Литмир - Электронная Библиотека
A
A

– Для меня он все равно останется Эйнджелом, – сказал Кетчум.

Он забрался в кабину, мельком взглянул на своего мертвого пассажира и тут же отвернулся.

Сознавал ли двенадцатилетний мальчишка (и в какой мере), что его приключения (или злоключения) начинаются сейчас, в эти минуты? Или они начались задолго до того, как он принял Джейн за медведя? Этого не знали ни его отец, ни Кетчум. Судя по Дэнни, он ясно «сознавал», что все началось раньше сегодняшнего утра.

Что в эти минуты сознавал Кетчум? Сплавщик был почти уверен, что видит повара и его сына в последний раз. Повар затеял опасную игру, и Кетчум постарался выставить в положительном свете хотя бы начальную стадию этой игры.

– Дэнни! – крикнул Кетчум. – А знаешь, я сам не раз принимал Джейн за медведя.

Однако долго выставлять что-либо в положительном свете Кетчуму не удавалось.

– Думаю, когда это случилось, на голове Джейн не было ее шапочки с вождем Уаху, – предположил сплавщик.

– Не было, – подтвердил Дэнни.

– Эх, Джейн, черт бы тебя побрал! – воскликнул Кетчум. – Мне один парень в Кливленде сказал, что шапочка приносит счастье. Еще он говорил: вождь Уаху – вроде как дух. Он заботится об индейцах.

– Может, теперь он и о Джейн заботится, – предположил Дэнни.

– Только не повторяй этой религиозной чепухи, мальчик! Помни ее такой, какой она была. Джейн очень тебя любила. Чти ее память. Это все, что ты можешь сделать.

– Кетчум, я уже скучаю по тебе! – вдруг крикнул ему Дэнни.

– Знаешь, Дэнни: если решили ехать, надо заводить мотор и двигать.

Потом Кетчум завел мотор своего пикапа и покатил по трелевочной дороге в сторону Извилистого, оставив повара и его сына в начале их более продолжительного и менее определенного пути… в следующую жизнь, никак не иначе.

Часть вторая

Бостон,

1967 год

Глава 5

Nom De Plume

[32]

Прошло почти тринадцать не слишком счастливых лет с того дня, когда констебль Карл обнаружил у себя на кухне тело мертвой Индианки Джейн. Даже Кетчум не мог сказать наверняка, заподозрил ли Ковбой повара с сыном, которые исчезли той же ночью. Упорные слухи, ходившие в здешней части округа Коос (да и по всему верхнему Андроскоггину), утверждали, что Джейн сбежала вместе с хромым поваром и его мальчишкой.

По мнению Кетчума, Карла больше донимали слухи (как люди могли думать, будто Джейн сбежала с поваром?), чем его собственная причастность к убийству сожительницы неизвестным тупым предметом. (Орудие убийства так и не нашлось.) Должно быть, Карл действительно поверил, что это он убил Джейн. Естественно, он поспешил избавиться от трупа. Никто не видел, когда и как он это сделал. (Ее тело тоже не было найдено.)

Но всякий раз, пересекаясь где-либо с Кетчумом, Ковбой обязательно спрашивал:

– Ну что, так ничего и не слышал о Стряпуне? Я думал, вы с ним друзья.

– Стряпун был не из разговорчивых, – всегда отвечал констеблю Кетчум. – Пока жил здесь, вроде как общались. А уехал – и забыл. Я не удивляюсь.

– Ну а мальчишка? – иногда спрашивал Карл.

– Чего с Дэнни взять? Ребенок он еще, – пожимал плечами Кетчум. – Будут тебе мальчишки письма писать.

Однако Дэниел Бачагалупо писал много, и не только Кетчуму. С самого начала их переписки он сообщил сплавщику, что хочет стать писателем.

«В таком случае постарайся не особо увязать в католическом мышлении», – написал ему в ответ Кетчум.

Дэнни удивлял явно женский почерк Кетчума. Может, мама научила его не только читать и танцевать, но и выводить буквы ее почерком?

– Я так не думаю, – лаконично ответил Доминик.

Загадка изящного почерка Кетчума долго оставалась неразгаданной. Доминика это занимало гораздо меньше, чем юного Дэнни. Все эти тринадцать лет будущий писатель Дэниел Бачагалупо писал Кетчуму куда чаще отца. Переписка между друзьями оставалась редкой, а письма – краткими и всегда по делу. Доминика обычно волновало одно: продолжает ли Карл их разыскивать?

«Тебе лучше считать, что продолжает», – обычно отвечал Кетчум. Но недавно его привычный ответ изменился. Кетчум послал повару и Дэнни письма одинакового содержания. Обоих немало удивило, что послания Кетчума были напечатаны на машинке. «Кое-что случилось. Надо бы переговорить…» – так начиналось это его двойное письмо.

Легко сказать – переговорить. Своего телефона у Кетчума не было. Он привык звонить Доминику и Дэнни из будок телефонов-автоматов, делая звонки за счет вызываемого абонента. Разговоры обрывались внезапно: Кетчум сообщал, что у него отмерзают яйца, и вешал трубку. В северных частях Нью-Гэмпшира и Мэна, где Кетчум проводил все больше времени, зимой не больно-то поторчишь в уличной будке. Почему-то их друг предпочитал звонить исключительно в холодное время года. (Возможно, это делалось намеренно: Кетчум не любил увязать в долгих разговорах.)

В своем первом машинописном послании Кетчум сообщал повару и Дэнни, что Карл сделал «опасный намек». Обоих это не удивило: констебль Карл был опасным человеком, как и его намеки. Ковбой всегда кого-нибудь в чем-нибудь подозревал. Но сейчас «опасный намек» Карла был связан с Канадой. По мнению полицейского, вьетнамская война ухудшила отношения между Соединенными Штатами и Канадой. «Канадские парни стали неуступчивыми и не идут на сотрудничество», – заявил он Кетчуму. Сплавщик тут же сообразил, что Ковбой продолжает свои поиски по ту сторону канадской границы. В течение тринадцати лет Карл был уверен, что повар с сыном уехали в Торонто. Никаких справок в Бостоне он не наводил. Пока не наводил. И вот теперь, по словам Кетчума, «что-то случилось».

Совет «не увязать в католическом мышлении» (а именно такой совет Кетчум дал юному Дэнни, узнав, что тот решил стать писателем), скорее всего, был вызван непониманием. Школа имени Микеланджело – новая школа Дэнни в бостонском Норт-Энде – была не католической, а обыкновенной средней школой. Ребята называли ее просто «Микки», поскольку там преподавало много ирландцев[33]. Но монахинь среди учителей не было. Должно быть, из-за названия Кетчум и посчитал эту школу католической. («Не давай им промывать тебе мозги», – писал он Дэнни. Кому «им», так и осталось непонятным. Вероятно, носителям католического мышления.)

Но юный Дэнни не был захвачен ничем католическим, существовавшим в стенах школы, и даже не испытал на себе сколько-нибудь заметного католического влияния. Зато его с самого начала поразило все итальянское в Норт-Энде. Школа имени Микеланджело была еще и общественным центром, где часто собирались итальянские иммигранты, вступающие в процесс американизации. Школу окружали густонаселенные многоквартирные дома без горячей воды, в которых жило изрядное число однокашников Дэнни. Дома эти построили для выходцев из Ирландии, появившихся в Норд-Энде раньше итальянцев. Но затем ирландцы переместились в Дорчестер или Роксбери[34] либо стали «южанами». Еще сравнительно недавно в Норт-Энде была маленькая община португальских рыбаков (возможно, где-нибудь рядом с Флит-стрит осталось несколько семей), но в 1954 году, когда Дэнни Бачагалупо с отцом приехали в Бостон, эта часть города практически целиком была заселена итальянцами.

Повара с сыном недолго считали чужаками. Нашлось более чем достаточно родственников, желавших приютить их у себя. Бесчисленные Калоджеро, нескончаемые Саэтта – родня сравнительно близкая, отдаленная и косвенная – называли обоих Бачагалупо «семьей». Однако Доминик и юный Дэнни не привыкли к большим семьям, не говоря уже о кланах. Не удаленность ли от родни помогла им выжить в округе Коос? Бостонские итальянцы не понимали слова «отстраненность»: они либо лезли к вам с объятиями (un abbràccio), либо зачисляли вас во враги.

вернуться

32

Псевдоним (фр.).

вернуться

33

Микки – презрительное прозвище католиков. Ирландцы в подавляющем большинстве являются католиками. Возможно, отсюда и умозаключения Кетчума насчет католического характера этой школы.

вернуться

34

Пригороды Бостона.

31
{"b":"158992","o":1}