Да-с, с юмором у шефа всегда были проблемы. К счастью, он знал об этом и сам, потому что уже через секунду из трубки раздалось:

– Ну, прости старика, Вить, ты ж знаешь – ну, не получается у меня шутить.

Виктор кивнул, как будто Анатолий Андреевич мог его видеть. Впрочем, шеф и не нуждался в какой-то реакции с его стороны.

– Так какая девушка, Витя?

– На мой взгляд, весьма перспективная. У нее такие показатели, что я просто офи… опешил.

Шеф не только шуток не понимал – он еще и не то что ругательства, а даже обычные жаргонизмы не воспринимал, поэтому Виктору регулярно приходилось «фильтровать базар». Особенно в последние два года – работа сисадмина накладывала свой отпечаток.

– Витя, а ты ее уже в игру пускал?

Виктор усмехнулся. «Пускал». Интересное у шефа все-таки мышление. Может, врет, что чувство юмора отсутствует?

– Нет еще. Хотел посоветоваться…

– Витя. – Голос шефа зазвучал строго. – С этим поиском «латентных пси-адаптантов» идея была целиком и полностью твоя; я ее поддержал, хотя толку, признаться, пока маловато. Четверо найденных тобой особых результатов не дают. Если ты и в самом деле нашел перспективную девушку – хорошо. Нет – тоже ничего страшного. Но работа с ней – целиком и полностью на тебе. Только ты хотя бы сразу ее не посвящай в… ни во что, короче, не посвящай. Еще неизвестно, что из этого всего в результате получится, а ты еще, почем зря, невинного человека напугаешь.

Шеф пару секунд помолчал, потом странным, каким-то утробным голосом произнес:

– Пошто обидел животинку бессловесную?

И отключился.

Виктор почесал в затылке. Любит, любит шеф поставить в тупик. И вечно цитирует что-то… допотопное, да к тому же хочет, чтобы подчиненные догадывались, какую очередную «нетленку» он припомнил.

Ну, и хрен с ним, с шефом.

Пускай его идея о привлечении в игру людей с подходящим психотипом не дала особых результатов – особых-то, честно говоря, пока ничего не дало. Может, кто из его четверых «крестников» еще себя и проявит. А шеф умеет… «поддержать морально». Так, что после этого ни хрена и делать-то не хочется. А может, он это специально? Чтобы Виктор поскорее вернулся в контору?

Так это ему… с маком. Зря он, что ли, кучу тестов разработал, спрашивается?

После разговора с шефом нужно было успокоиться. А может, и не нужно, но очень хотелось. У самого Виктора коэффициент личностно-психологической ассоциации с реципиентом не столь уж и высок. Восемьдесят три с половиной процента.

Говоря простым языком, слияние у него самого происходило далеко не всякий раз, когда он садился за игру. Но это было и не столь важно. Он просто получал от нее удовольствие.

– Да они ж пьяные! Ты погляди, Мишка! Что ж они делают-то, а?

Фрицы и в самом деле были бухие в доску. Они перли на защитников переправы в полный рост, еще и горланя что-то при этом. Серо-зеленые новенькие мундиры, новенькие автоматы, наглые рожи… Правда, рожи на самом деле не видно, но воображение-то на что?

– Едрит их налево! – удивленно пробормотал сидящий рядом.

В танке их было двое. Два танкиста, два веселых друга. Они и в самом деле друзья – в этом Виктор уверен. Но вот с весельем как-то не сложилось. Знать бы еще, как напарника зовут. Ну, ничего, еще пару секунд – и вспомнит.

Механиком-водителем он оказался впервые. Может, потому, что в этом бою все зависело именно от водителя? Да нет, вряд ли – не так-то он классно водит машину, хорошо, но не суперово. Блин, опять он путает теплое с мягким! Какая разница, как он водит машину в жизни! Главное – как хорошо будут его слушаться рычаги, а с этим у него сбоев никогда не было.

А танк – БТ. «Бетушка» – по-нашему, а иногда – «бэтэшка». Для фрицев – «Микки-Маус». А, нет, так они только БТ-7 называли, из-за люков-ушек. А это, скорее всего, «двушка» – в экипаже «семерки» должно быть три человека. Блин, в двойке – тоже. По крайней мере по данным некоторых сайтов. Чего у них – недокомплект просто, что ли? Да какая разница – докомплект, недокомплект. Они вдвоем стоят целой армии. Должны стоить.

Тявкает пулемет, словно раненая лиса. Пули просто косят лезущих напролом фрицев, а те все прут и прут.

– Молодец, Мишка!

Имя всплывает само, впрочем, как и обычно.

А он и в самом деле молодец – поле усеяно фигурками в фельдграу. Понятное дело, посдыхали не все, некоторые просто залегли, но и так довольно неплохо получилось.

Справа вступила в бой немецкая батарея. Тридцать шестые «флаки». Калибр танковой пушечки – тридцать семь миллиметров. У зениток – восемьдесят восемь. Никаких дополнительных объяснений не требовалось, чтобы понять: вражеская пехота сейчас – не самая главная цель. Иначе целью станут они сами. Вернее, уже стали. Хорошо было то, что сейчас немцам противостояли не только легкие «бетушки» и «двадцатьшестерки», но и тяжелые «три-четыре».

– Мишка, вжарь им!

Рявкнула пушка, потом еще и еще; смотровую щель затянуло дымом. Когда он развеялся, стало видно, что не всем так повезло, как им. Справа горела «бетушка» с бортовым номером семьсот тридцать восемь, пламя лизало скособоченную башню. Но, охваченный огнем и темно-желтым дымом, он все-таки еще продолжал двигаться, похожий на гигантский факел. Интересно, ребята внутри видят хоть что-то или движутся так, вслепую? А может, они уже убиты, и танк движется просто по инерции?

Вдохнуть бы свежего воздуха – хотя бы один, малюсенький, глоточек! Пускай городского, наполненного выхлопными газами, но не этого, который, даже если пытаешься вдохнуть полной грудью, застревает в горле комком и дальше не хочет идти.

Угу. Ты еще себе платочек духами смочи да к носу приложи. Прынц… Хочется кашлять, но кашлять страшно и больно, легкие будто горят, а горло, кажется, сгорело давным-давно…

Он дернул рычаг, доворачивая машину влево. Сзади что-то гулко грохнуло, и танк почти подпрыгнул.

Мишка побледнел и – Виктор заметил это краем глаза – перекрестился. До него самого пока не доходило, и напарник пояснил:

– У ребят боекомплект сдетонировал. Земля им пухом.

На секунду подумалось: те, кто горит сейчас в своем легком танке – мертвые ли, или еще живые, – прямиком попадают на небо. Прямо к богу. Вне зависимости от того, в какого из богов верили при жизни и верили ли вообще. А может, и не только горящие, а все воины, павшие за родную землю?

– Вась, не спи!

Он послушно кивнул. Мишка-то не спит – пушечка родимая то и дело порявкивает, заглушая вражеские зенитки. Напарник надсадно кашляет, словно пытается выкашлять наружу непослушные легкие, не желающие фильтровать воздух, который и воздухом-то назвать сложно.

В наушниках треск; кто-то тщетно пытается прорваться. Кто-то что-то кричит, но Виктор слышит только отдельные отрывки: «… ать… ыть… двух… кружи…»

Ничего не слышно, но непонятные обрывки сами собой складываются в слова, неся малоприятную новость. Немцы обошли переправу и ворвались в город сразу с двух сторон – с юга и с востока. Теперь они окружены.

– И что будем делать?

Виктор пожал плечами. Как будто выбор есть!

– Давить сволочь!

Миша кивнул.

– Стало быть, рвем в центр города.

Танк – легонький, послушный – хорошо слушался рычагов. И это, пожалуй, его единственное достоинство. В такой если пальнуть хорошенько – так от экипажа и мокрого места не останется. И пушчонка кургузая.

Зато скорость до пятидесяти двух километров в час. Так что в центр города они почти влетели, с размаху врезаясь в немецкую колонну. И эти пьяные, что ли? Или просто тупые? Ни хрена не слышат? Уши им позакладывало?! Хотя лучше бы заложило им, танкистам.

До сих пор Виктор считал одним из самых противных скрип мела по стеклянной доске. Ага, дудки! А звука давящихся гусеницами человеческих тел не слыхали? Он будет преследовать его вечно. Нечто среднее между хрустом и чавканьем – гигантский людоед вышел на охоту, пожирая тех, кто пришел в чужую страну за чужими жизнями. Он в последний раз ел хрен знает когда, но сейчас еда настойчиво просилась наружу.