствуют погребальным.
Так как это приходит в голову одновременно всем, то и оцепенение тоже становится всеобщим и жутковатым…
Длится оно, к счастью, всего несколько секунд, потому что Бабушка вдруг приоткрывает один глаз и чуть подрагивает пальцами правой руки.
Все облегченно вздыхают, шумно садятся за стол и начинают быстро закусывать…
— Неужели это настоящий язык?! — в восторге восклицает Александр Наумович. — Откуда?! Я уже забыл, как он выглядит!
***
В вагоне метро пьяный Мишка нависает над сидящим молоденьким сержантом милиции. У сержанта слипаются глаза от усталости.
— Слушай, друг… Я с дежурства. Сутки не присел. Понял? Отвяжись ты от меня, ради Христа!
— А если она скажет, что мы… это самое… Вернее, она… Так сказать, добровольно? — спрашивает Мишка.
— Все едино — сидеть тебе как кролику.
— А если я люблю ее?
— Вот и люби. Сидя. И тебя там, в колонии… любить будут.
— Как это?
— Как, как! Через задницу — вот как! Там, кто за малолетку попал — сразу оприходуют!
— Так я и дался!
— Спрашивать тебя будут! Ножик к глотке и… Как ее звали?
— Настя.
— Вот и ты у них весь свой срок будешь — «Настя»!
Поезд замедляет ход. Милиционер видит название станции, вскакивает, продирается к выходу. Мишка придерживает его за рукав:
— Погоди… Я еще спросить хотел…
— Пошел ты! — вырывается от него сержант. — Из-за тебя остановку свою проехал! Нашкодят, сволочи, а потом…
И выскакивает из вагона. А поезд увозит Мишку далеко.
***
На кухне Нина Елизаровна держит поднос с чайной посудой и спрашивает Евгения Анатольевича:
— Донесем?
У него руки заняты чайником, заваркой, тортиком…
— Вдвоем-то? — улыбается Евгений Анатольевич. — Да запросто!
Они осторожно выбираются из кухни.
— Знаете, Женя… Может быть, мне действительно съездить к вам ненадолго? Я так давно не была на море! Вы мне завод покажете…
Евгений Анатольевич счастливо прикрывает глаза, наклоняется и целует Нине Елизаровне руку, держащую поднос.
— Адом пока возглавит Лида, — шепчет ему Нина Елизаровна. — Так сказать, пробный шар…
Когда они садятся за стол, Виктор Витальевич поднимает рюмку:
— А теперь — за Лидочкин отпуск! За Лидочкин Адлер! Нина Елизаровна, Настя и Евгений Анатольевич переглядываются.
— Нет, — решительно говорит Лида. — За отпуск мы пить не будем. Тем более за Адлер.
— Но тебе же на работе дали отпуск?!
— Да. И я постараюсь использовать его на поиски другой работы.
— Я прошу объяснений! — требует Виктор Витальевич.
— Ну не хочет Лидочка ехать в этот вонючий Адлер! — резко говорит Нина Елизаровна. — Наверное, у нее есть свои соображения.
— Какие еще соображения?! Пусть скажет!
— «А из зала кричат — давай подробности!» — поет Настя. — Действительно! Какие у простого советского человека секреты от коллектива?! Общественное превыше личного! Да, Виктор Витальевич?
— Тебя вообще пока никто не спрашивает, сопливка!
Александр Наумович шлепнул рюмку водки, жестко сузил глаза:
— Я попросил бы вас, Виктор Витальевич, разговаривать с моей дочерью в ином тоне.
— Все, все, все! — вскакивает Лида. — Сашенька! Не обращайте внимания… А ты, папа, не смей цепляться к Насте! К вопросу об отложенном отпуске!
Лида достает из комодика пятьдесят рублей и яркий пакет с купальником. Проходит в комнату Бабушки, кладет пятидесятку на столик у кровати:
— Бабуля! Милая… Я возвращаю тебе эту дотацию, которую наверняка у тебя выпросила для меня мама… Это раз! Второе. — Лида подходит к столу, обнимает сзади Настю за плечи: — Настюха! Прими в дар купальничек. Не обессудь, старушка, Гонконг, дешевка, всего пятьдесят рэ. Но от чистого сердца.
