В июле ребенок еще плакал, и мистер Хемингуэй, пробыв в Пиготте четыре дня, уехал обратно в Канзас-Сити, чтобы встретиться с Биллом Хорном — после того, как отношения с Биллом Смитом закончились, Хорн был самым старым его другом. Отправились на автомобиле, подаренном Гасом Пфейфером, в Вайоминг, лесистый штат на западе США, где расположен Йеллоустонский парк — рыбачить. Поселились в местечке Бигхорн-Маунтинс: река, лес, мужская компания, работа шла отлично (до 17 страниц в день — для него это рекорд), идиллия, но почему-то он быстро заскучал, говорил Биллу, что хочет в Париж, потом оставил Билла и один уехал в ближайший город Шеридан. Но в одиночестве тоже затосковал, пил больше обычного, набрал лишний вес. 18 августа приехала Полина — успокоился. К концу месяца он закончил черновик «Прощай, оружие!», сообщил Перкинсу, тот обещал от 10 до 16 тысяч долларов за сериализацию романа в «Скрибнерс мэгэзин» — это был бы его первый крупный заработок.
Править работу Хемингуэй не садился сразу, нужен был перерыв, чтобы текст «вылежался». Поехал с женой в путешествие на машине: Йеллоустонский парк, индейская резервация Кроу, обратно в Шеридан, оттуда через Небраску на юг. 25 сентября были в Пиготте: за редактуру все еще не брался, написал «Вино Вайоминга» (Wine of Wyoming), рассказ-зарисовку, довольно средненький для его уровня; он будет опубликован в «Скрибнерс мэгэзин» в августе следующего года. 17 октября отбыл в Оук-Парк. Дома его не видели пять лет. Мать выглядела цветущей, но отец сильно сдал, болел, казался растерянным. Через две недели приехала Полина (без Патрика), она и Грейс привязались друг к другу: муж и жена как бы обменялись матерями.
Из Оук-Парка — в Чикаго, потом, в ноябре, — Нью-Йорк: ходили на бокс и бейсбол, встретили Уолдо Пирса и Майка Стрейтера, после почти двухлетнего перерыва увиделись с Фицджеральдами на бейсбольном матче и 17–18 ноября гостили в их усадьбе Эллерсли близ Уилмингтона. Встреча сопровождалась инцидентами — Хемингуэй описал их в тексте, не включенном в каноническую редакцию «Праздника»: в поезде до Филадельфии Фицджеральд начал приставать к незнакомым женщинам, на станции их встречал шофер, которому Фицджеральд не позволял остановиться для заправки, так что они еле добрались до дому. Текст на этом заканчивается, но далее, как Хемингуэй рассказывал Аарону Хотчнеру, Фицджеральд оскорбил за обедом горничную-негритянку, опять был скандал. Потом Фицджеральд написал письмо с извинениями, Хемингуэй ответил дружелюбно, но, похоже, его терпение лопнуло: после этого инцидента нормального личного общения между ними уже никогда не будет. По словам Стрейтера, «эти двое пробуждали друг в друге все худшее».
Хотелось немедленно ехать в Европу, но Перкинс настаивал на том, чтобы сперва отредактировать роман; решили вернуться в Ки-Уэст и там закончить работу. 18 ноября заехали в Пиготт, забрали Патрика, Пол Пфейфер «подарил» дочери и зятю шофера Отто Брюса, который будет долго работать в семье Полины, выполняя также обязанности секретаря, отчасти редактора и «мастера на все руки». Из Оук-Парка по приглашению брата прибыла Мадлен — перепечатывать рукопись и помогать Полине с детьми (потом она говорила, что из нее пытались сделать прислугу); недоставало только Бамби, но он уже плыл на пароходе из Европы в Нью-Йорк. Эрнест встретил сестру, съездил в Нью-Йорк за сыном — кажется, можно наконец сесть за работу. Но на станции Трентон ему вручили телеграмму от Кэрол — умер отец.
Пятилетний Бамби, самый самостоятельный малыш в мире, привык плавать через океан на попечении стюардов, мог так же добраться и до Ки-Уэст, но нужно было дать проводнику денег, а их не было. Хемингуэй телеграфировал Перкинсу, просил срочно выслать 100 долларов, ответа не получил и воззвал к Фицджеральду — тот выслал деньги «молнией» (Хемингуэй был очень благодарен, через несколько дней написал теплое письмо). Бамби поехал дальше, а его отец пересел на поезд до Чикаго. Он приехал домой 7 декабря 1928 года, на следующий день после смерти Кларенса и накануне похорон.
Кларенс застрелился из пистолета своего отца. Записки он не оставил, и о причинах можно только догадываться. Он страдал от стенокардии и диабета, а Хемингуэи, как и Холлы, не хотели умирать беспомощными развалинами. Известно также, что он переживал из-за финансового положения семьи: незадолго до самоубийства вложил средства в строительный холдинг во Флориде, дело не пошло, и он боялся разорения. Кэрол говорила, что, поскольку его жизнь была застрахована на 25 тысяч долларов, он хотел своей смертью спасти семью — но вряд ли он мог рассчитывать, что Грейс сумеет выдать самоубийство за несчастный случай. После его смерти остались два дома на Валлонском озере и дом в Оук-Парке, все имущество оценивалось в 15 тысяч долларов.
Лестер впоследствии описал произошедшее мелодраматически: отец принес к его кровати ружья, всю ночь рыдал, но жена над ним не сжалилась, потом раздался выстрел. Дочери утверждают, что никто рыданий не слышал, тело утром обнаружила горничная, а тринадцатилетний Лестер крепко спал и узнал о несчастье последним. Неизвестно, была ли у Лестера уже тогда своя версия случившегося и если да, то рассказал ли он ее старшему брату. Неизвестно также, тогда ли Эрнест решил, что мать виновна в смерти отца, или позднее. «Официально» он обвинил ее в письме 1948 года к Малкольму Каули: «Я стал ненавидеть мою мать как только понял, что к чему, и любил моего отца до тех пор, пока он не удивил меня своей трусостью… <…> Моя мать — самая-разсамая американская сука всех времен, и она заставила своего вьючного мула застрелиться; я говорю про беднягу отца». В том же году в предисловии к очередному изданию «Прощай, оружие!» он писал: «Мне всегда казалось, что отец поторопился, но, может быть, он уже больше не мог терпеть. Я очень любил отца и потому не хочу высказывать никаких суждений». Еще раньше, в романе «По ком звонит колокол», герой размышлял о смерти отца: «Каждый имеет право поступать так, думал он. Но ничего хорошего в этом нет. Я понимаю это, но одобрить не могу… <…> Он был просто трус, а это самое большое несчастье, какое может выпасть на долю человека. Потому что, не будь он трусом, он не сдал бы перед женщиной и не позволил бы ей заклевать себя». Эрнест также обвинял в случившемся Джорджа, брата Кларенса, за то, что тот давал плохие финансовые советы и не помог материально. В общем, виноваты были все кругом: это естественная реакция на самоубийство близкого человека.
Но такая реакция обычно наступает сразу, потом проходит; у Эрнеста было наоборот, он озлился позднее. В первые месяцы после смерти отца он с матерью не конфликтовал. Грейс оказалась в трудном положении: Кэрол и Лестер еще учились в школе, дочери, кроме Марселины, не пристроены; она по совету Джорджа Хемингуэя ликвидировала флоридские вложения и сдала в аренду часть городского дома, сообщила об этом Эрнесту, тот написал, что одобряет ее решение, и вызвался также содержать Мадлен. Марселине он написал, что она и ее муж богаты и должны взять на себя часть материальных забот; Марселина, знавшая о громадном богатстве Полины Пфейфер, обиделась. Но он и сам понимал, что младших придется обеспечивать ему. В марте 1929 года он занял значительные суммы у Гаса Пфейфера и у Перкинса (в счет будущих гонораров) и основал траст на имя Грейс.
В том же месяце он письмом попросил мать прислать ему револьвер, из которого отец застрелился, — та, по свидетельству Марселины и Кэрол, была шокирована, но просьбу выполнила, присовокупив к посылке несколько своих картин. Спустя годы он будет утверждать, что мать зачем-то прислала револьвер без его просьбы, да еще с издевательской запиской, так что шокирован был он. Когда, по какой причине он перешел от более-менее нормальных отношений с матерью к открытой ненависти — остается неясным. Может быть, ему не понравилось то, что Рут Арнольд (бывшая уже замужем и имевшая детей) после смерти Кларенса возобновила дружбу с Грейс; а последовавший через несколько лет переезд Грейс из Оук-Парка в соседний городок Ривер-Форест он мог воспринять как желание сбежать, уединившись с Рут. А может, его просто раздражало то, что Грейс пышет здоровьем, рисует картины и не слишком страдает.
