— На что? — слегка раздраженно спрашивает кассирша.
Лида вздыхает, проглатывает комок, собирается с силами и говорит:
— На деньги…
***
Она открывает дверь квартиры, когда Нина Елизаровна и Настя уже вовсю готовят на кухне разную еду к Бабушкиному дню рождения.
— Ой, как здорово! — в восторге кричит Настя. — Лидуня пришла!
— Тебя пораньше отпустили? — радуется Нина Елизаровна.
— Да, мои родные! Да, мои хорошие! — Лида выгружает из сумки бутылку водки, бутылку коньяка, роскошную яркую бутылку «Чинзано». — Оказывается, меня еще вчера отпустили и вообще заменили!
Несмотря на то что последнюю фразу Лида произносит с очаровательной ироничной непосредственностью, Настя и Нина Елизаровна успевают тревожно переглянуться.
— Откуда это, Лидочка? — осторожно спрашивает Нина Елизаровна.
Но Лида пропускает вопрос матери мимо ушей и звонко, чуточку излишне нервно предлагает:
— Девушки вы мои любимые! Давайте, пока никого нет, шлепнем по разминочному рюмашу просто так — друг за друга! Я — водку.
— Я — коньяк, — говорит Нина Елизаровна.
— Я — капельку этой штуки… — Настя показывает на «Чинзано».
— Это «Чинзано», дурашка! — кричит Лида. — Италия! Напиток богов!
Каждая открывает «свою» бутылку, наливает, чокаются, и Лида одним махом выпивает полную рюмку водки, Нина Елизаровна — половину рюмки коньяку, Настя отпивает самую малость.
Она видит на бутылочных этикетках чернильные печати.
— Ресторанные?
— Сколько же это стоит?! — пугается Нина Елизаровна.
— Девочки! Кисаньки вы мои! — В голосе Лиды уже появились хмельные интонации. — Плюньте! Какая разница — сколько? Откуда? Пусть наш дом будет полная чаша!
Тут Лида не выдерживает нервно-веселого напряжения и, разрыдавшись, падает на стул, обхватив руками голову.
Нина Елизаровна и Настя бросаются к ней, но в эту секунду раздается звонок в дверь.
— Боже мой! Кого черт несет раньше времени?! — Нина Елизаровна силой поднимает Лиду, тащит ее в ванную. — Доченька… Любимая, успокойся, маленькая моя… Успокойся, девочка… Настя!!! Открой дверь! Займи как-нибудь…
***
…Без пиджака, в женском фартуке с оборочками, Евгений Анатольевич сидит на кухне и чистит картошку.
Настя нарезает хлеб, великосветски прихлебывает «Чинзано».
— Ах, Евгений Анатольевич! Вы уж извините, что я вас так напрягаю, но когда собираются, как сказала мама, только свои…
— Что вы, Настенька! Наоборот, мне очень приятно…
Шумит вода в ванной, доносятся до кухни всхлипы, какое-то неясное бормотание. Настя осторожно прикрывает ногой застекленную дверь кухни и говорит с преувеличенной экзальтацией:
— Обожаю «Чинзано»! Италия… Напиток богов! Правда, сейчас, когда я готовлюсь стать матерью…
— Как? — улыбается Евгений Анатольевич.
— Я говорю, приходится ограничивать себя перед родами.
— А-а! — Евгений Анатольевич весело смеется и тут же включается в игру: — И когда же это должно произойти?
— Месяцев через семь, через семь с половиной… Шум воды прекращается, и слышен голос Нины Елизаровны:
— Настюша, у нас кто-нибудь есть?
— Все нормально, мамуля! Только свои.
— Иди, Лидочка, одевайся, я пол подотру, — слышится голос Нины Елизаровны.
Дверь ванной распахивается, и оттуда с мокрой головой, почти голая, выходит зареванная Лида.
Увидев незнакомого мужчину в фартуке с оборочками, Лида взвизгивает, прикрывает грудь руками и скрывается в комнате с криком:
— Идиотка малолетняя!!!
Настя спокойно приканчивает рюмку с «Чинзано» и спрашивает у смущенного и растерянного Евгения Анатольевича:
— Как по-вашему, Евгений Анатольевич, Бермудский треугольник действительно существует или это так — трепотня, чушь собачья?..
***
Намазанные, приодетые и причесанные Нина Елизаровна, Лида и Настя, а также Евгений Анатольевич, в фартуке с оборочками, заканчивают накрывать праздничный стол в большой комнате.
— Ты почему в джинсах? — шипит Нина Елизаровна на Настю.
— Мне так удобнее, мам. Евгений Анатольевич, будьте добры, принесите, пожалуйста, блюдо с языком. Оно в кухне на подоконнике.
— Один момент! — И Евгений Анатольевич с удовольствием бежит в кухню.
— Какой еще язык? Откуда у нас язык? — удивлена Лида.
— Анастасия — добытчица. Волчица! — отвечает Нина Елизаровна.
— Ох, как я не люблю этого! Все эти дела торгашеские…
— А жрать любишь? — в упор спрашивает Настя.
— Очень. Но…
— Вот и заткнись, — говорит ей Настя.
— Девочки! — Нина Елизаровна показывает глазами на входящего с блюдом Евгения Анатольевича. — Девочки!
Раздается несмелый короткий звонок.
— Твой пришел, — говорит Нина Елизаровна Насте.
Настя бросается в переднюю. Евгений Анатольевич поспешно снимает фартук, но запутывается в завязках на спине. Нина Елизаровна подходит к нему сзади, помогает развязать тесемки:
— Да не нервничайте вы так, Женя… В прихожей Настя повисает на отце:
— Папуля! Ура!.. А я тебе кинзу купила! Александр Наумович смущенно улыбается — руки у него заняты кларнетом в футляре, огромным букетом цветов, туго набитой сумкой. Он чмокает Настю в макушку:
— Ну погоди, погоди, дочура…
Через голову Насти он печально-влюбленно смотрит на Нину Елизаровну, видит рядом с ней незнакомого мужчину и тут же говорит быстро и сбивчиво:
— Лидочка! Здравствуй, детка… Настюхочка, возьми пакет… Тут тебе ужасно семитские кроссовки и… Нинуля! Ниночка, поздравляю тебя с днем рождения мамы! Мои прислали еще и лекарства для нее из Тель-Авива… Самое эффективное средство для послеинсультников! Буквально чудодейственное! Патент на это лекарство у Израиля закупили буквально все страны мира. Ну, кроме нас, естественно…
Лида и Нина Елизаровна целуют Александра Наумовича, Настя помогает отцу снять пальто.
— Сашенька, познакомься, пожалуйста, это Евгений Анатольевич — мой друг. Евгений Анатольевич, а это мой второй муж — отец Насти.
— Гольдберг, — представляется Александр Наумович. — Не против?
— Что?.. — не понимает Евгений Анатольевич.
— Это папа так бездарно шутит, Евгений Анатольевич. Не обращайте внимания, — говорит Настя. — Неудавшийся вундеркинд, вечная запуганность, три класса церковно-приходского хедера…
— Что же вы так о папе, Настенька?.. — огорчается Евгений Анатольевич.
Но Александр Наумович весело смеется, удивленно и гордо разглядывая Настю, и говорит:
— Девочки, распатроньте сумку до конца. Я там ухватил какой-то продуктовый заказик в нашем театре. Ничего особенного. Вы же знаете, оркестру, как всегда, в последнюю очередь и что останется.
Но тут раздается второй звонок. Он совершенно не похож на звонок Александра Наумовича — долгий, требовательный и, кажется, даже в другой тональности.
— А это — твой, — говорит Лиде Нина Елизаровна. Появление Виктора Витальевича категорически отличается от прихода Александра Наумовича.
Никакой суетливости, никакого смущения. Каждое движение его крупного тела, облаченного в дорогой костюм, исполнено самоуважения и достоинства.
— Здравствуй, Лида. — Он подает дочери горшочек с цикламенами и небольшой электрический самовар, расписанный хохломскими узорами. — Это Бабушке. Как она?
— Спасибо, папа.
— Как жизнь, Настя? — И, не ожидая ответа, протягивает Нине Елизаровне бутылку дорогого коньяка. — Здравствуй, Нина. Поставь на стол, пожалуйста.
— Здравствуй, Витя, раздевайся.
Виктор Витальевич еле кивает Александру Наумовичу и вопросительно поднимает брови, глядя на Евгения Анатольевича.
— Это мой близкий друг Евгений Анатольевич, — с легким вызовом говорит Нина Елизаровна. — Познакомьтесь, Женя. Виктор Витальевич — мой первый муж.
— Очень приятно, — радушно улыбается Евгений Анатольевич.
Но Виктор Витальевич сразу же делает попытку определить разницу положений:
