На следующий день, во вторник 17 ноября, на балу у Салтыковых было объявлено о помолвке Дантеса и Екатерины Николаевны. Все поздравляли их, но были поражены. Пушкин с Натальей Николаевной присутствовал на балу, но с Дантесом не раскланялся. Сам же Дантес нарочито вел себя так, как подобает жениху, подчеркнуто оказывая внимание невесте. Об этом же свидетельствует и его письмо к ней, отосланное на следующий день после помолвки:
«Завтра я не дежурю, моя милая Катенька, но я приду в двенадцать часов к тетке, чтобы повидать вас. Между ней и бароном условлено, что я могу приходить к ней каждый день от двенадцати до двух, и, конечно, мой милый друг, я не пропущу первого же случая, когда мне позволит служба; но устройте так, чтобы мы были одни, а не в той комнате, где сидит милая тетя. Мне так много надо сказать вам, я хочу говорить о нашем счастливом будущем, но этот разговор не допускает свидетелей. Позвольте мне верить, что вы счастливы, потому что я так счастлив сегодня утром. Я не мог говорить с вами, а сердце мое было полно нежности и ласки к вам, так как я люблю вас, милая Катенька, и хочу вам повторять об этом сам с искренностью, которая свойственна моему характеру и которую вы всегда во мне встретите. До свидания, спите крепко, отдыхайте спокойно: будущее вам улыбается. Пусть все это заставит вас видеть меня во сне…
Весь ваш, моя возлюбленная
Жорж де Геккерен».
П. Е. Щеголев заметил: «Вот письмо, писанное, очевидно, в самом начале жениховства». Датировать его удалось, учтя, что в дни своих столь частых внеочередных дежурств в ноябре (с 20 на 21, с 23 на 24, с 25 на 26, с 27 на 28 и с 28 на 30 ноября) Дантес никак не мог появляться с двенадцати до двух часов дня у Загряжской. Единственное исключение составляет 19 ноября, а значит, письмо было написано накануне, на следующий день после объявления помолвки.
Дантес представляет невесте их будущее в самых радужных красках. Екатерина была вне себя от счастья, вдруг выпавшего на ее долю. Можно не сомневаться, что она ожидала подобного исхода, но очевидно и то, что ее замужняя сестра Наталья Николаевна была поражена в самое сердце. И дело даже не в том, что Дантес был ей так уж дорог, а в том, что молодой кавалергард мог вдруг изменить своему чувству, предпочесть ей, первой красавице столицы, которой он клялся в любви, ее сестру и даже просить ее руки. Пушкин, парируя интригу Геккеренов, помимо всего остального, правильно учел и психологическое состояние своей жены: он представил ей Дантеса трусом, избежавшим дуэли посредством сватовства. Это было существенно для света, всего дальнего и ближнего окружения Пушкиных, всех тех, для кого понятие чести не было пустым звуком. Но важнее всего для Пушкина-супруга было то, каким представал Дантес именно в глазах Натальи Николаевны.
Ноябрьская история, грозившая трагедией, казалось, была благополучно завершена: Пушкин нравственно одолел противников, Дантес вынужден был посвататься к Екатерине Николаевне, дуэль расстроилась не к его чести. Но петербургские сплетни придали случившемуся неожиданную окраску, что грозило новым обострением ситуации. Очень точно выразился Александр Карамзин, оценив роль Екатерины Николаевны как посредницы, «погубившей репутацию, а может быть и душу своей сестры», но отметивший при этом: «Пушкин также торжествовал одно мгновение, — ему показалось, что он залил грязью своего врага и заставил его сыграть роль труса».
Екатерина Андреевна Карамзина написала сыну Андрею утром 20 ноября: «У нас тут свадьба, о которой ты, конечно, не догадался бы, и я не скажу тебе, оставляя это удовольствие твоей сестре». «Прямо невероятно, — добавляет она, — но всё возможно в этом мире всяческих невероятностей». Софья Николаевна подхватывает тему и пишет брату в тот же день: «Я должна сообщить тебе еще одну любопытную новость — про ту свадьбу, про которую пишет тебе маменька; догадался ли ты? Ты хорошо знаешь обоих этих лиц, мы даже обсуждали их с тобой, правда, никогда не говоря всерьез. Поведение молодой особы, каким бы оно ни было компрометирующим, в сущности, компрометировало только другое лицо, ибо кто смотрит на посредственную живопись, если рядом Мадонна Рафаэля? А вот нашелся охотник до этой живописи, возможно потому, что ее дешевле можно приобрести. Догадываешься? Ну да, это Дантес, молодой, красивый, дерзкий Дантес (теперь богатый), который женится на Катрин Гончаровой, и, клянусь тебе, он выглядит очень довольным, он даже одержим какой-то лихорадочной веселостью и легкомыслием, он бывает у нас каждый вечер, так как со своей нареченной видится только по утрам у ее тетки Загряжской».
Оценивая поведение Пушкина в эти дни, она приводит слова Вяземского: «…он выглядит обиженным за жену, так как Дантес больше за ней не ухаживает». Как ни парадоксально подобное суждение, но в нем есть смысл, если подходить к ситуации с позиции Пушкина. Временное, как покажет будущее, безупречное поведение Дантеса по отношению к Наталье Николаевне, продиктованное осторожностью и настоятельными советами Геккерена, не давало Пушкину возможности предъявить к нему претензии. Поэтому его вызывающее отношение к Дантесу казалось окружающим, не посвященным во все подробности произошедшего, необъяснимым и по меньшей мере странным. Пушкин был связан обещанием сохранить тайну, и его (но, как оказалось, недолго) утешало то, что общество сочтет Дантеса трусом. Однако так могли думать лишь немногие посвященные, а молва, не без искусных стараний Геккерена, придала ему ореол романтического мученика и рыцаря. Последнее больше всего раздражало Пушкина, и он чуть было не сорвался, когда, оценив неожиданную для него ситуацию, написал 21 ноября два письма: одно Геккерену, другое — Бенкендорфу.
В черновике так и не отправленного письма Геккерену-старшему Пушкин без всяких обиняков выразил всё, что накопилось у него в душе (выделенные курсивом места реконструированы по более позднему перебеленному письму):
«Барон,
Прежде всего позвольте мне подвести итог всему тому, что произошло недавно. — Поведение вашего сына было мне полностью известно уже давнои не могло быть для меня безразличным; но так как оно не выходило из границ светских приличий и так как я притом знал, насколькожена моя заслуживает мое доверие и мое уважение, я довольствовался ролью наблюдателя,с тем чтобы вмешаться, когда сочту это своевременным. Я хорошо знал, что красивая внешность, несчастная страсть и двухлетнее постоянство всегда в конце концов производит некоторое впечатлениена сердце молодой женщины и что тогда муж,если только он не глупец, совершенно естественно делается поверенным своей жены и господином ее поведения. Признаюсь вам, я был не совсем спокоен. Случай, который во всякое другое время был бы мне крайне неприятен, весьма кстати вывел меня из затруднения: я получил анонимные письма. Я увидел, что время пришло,и воспользовался этим. Остальное вы знаете: я заставил вашего сына играть роль столь потешную и жалкую, что моя жена, удивленная такой пошлостью, не могла удержаться от смеха, и то чувство, которое, быть может, и вызывала в ней эта великая и возвышенная страсть, угасло в отвращении самом спокойном и вполне заслуженном.
Но вы, барон, — вы мне позволите заметить, чтоваша роль во всей этой истории была не очень прилична.Вы, представитель коронованной особы, вы отечески сводничали <…> [119] вашему незаконнорожденному или так называемому сыну; всем поведением этого юнца руководили вы. Это вы диктовали ему пошлости, которые он отпускал, и нелепости, которые он осмеливался писать. Подобно бесстыжейстарухе, вы подстерегали мою жену по всемуглам, чтобы говорить ей о вашем сыне, а когда, заболев сифилисом, он должен был сидеть дома из-за лекарств, вы говорили, бесчестный вы человек, что он умирает от любви к ней; вы бормотали ей: верните мне моего сына. Это еще не всё.
2-го ноября после разговора <…> вы имели с вашим сыном совещание, на котором вы положилинанести удар, казавшийсярешительным. Анонимное письмо было составлено вами и<…> я получил три экземпляра из десятка,который был разослан. Письмо это <…> было сфабриковано с такой неосторожностью, что с первого взгляда я напал на следы автора. Я больше об этом не беспокойся и былуверен, что найду пройдоху. В самом деле, после менее чем трехдневных розысков я уже знал положительно,как мне поступить.
